Война Поппи
Шрифт:
— Брэндон! — она тыкает меня в грудь, и я инстинктивно отталкиваю ее руку. Окрываю глаза и встречаю ее удивленный взгляд.
— Ты… — она глубоко вздыхает и в следующий момент дает мне звонкую пощечину, которая звучно отдается от стен и оставляет жжение. — Я думала, ты мертв!
— Как видишь, это не так, — я сдерживаю голос и фиксирую взгляд на стене позади нее, прямо над ее головой.
— Почему ты не позвонил мне? Не сказал, что ты порядке? Почему, Брэндон?
Почему? Такой простой вопрос, и все же на него нет ответа, потому что у меня нет причины кроме
— Ты должна уйти, Поппи, — холодно говорю я, изображая безразличие, которое хотел бы чувствовать, но правда в том, что каждое мгновение, пока я стою здесь с ней, ощущается словно какая-то извращенная пытка.
— Я не уйду, — шепчет она.
Я ничего не говорю в ответ. Просто стою, опустив голову и потирая ладонью пульсирующую щеку. Поппи обхватывает руками мое лицо.
— Посмотри на меня, — произносит она, и ее голос сочится ненавистью. — Посмотри на меня, черт возьми.
И я смотрю. Под ее глазами залегли темные круги, которые словно навсегда оставили отпечаток на ее коже. Ее лицо осунулось от потери веса, а волосы потускнели. Как будто все, что делало Поппи собой, засохло и умерло, исчезло. Коннор бы перевернулся в своем долбанном гробу. Я обещал ему, что если с ним что-нибудь случится, я позабочусь о ней, но я даже о себе не могу позаботиться. Парень, который дал ему это обещание… что ж, его давно нет.
Глаза Поппи наполнены слезами.
— За что ты причинил мне такую боль? — спрашивает она. — Я потеряла его. Я его потеряла…
И ее прорывает. Слезы текут по ее фарфоровой коже. Ее красные губы дрожат, когда она пытается сдержать всхлип.
— Ты бросил меня, когда у меня больше никого не осталось. И я знала это… — она качает головой. — Я чувствовала, что ты жив, и искала тебя.
Она делает быстрый вдох, и ее глаза внезапно вспыхивают гневом.
— Люди все время умирают от разбитого сердца, понимаешь, Брэндон? Они умирают, и мое сердце, черт возьми, разорвано в клочья.
Меня поглощает чувство вины, но я не могу ненавидеть себя еще сильнее, чем уже ненавижу. Если бы я был лучшим человеком, чем есть, я бы взял на себя ее горе, но факт в том, что я потерял его. И я не могу преодолеть собственное горе. Оно слишком велико, слишком всепоглощающе. Я тону в нем, медленно сгибаясь и рассыпаясь под его весом, поэтому я просто не могу взвалить на себя ее скорбь.
Она хватает мой подбородок и дергает вверх, заставляя снова посмотреть на нее.
— Скажи, — ее хватка становится жестче, а глаза полыхают, — скажи мне что-нибудь!
— Тебе не следовало приходить, — говорю я и обхожу ее, открывая дверь в загаженную кладовку, чтобы переодеться.
— Что? Мне не следовало…
Ее каблуки стучат по полу. Она хватает меня за плечо, но я не оборачиваюсь. Я стою к ней спиной, стягивая с себя шорты.
— Что бы ты здесь ни искала, — я пожимаю плечами, — ты этого не найдешь.
— Брэндон, мне нужно знать, что произошло.
Я замираю и делаю глубокий вдох, задерживая дыхание, прежде чем медленно выдохнуть.
— Он умер. Я нет.
И разве это не горькая правда моей жизни… заключенная
— Почему ты оставил его? — выдыхает она.
— Я… — слова застревают у меня в горле, и мне хочется орать. И вколачивать во что-нибудь кулаки, пока не собью костяшки пальцев в кровь, а затем заливать в себя виски в попытке выключить собственный разум хотя бы на секунду.
— Он был мертв, — говорю я, задыхаясь. — И я оставил его, потому что больше ничего не было. Лишь тела, — я натягиваю трико и оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее. — Прости за Коннора.
— Прости? — ее голос надламывается. — Это все, что я получу? Прости? — она опускает взгляд в пол и нервно поправляет бретельку на платье. — Тогда почему ты бросил меня?
— Я не мог посмотреть назад. Как я и сказал, не осталось ничего, кроме тел.
Нахмурившись, она берет меня за руку и проводит пальцем по моим сбитым костяшкам, и я замечаю изношенную фенечку, все еще обернутую вокруг ее запястья.
— Нет, я все еще здесь.
— Ну, а я нет, — слегка улыбаюсь ей и убираю руку. Она должна знать, что я не могу быть ее искуплением. Это не та часть, где мы помогаем друг другу. Мне никто не сможет помочь.
Я закидываю сумку на плечо и выхожу в дверь, не оглядываясь.
Убегаю. Всегда убегаю.
***
Какого черта она здесь появилась? Ну, и что теперь? Теперь она знает, что я жив, и знает, какой я долбаный сукин сын. Чем это может кому-нибудь помочь, и тем более ей? Если честно, я тысячу раз думал о том, чтобы связаться с ней, но просто не мог. Я не мог видеть отражение своей боли в ней. Я знал, что не смогу смотреть на нее и не видеть все то, что мы потеряли. И я знаю, что этим поступком подвел Коннора самым худшим образом, потому что он любил эту девушку больше самой жизни. Улыбаясь, я вспоминаю, как мы впервые увидели ее. Даже в десять лет Поппи уже была Поппи. Эту девушку просто невозможно было игнорировать, как бы вы ни старались.
Мы с Коннором на детской площадке играли в фишки, и я надирал ему задницу. Выбив его стопку, я поднял взгляд вверх с самодовольной усмешкой на лице, но он даже не смотрел на меня. Он пялился через площадку на металлическую лесенку. Я проследил за его взглядом и увидел девушку с каштановыми волосами, сидящую в одиночестве.
— Она выглядит грустной, — произносит Коннор.
— И что? — я пожимаю плечами. — Я выиграл.
Снова поворачиваюсь к нему. У него то самое хмурое выражение лица, и я вздыхаю, потому что знаю, что он пойдет и поговорит с этой девчонкой.
— Коннор, у нас осталось всего десять минут, чтобы поиграть, — стону я, глядя на свои часы с Бэтменом.
Он закатывает глаза, встает и проходит мимо меня. Я наблюдаю за тем, как он подходит к девчонке и садится рядом. Мерзость. Не хочу играть с девчонками.
Со вздохом я встаю и иду за ним, шаркая по асфальту. Ее волосы выбиваются из собранного хвоста, когда она смотрит на меня.
— Я Поппи, — представляется она со странным акцентом, надувая пузырь из жвачки.
— Нельзя жевать жвачку в школе, — делаю замечание. Я тоже хочу жвачку.