Война после войны
Шрифт:
Благоухающий непередаваемой смесью коньяка и самогона майор после предъявления проверяющими сопроводительных документов сгрузил их на сержанта, после чего недолго думая величественно удалился в свой кабинет досыпать. Если эти ребята приехали, то надолго, ещё и пообедать все успеют. До прихода руководства можно медленно поморгать, а подчинённые пусть трудятся, прыгая вокруг проверяющих. К своей работе сотрудники партийного контроля никогда местных не привлекали, работая с задержанными и их документами самостоятельно.
Проверяющие действительно оказались дотошными, полтора десятка пожилых, многое повидавших на своём веку мужиков, неспешно ходили
До отдельного блока трое проверяющих дошли позже всех. Остальная группа разбрелась по подвальному этажу так же по трое. Толик, контролирующий процесс на этаже напрягся — приказ полковника Завьялова был категоричен, не впускать в это крыло никого, и сержант встал у решётки намертво. Впрочем, мужики оказались с пониманием, приказали принести журнал дежурства и поставили там свои подписи с указанием номеров удостоверений.
Зайдя в дальнюю камеру, майор, и два старших лейтенанта пропали в ней надолго. Затем один старший лейтенант сходил ещё за троими проверяющими, а потом на этаже началось такое, чего сержант не видел никогда в жизни. Вышедший из камеры пожилой майор устало сказал Толику.
— Сержант. Проводи к городскому телефону. — Приказ был однозначен, и не выполнить его Толик не мог.
Пришлось дойти с майором до дежурки и остаться в комнате — по инструкции дежурный спецблока не имел права покидать постороннего у телефона. Майор набрал номер и Толик от его слов превратился в соляной столб.
— Лето. Твои архаровцы далеко? Всё подтвердилось, пусть подтягиваются. Давай и сам подъезжай, без тебя не разрулим и спецгруппу возьми с постановлениями. Здесь всё руководство сажать давно пора. — майор, положив трубку, обратился к Толику.
— Пойдём сержант, кончилась у вас спокойная жизнь. — спокойная жизнь действительно закончилась.
Майор этот оказался личным представителем Берии и уже через десять минут рядом с Толиком вырос боец управления спецопераций в полном вооружении, не отходящий от сержанта ни на шаг. Такого сопровождающего получил каждый сотрудник смены, а вот весь командный состав арестовали, походя, ввалив не до конца проснувшемуся Сидору по печени, распихали всех по одиночным камерам и выставили охрану.
Толик с любопытством рассматривал стоящего рядом с ним спецназовца. Вот это экипировочка! Маски, короткие каски, широкие очки, новенькие десантные автоматы, таких Толик даже не видел, нож разведчика, в разгрузках чего только нет. Бронежилеты под разгрузками тоже десантные. Такая форма и экипировка только у нескольких дивизий в стране. Все новинки сначала идут в дивизию управления спецопераций и десантные дивизии быстрого реагирования.
Ещё через час приехали следователи управления, во главе с командиром дивизии, и Толик, наплевав на субординацию, неожиданно для своего сопровождающего заступил дорогу Лето. Так генерала звали во время войны его солдаты. Во время десантов командир разведгруппы, батальона, полка, а затем и дивизии отзывался только на позывной. Теперь это имя знали и любили во всей стране. Во время войны, да и после неё Лето с Багги такое отчебучивали, что только держись.
Боец хватанул сержанта за плечо и Толик на чистом автомате прихватил того на болевой приём. Для кандидата в мастера по боевому самбо, каким недавно стал Толик, это не было
— Товарищ генерал-майор. Разрешите обратиться. — Почтительно, но твёрдо обратился Толик, придерживая, тем не менее, своего сопровождающего. Не сумев освободиться от захвата, тот тянулся за ножом.
— О, как! Силён! — Восхитился легендарный генерал.
— Чего хотел сержант? Соловей! Кого это из твоих сержант прихватил? Разберись. — Лето не рассердился и Толик выпалил на одном духу, отпустив бойца и придержав его второй рукой за разгрузку, чтобы тот не рухнул на пол.
— Я в этом году у вас все экзамены сдал, а меня не взяли, сказали, что происхождением не подхожу. Отец у меня — полковник МГБ. Можно мне в этом году ещё раз сдать? От отца всё равно не откажусь, он один, но я же не виноват. Я сюда не просился, шесть рапортов уже написал на перевод, не переводят. — командир дивизии с интересом смотрел на Толика, но решение принял мгновенно.
— Соловей! Кто это у нас в приёмной комиссии такой борзый? Кому погоны жмут? Сержанта берём с собой, проверь насчёт рапортов и отношения к подследственным, и вообще займись бойцом. Утром доложишь. Не подойдет, организуешь перевод. Работай. — Так у Анатолия Киселёва изменилась вся его жизнь.
Всего только через неделю сержанта взяли кандидатом в дивизию управления спецопераций, а тренироваться в учебной роте он стал уже на следующий день. У них так принято, а Толику другой жизни и не надо.
Жизнь изменилась не у одного сержанта. Большинство сотрудников тюрьмы поменялись местами с подследственными, а оставшихся раскидали по другим местам службы. Сидельцев допросили всех, нескольких по нескольку раз, причём следователи управления спецопераций были очень дотошны. Многих выпустили, причём большинство освободили совсем с компенсацией морального и физического вреда за счёт задержавших их сотрудников МГБ. Такая форма извинений совсем недавно стала применяться сотрудниками управления и обновлённой системой правосудия.
Большинство сотрудников спецтюрьмы и следственного управления МГБ сменили место службы на менее комфортабельное, но изобилующее разнообразием жильё в камерах следственного отдела управления спецопераций. Несколько заключённых перевели в одиночные камеры, на них висело, что-то очень серьёзное, а Соломона Моисеевича и ещё полтора десятка человек из различных камер подвального этажа перевезли в закрытый госпиталь в комплексе зданий Управления Специальных Операций. Вся семья Соломона Моисеевича уже через сутки поселилась в гостинице того же управления.
Всю прошедшую неделю Соломона Моисеевича лечили как члена президиума Верховного Совета страны, а жена и дочки могли прийти к нему в палату в любое время дня и ночи. Никаких ограничений на посещение не существовало. Впрочем, это касалось всех, кто лежал в этом госпитале.
На восьмой день прямо во время посещения враз помолодевшего Соломона Моисеевича всей его семьёй, неожиданно в палату в сопровождении лечащего врача вошли три человека.
Первым был тот самый высокий пожилой следователь, что опрашивал всех в тюремной камере. Второй невысокий и неприметный коренастый человек в военной форме без знаков различия. Наверное, какой-то мгбшник, подумалось бывшему сидельцу. А вот третий. Увидев этого человека, вся семья Соломона Моисеевича превратилась в изваяния. Даже строптивица и красавица Фира напоминала мраморный памятник. Это был Авиэль Кац. Тот самый, с обложки журнала мод.