Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона
Шрифт:
Глава VII
Таможенный досмотр
На пятый день каботажного плавания по Греческому морю картинки за бортом начали постепенно меняться. Море из ласкового, лазурного, по-византийски теплого стало темно-синим, холодным, непонятным. Греческим, одним словом. А вдоль берега и до горизонта тянулись темно-каштановые черноземы, на которых кое-где зоркий глаз трибуна примечал серых волов и согбенные фигурки то ли крестьян,
С тринадцати лет, взявший в руки учебный старомодный римский меч гладиус, в семнадцать сменивший его на еще более тяжелую и длинную германскую спату, Константин Германик не знал, да и не стремился узнать, чем занимаются хлебопашцы. К чему? Кто на что рожден… И для чего…
– Посмотри, трибун. – По мере приближения к Ольвии навклир Аммоний старался все больше угодить знатному пассажиру, совершенно очевидно рассчитывая на дальнейшее расположение. Заглянув за плечо офицера и убедившись, что злой пес спит, он осмелился подойти к Германику и указал на берег: – Посмотри, видишь, виноградники?
– Что с того? – не понял трибун, насмотревшийся на эти виноградники вдоволь в границах Империи.
– Дело в том, – поспешил объяснить Аммоний, – что мой отец сюда плавал, и отец отца плавал в Ольвию. При них виноградников не было! Они появились десяток лет назад, когда уже я был опытным навклиром. Понимаешь, великолепный офицер?
– Признаться, нет, – сознался Константин Германик, – может, местные только сейчас додумались виноград выращивать?
Аммоний повел длинным носом.
– Нет, трибун. Я заметил, что климат меняется. Зимы были длинны и холодны, сейчас – все короче, лето – жарче. Среди местных жителей много потомков греческих колонистов, они свою выгоду сразу почувствовали, вот и появились в предместьях Ольвии первые виноградники.
– Это имеет отношение к нашей экспедиции? – рассеянно спросил Германик, которого проблемы выращивания винограда в по-прежнему холодном, по его мнению, климате интересовали в последнюю очередь.
– Как знать, как знать. Все один легендарный бог Ра знает, – загадочно проронил египтянин.
– Слушай, капитан! – Как всякий солдат, Константин Германик ценил прежде всего определенность и ясность. Ведь правильно отданный и соответственно, верно истолкованный приказ спасает жизнь. Если взялся за дротик, то не дрочи, а мечи! – Выкладывай, что ты хотел сказать на самом деле!
Навклир вдруг резко обернулся, чтобы убедиться, не подслушивают ли его, и зябко поежился.
– На краю Ойкумены было холодно, очень холодно. Потом стало еще холоднее. Далеко от Меотийского болота, в сторону Ледовитого океана, за сотни, а то и тысячи дней пути отсюда, на землях, на которых большую часть года лежат сплошные снега и где растут только чахлые сосны, а крестьянская кирка, всаженная в землю на ладонь, ломается о лед, невыносимая даже для тех краев стужа заставила подняться и пойти в теплые края дикий народ, который называет себя хунна. Или – гунны на греческом. Еще рассказывают, что этот подвижный и неукротимый народ превосходит своей дикостью всякую меру и, воспламененный дикой жаждой грабежа, продвигаясь вперед, грабя и убивая, уже до земли аланов.
– Ага, – наконец дошло до Германика, и он по-мальчишески сморщил лоб, пытаясь осознать услышанное. – Ты хочешь сказать, что какое-то очередное варварское племя, одержимое жаждой убийств, достигло аланских пределов и вполне может
– Это не простое племя, – в ужасе горячо зашептал египтянин. – Говорят, что гунны родились от ведьм, которых готы изгнали из своих родов. Кровь у гуннов черная, глаза раскосые, ноги кривые, их конные отряды несметны, они все время в движении, даже нужду справляют, не сходя с лошади.
– Послушать тебя, так это уже начало того Апокалипсиса, о чем нам втолковывает христианский священник в гарнизонной церкви, которого, надо тебе признаться, я почти не понимаю, до того мудрено он проповедует, – пренебрежительно молвил Константин Германик. – Но вот что я тебе скажу, египтянин. Когда в Персидском походе моя кавалерийская ала пошла в атаку на согдийцев, вооруженных железными булавами, в ней было три сотни всадников. Назад вернулось не более сотни бойцов. Все – аланы на службе римского императора. Ты всерьез считаешь, что аланские племена, или сарматы, как их тут называют, не сумеют загнать обратно в холодные земли ублюдков, рожденных от вшивых безумных потаскух?
Навклир, посмотрев на трибуна испуганно, поклонился и ушел на нос корабля.
Корбита подходила к обширному устью Гипаниса. Даже не очень впечатлительный Константин Германик был поражен масштабами воистину вселенских вод. Цвет воды, даже ее запах изменились. Трибун, который в свое время сильно страдал от жажды в проклятом Персидском походе, с наслаждением вдохнул сладкий запах пресной воды, которую Гипанис щедро изливал в соленое море.
По команде капитана судно подошло ближе к берегу. Уже явственно виднелись аккуратные белые строения, напоминавшие загородные виллы богатых константинопольцев, но, кажется, выглядевшие несколько старомодно.
Корабль вошел в широкое устье реки, и скоро перед глазами путешественников предстала Ольвия, один из центров королевства готов.
Трибун отметил для себя высокие, явно недавно отстроенные крепостные стены, правильные с точки зрения фортификации караульные башни, расположенные даже ближе положенного по уставу полета стрелы.
С одной стороны Ольвию омывала река, а поскольку сам город стоял на гигантской террасе-возвышенности, то лучшей защиты нельзя было и представить. Впрочем, кажется, с другой стороны готы успели выкопать глубокий ров, и Германик подумал, что неплохо бы сходить туда на рекогносцировку. У моря никакого рва не было, но башни здесь были повыше, помощнее. Не такие, конечно, как в Константинополе, но все же.
Трибун, как опытный солдат, во всем привыкший к порядку, с удовлетворением обнаружил издалека маленькие фигурки караульных на стенах. Даже разглядел рисунки на бьющихся на ветру готских знаменах, закрепленных на дозорных башнях: изображение волка на одном знамени и свастики, символизировавшей момент встречи жизни и смерти на другом.
В самом порту, который располагался ниже крепостных стен, римский офицер рассмотрел несколько одноэтажных и двухэтажных зданий и длинные, уходившие в море пирсы. Отдельно находились ряды деревянных навесов, явно предназначавшихся для временного хранения грузов. Из порта к крепостным воротам (уж если быть совершенно откровенным, то ничуть не уступавшим знаменитым Золотым воротам в Константинополе), поднималась широкая дорога, по которой в обе стороны непрерывным потоком двигались громадные, забитые грузом телеги, запряженные здоровенными волами.