Война меча и сковородки
Шрифт:
Искры летели веером, оставляя на фартуке крохотные пятна-подпалины. Левую руку, держащую клещи, защищала длинная рукавица, а правая рука уже привыкла терпеть ожоги.
Годрик методично стучал молотом, выравнивая клинок, потом клал его на угли, потом опять на наковальню. Следивший за его точными и крепкими движениями помощник втайне завидовал. Ему предстояло стать кузнецом еще года через три, если не больше.
Наковальня, горнило, наковальня, горнило...
Напрасно он надеялся на успокоение души. Ни душа, ни совесть не желали приходить в равновесие. Глядя в рыжие угли, Годрик подумал, что у его жены кудри такого же огненного цвета. Жена... Как странно и непривычно это звучит. И невозможно было предположить, что его женой окажется эта нелепая долговязая девица из диких земель.
Она предстала перед его мысленным взором подобно вспышке пламени. Как в спальне, когда они играли в карты - прикрытая лишь рыжими кудрями, водопадом сбегавшими на плечи и спину. И как в мыльне, когда она целовала его страстно, самозабвенно, с откровенным бесстыдством. Бесстыдная, дерзкая, но такая...
Рука дрогнула, и Годрик досадливо прищелкнул языком, разглядывая испорченную работу. Слишком сильно ударил.
Клинок был отправлен в уголья, и Годрик мрачно уставился на него, глядя и не видя. С пугающей ясностью ему вспоминалась жена - она смотрела на него, и глаза блестели восторженно, а сама отак и пылала от желания. Не скрывая их и не стыдясь. И даже не делая вид, что стыдится. Ни капли кокетства, куртуазности, словно раскрытая ладонь - видна целиком и без утайки. Прямодушная женщина и... опасная в своей прямодушности.
Снова наковальня, и в дело пошел молоток поменьше, чтобы исправить ошибку.
– Качай меха равномерно и сильно, - последовал новый приказ помощнику.
– Иначе быстро устанешь.
Хлопья сажи летели, как черные мухи. Утерев лицо тыльной стороной ладони, Годрик снова принялся за клинок. Это будет совершенно новый нож, таких в Эстландии еще не делали. Южные кузнецы ревниво хранили свои секреты, но ему удалось их разгадать. Все просто - в середину закладывается стальная пластина, а с боков - железные. Металл сплавляется, выравнивается, и получается самозатачивающееся оружие. Железные пластины со временем стираются, а стальная остается неизменной. Если ему всё удастся, клинки из мастерских Фламбаров превзойдут любое оружие.
И тогда он выкует меч, которому не будет равных. Меч, в котором будет его душа. И в этом мече его душа будет жить многие столетия. Так поступали великие кузнецы прошлого, и так и обретают бессмертие.
Перехватив клещи, Годрик отсек болванку и сунул её, раскаленную, в ведро с водой. Металл сердито зашипел, и Годрик снова вспомнил жену. Она, должно быть, страшно зла на него. Горячая, как кусок железа из горнила.
А ведь тогда, выставив ее за дверь спальни, он почти пожалел, что это сделал. Не нужно было выгонять. Она ведь его жена. И совсем глупышка. С какой надеждой она потянулась, когда он открыл двери, чтобы выкинуть плащ и платье. Наверное, подумала, что образумился и сейчас впустит её. Нехорошо... Очень нехорошо...
Но она заслужила. Дерзкая, недалекая, невоспитанная девчонка. И выходка в мыльне - вовсе не смешно. После этого дворня только что пальцами на него не показывала. Заставить пробежаться в чем мать родила перед благородными дамами и монахиней в придачу - это ли не верх наглости? Годрик не сдержался и хмыкнул. Но она заманила его в западню по всем правилам военной тактики. И цитировала ему Гарольда. Забавная... И сложена она дивно. Грудь, бедра - как будто согнутые металлические пластины. Линии чисты, но в них - упругая сила, которая вырвется наружу, если держать недостаточно крепко. Все точеное, тонко выкованное и отполированное. На ее теле блики от пламени свечи играли, как на хорошем клинке.
Он снова ударил слишком сильно и расплющил край лезвия окончательно. Отшвырнув в сердцах молоток, будто он был во всём виноват, Годрик прикрикнул на помощника:
– Быстрее работай! Кузня лентяев не любит!
И без того запыхавшийся парень принялся с удвоенным усердием тянуть ремни мехов.
Начать сначала. Всё начать сначала.
Переворошив угли, Годрик напился воды из деревянного ковшика. Вода была теплой, с привкусом сажи и пыли. Он поморщился и сплюнул, и увидел жену. Она стояла у входа, и глаза у нее сияли ярче углей в горниле. Еще ярче, чем когда она смотрела на него голого. За ее плечом стояли леди Фледа и Острюд, прикрывавшая рот платочком.
– Зачем ты здесь?
– спросил Годрик недовольно.
– Не подходи ближе, искра попадет на платье, вспыхнешь, как пучок соломы.
Сказал - и только потом понял, что заговорил с одной женой, словно бы не заметив мачехи и сестры. А все потому, что думал об этой несносной рыжей. Об этом пустобашенном маяке.
Леди Фледа попятилась, услышав его слова, но на жену предупреждение не подействовало.
– Это будет нож?
– спросила она с придыханием, указывая на огненный кусок металла в клещах, которые держал Годрик.
– Угадала, - проворчал он.
– А теперь идите отсюда, леди. Вам тут не место.
– Разрешите, я постою тут... немножечко...
– в голосе дикой девицы послышались непривычные просительные нотки. Она обращалась сразу и к мужу, и к свекрови, но Годрику почему-то почудилось, что к нему одному.
– Я никому не помешаю... можно? Только посмотреть?..
– Неумная женщина, - буркнул Годрик и добавил: - Возьми плащ вон там. Накинь и можешь подойти, но не ближе, чем на пять шагов. Прибери волосы под капюшон.
Эмер беспрекословно послушалась, что тоже было странно. Сдернув с гвоздя кожаный плащ, она завернулась в него и старательно упрятала под капюшон кудри. Годрику оставалось только хмыкнуть над такой покорностью.
Он снова занялся, выглаживая клинок, а жена застыла поодаль, глядя ему в руки. Конечно же, долго молчать она не смогла.
– Можно мне попробовать?
– спросила она почти шёпотом, и Годрик сразу не понял, чего она хочет, а когда понял, то расхохотался.
– Кузнечное дело - не для женских рук, - сказал он.
– Тебе следует заняться кухней. Место женщины - на кухне.
– Позволь ударить всего разок?
– и она так уморительно сложила ладони, поводя глазами из-под капюшона, что Годрик сдался.
– Один раз!
– предостерег он, и она закивала торопливо и радостно.
– Держи молоток, чтобы он ударял прямо, а не гранью. Бей изо всей силы, крепко, но чтобы удар не припечатывал, а отскакивал.
Он наблюдал за ней со смешанным чувством удивления и насмешки. Неужели, до такой степени хотела ему понравиться, что готова была марать руки и дышать сажей? Глупая и странная девица.