Война Поппи

Ловелл Л. П.

Я выхожу из комнаты, внутри меня все разрывается на части. Коннор возненавидел бы меня за это. Причинить боль Поппи — это единственное, за что Коннор точно бы меня возненавидел.

— Да пошел ты, Брэндон О'Кифф, — кричит она дрожащим голосом. А через несколько мгновений я слышу ее рыдания.

Я не могу выносить это дерьмо: ее горе, мое горе, вину, гребаную трагедию всего того, что произошло. Мне нужно выпить. И я практически бегу на кухню и открываю шкафчик. Хватаю бутылку виски и прижимаю ее к губам, делая глоток за глотком, и чувствую облегчение, когда пылающая жидкость обжигает горло и оседает

в желудке.

Поппи влетает за мной на кухню. Я не обращаю на нее никакого внимания и просто продолжаю пить, наблюдая, как пузырьки воздуха поднимаются вверх от горлышка бутылки.

— Можешь злиться сколько угодно, — говорит она, выдергивая у меня бутылку. Жидкость проливается мне на рубашку, и часть стекает на пол. — Но я никуда не уйду.

Я пытаюсь отнять у нее бутылку, но она разбивает ее о стену. Стекло разлетается вдребезги. А виски стекает по чертовой стене.

Во мне начинает закипать гнев, и я срываюсь, набрасываясь на нее и прижимая к стене, пропитанной алкоголем. Стекло хрустит под моими босыми ногами и врезается в кожу, но я наслаждаюсь этим. Боль — единственное, что напоминает мне о том, что я жив.

Ее легкое дыхание касается моего лица. Эти серые глаза, цвета грозового неба, смотрят в мои, такие чертовски невинные и добрые.

— Что ты, черт возьми, хочешь от меня? — ору я. Она стоит неподвижно, ее руки напряжены. — Хочешь, чтобы я, блять, спас тебя, Поппи?

Я смеюсь и сильнее сжимаю ее плечи.

Она закрывает глаза, на ее ресницах собираются слезы.

— Нет, — произносит она. — Думаю, это мне нужно спасти тебя.

— Я не нуждаюсь в спасении, Опоссум, — усмехаюсь я. — Дьявол присматривает за тем, что принадлежит ему, а я далеко за пределами искупления..

Я отпускаю ее и отступаю на шаг, прислоняюсь к стойке. Я просто хочу, чтобы она ушла. Ее пребывание здесь ощущается слишком болезненно. Слишком реально. Слишком много всего. Я принял свою судьбу, расплачиваясь грязными боями и теряя себя в доступных кисках и выпивке. Я почти убедил себя, что Коннора никогда не существовало в моей жизни, что все до настоящего момента было не более чем сном. Почти…

Она смотрит на меня, потирая красную отметину от моей хватки на правой руке.

— Тогда забери меня с собой на дно, — кричит она надломленно и сползает вниз по стене.

Стекло хрустит под ней, и она закрывает лицо своими маленькими ладонями. Бриллиант на ее обручальном кольце переливается на свету, и это будто еще один проклятый нож в моем сердце, потому что она не отпустила его. Нисколько.

— Ты все, что у меня есть, Брэндон, — всхлипывает она. — Так что, если хочешь спиться насмерть, оттолкнуть меня, что угодно — пожалуйста. Но я буду рядом. Я никуда не уйду.

Я устраиваюсь у стены рядом с ней, и так мы сидим в тишине, позволяя боли и страданию окутать нас. Она кладет голову мне на плечо и плачет, ее маленькое тело содрогается в рыданиях.

Говорят, что в смерти больше всего страдают те, кто остался в живых, и это правда. Я бы все отдал, чтобы поменяться с ним местами. Что угодно. Поппи не заслужила такого, а теперь у нее остался только я один.

Если Бог существует, у него хреновое чувство юмора.

Глава

7

Поппи

“The Real You” — Three Days Grace

Утреннее

солнце просачивается в комнату через единственное металлическое окно, и можно рассмотреть, как пылинки парят на свету. Я беру стакан воды с прикроватного столика и делаю глоток, после чего вытираю пот со лба. Прошлой ночью я не могла заснуть. Я металась и вертелась, но так и не нашла покоя. Около четырех утра я сдалась и принялась убирать бардак в квартире Брэндона. Клянусь, слой грязи на журнальном столике был толщиной в полдюйма. Пивные бутылки, обертки от презервативов — по крайней мере, он предохраняется, — носки и наполовину докуренные косяки. Брэндон, куда тебя занесло?

Снаружи он все тот же Брэндон, но внутри… Я даже не знаю, можно ли сказать, что он призрак того, кем когда-то был. Он злой и нестабильный. Все, что я вижу в его глазах, — это сожаление и ненависть. Брэндон ненавидит себя, а если он испытывает ненависть, как я смогу до него достучаться?

— Черт, моя голова…

Я оборачиваюсь и вижу, как он бредет по коридору, прижав руки к голове, обнаженный по пояс. Мой взгляд скользит по татуировкам на его груди и руках и останавливается на той самой. На его левой груди изображена мультяшная крыса. Я борюсь со смехом при виде этого, меня накрывают воспоминания о нем и Конноре.

Распахивается дверь, Коннор и Брэндон стоят в дверном проеме. У них обоих ужасные мешки под глазами, растрепанные волосы, и от них воняет.

— Веселье на Ибице? — спрашиваю я со смехом.

Они стонут, протискиваясь в дверь.

— Похоже, кто-то отлично развлекся на свой восемнадцатый день рождения, — смеюсь я.

— Ну, я развлекся, потому что я один, — хмыкает Брэндон. — А этот засранец только и делал, что ныл, как скучает по тебе.

Коннор бьет Брэндона по плечу, а затем улыбается мне.

— Я правда скучал по тебе, — он хватает меня за талию, прижимает к себе и нежно целует. — И у нас для тебя сюрприз.

Он делает шаг назад и смотрит на Брэндона. Они кивают друг другу с широкими улыбками на лицах и задирают футболки. У меня падает челюсть, когда я вижу покрасневшую кожу вокруг татуировок с…

— Крыса? Вы двое набили себе крысу на груди? Зачем?

Коннор хмурит брови, глядя на свою татуировку.

— Это не крыса.

— Ага. Это опоссум, — уверенно говорит Брэндон. — В твою честь, — он смотрит на грудь Коннора, а затем на свою и поднимает взгляд на меня. — По-твоему, это не похоже на опоссума?

— О, нет. Выглядит будто мультяшная крыса стоит на голове, — я прикрываю рот, чтобы сдержать смех, но это бесполезно.

Коннор переводит взгляд от меня на грудь Брэндона.