Война Поппи
Шрифт:
— Знаю.
— Ты всегда все знаешь, опоссум.
И в этот момент подступают слезы. Я отворачиваюсь, чтобы стереть их с лица.
— Ты все еще ненавидишь, когда я так тебя называю? — он ерошит мои волосы.
Я пожимаю плечами.
— Ты всегда ненавидела это, поэтому я тебя так называл… я… — и он захрапел. И отрубился.
Я смотрю на него в темноте, наблюдая, как его спина поднимается и опускается в такт глубоким вдохам. Его лицо покрыто синяками, а нижняя губа разбита в драке. И, оглядывая эту комнату, я знаю — он сломлен. Он страдает. И еще кое-что насчет Брэндона: он всегда выходил из себя при первой мысли
— Опоссум, — бормочет Брэндон сквозь сон, его дыхание все еще неровное.
Я могу лишь закрыть глаза и вспомнить тот момент, когда он впервые назвал меня так.
Мой взгляд прикован в окровавленной коленке. Брэндон останавливается на секунду и переводит дыхание.
— Сколько ты весишь? Господи, — произносит он, перехватывая меня за своей спиной. — Мне придется нести тебя на себе до самого дома, так ведь?
В ответ я всхлипываю, и он вздыхает.
— Ладно, но я говорил тебе, что ты едешь слишком быстро. Ты не можешь угнаться за теми взрослыми ребятами.
— Они смеялись надо мной.
— Знаю, знаю.
Я шевелю ногой, пытаясь избавиться от жгучей боли, и Брэндон качает головой.
— Я буду весь покрыт кровью, — фыркает он.
— Надо было позволить Коннору меня нести, — отвечаю я.
— Ой, да он бы просто уронил тебя на полпути к вершине холма. Он слишком жирный, — Брэндон запыхался, и мне становится смешно от этого. — Чего смеешься?
— Ты, наверно, так глупо выглядишь со мной на спине.
— Ага, прям как опоссум, да? — он хихикает. — Так и буду тебя теперь звать. Опоссум.
Я морщу нос.
— Почему? Эти зверьки такие страшные.
— Да нет. Они очень милые. Прямо как ты… — он замолкает на полуслове, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Брэндон О'Кифф назвал меня милой. Это не должно меня беспокоить, но почему-то беспокоит. Это вызывает во мне гордость или радость, или… что-то еще.
— Ты прямо как один из них — вцепилась мне в спину изо всех сил, — он снова смеется.
— Ребята. Подождите… — кричит Коннор у подножия холма, запыхавшись. — Подождите…
Брэндон вздрагивает во сне, пугая меня и возвращая в настоящее. Его дыхание участилось и стало неровным. Его лоб покрыт испариной. Он перекладывает руку на кровать и стонет, и тогда я замечаю скомканную фотографию, край которой залит чем-то похожим на кровь. У меня ускоряется пульс, и я сглатываю комок, который образовался у меня в горле. Наклонившись над Брэндоном, я хватаю фотографию, мои руки уже дрожат.
На ней запечатлен темно-зеленый танк, Брэндон сидит на капоте, Коннор прислонился к боку, держа на бедре АК-47. Мое сердце разрывается пополам: увидев их двоих на войне, я снова рассыпаюсь на части. Все, о чем я могу думать, это то, как, должно быть, сильно страдал Коннор. Каково было чувствовать, что твоя жизнь подошла к такому жестокому концу, когда ты занимался тем, что любил. И потом мне интересно, что это должно было сделать с Брэндоном, потому что, в отличие от меня, ему не нужно задаваться вопросом, на что это было похоже. Он не может позволить себе роскошь неведения и защиты от мрачных подробностей, потому что он и сам пережил это.
Глава
6
Брэндон
“Hold Me Down”- Halsey
Я
— Дыши, Брэн. Просто сделай вдох, — говорит Коннор.
— Я не могу, — отвечаю я, глядя в его темно-карие глаза, такие уверенные и спокойные.
— Это война, Брэн. Эти ребята, — он указывает на заброшенное здание фабрики, которую окружает наше подразделение, — они убьют сотни, если не тысячи. Они взорвут детей во имя своего дела. Это война, а на войне всегда есть жертвы. И это не делает тебя монстром.
Для него все действительно просто: правильно и неправильно, хорошо и плохо.
И вот я поднимаю винтовку, смотрю в прицел и нажимаю на спусковой крючок, наблюдая, как пуля пробивает дыру прямо в груди пожилой женщины, которую враг использует как щит. Я целился ей в плечо. Я не хотел ее убивать, но убил, и это делает меня монстром. Только что я потерял частичку своей души.
Я просыпаюсь, резко выпрямляюсь и судорожно втягиваю воздух в легкие. Простыни подо мной, как и каждую ночь, пропитаны потом. Что-то касается моей руки, и я инстинктивно сбрасываю это, хлопнув ладонью по чему-то теплому и мягкому. Когда мой разум, наконец, снова обретает ясность, я уже стою на коленях, нависая над маленьким телом Поппи, надавливая предплечьем на ее горло, прижимая ее к кровати в удушающем приеме. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а ее нижняя губа дрожит. Это не война. Она не враг… Реальность возвращается, и я в панике отшатываюсь от нее к краю кровати. Сажусь, повернувшись к ней спиной, судорожно провожу рукой по волосам и пытаюсь замедлить сердцебиение. Ее не должно быть здесь, не говоря уже о моей постели. Когда это вообще произошло? Я не могу не думать о Конноре. Он всегда был хорошим человеком. Он женился на Поппи, когда им было всего по двадцать одному году, и до самой своей смерти спал только с одной девушкой. Он любил ее такой любовью, которую можно видеть только в гребаных фильмах.
Я же, с другой стороны, был плохим парнем, ходячей катастрофой, и их пара — это все, что держало меня в узде, заставляя двигаться вперед. Теперь я не более чем пылающие обломки, и Поппи стоит слишком близко к огню. Я, черт возьми, не просил ее об этом. Я говорил ей уйти.
Встав на ноги, бросаю на нее взгляд через плечо.
— Ты должна уйти, — цежу я сквозь зубы. Я злюсь на себя. Злюсь на нее. Злюсь на весь мир за то, что так сильно меня сломал.
— Брэндон, я…
— Блять, уходи, Поппи! — рычу я, едва сохраняя хоть какое-то подобие самоконтроля.
Я слышу скрип пружин в матрасе, когда она встает с кровати.
— Я не уйду. Коннор сказал мне позаботиться о тебе, черт побери.
Я зажмуриваюсь и резко выдыхаю, сглатывая комок в горле.
— Тебе не спасти меня, Поппи. Я видеть тебя не могу, — шепчу я. — Я смотрю на тебя, а вижу только его.
Она опускает голову и теребит подол рубашки.
— И я при взгляде на тебя вижу лишь его, но я не хочу отпускать это. Я чувствую его, когда я с тобой…
— Он мертв, черт возьми. Я сбежал от этого. И тебе тоже стоит.