Война (сборник)
Шрифт:
В машине, которая везла Обнорского к аэрофлотской вилле, сидели, кроме него, двое: смуглый водитель, лица которого с заднего сиденья Андрей разглядеть не сумел, и крепкий русоволосый парень лет тридцати, с физиономией типичного комбайнера, словно сошедшего с плаката: «Весь убранный хлеб – в закрома Родины!»
«Комбайнер» хлопнул Обнорского по плечу и сразу начал рассказывать какие-то бородатые анекдоты, словно старому приятелю, с которым ехал на пикник. Андрей на его шуточки не реагировал. Закрыв глаза, он пытался, как выражался когда-то Илья, «собрать мысли в кучу». Картина получалась безрадостной. Обнорский-то думал, что ведет самостоятельное
Андрею вдруг пришло в голову, что его, возможно, везут вовсе не к Лене, а на какой-нибудь пустырь, а там просто убьют… Утром трипольская полиция обнаружит очередную жертву ночного разбоя… От этой мысли Обнорскому стало зябко, но он постарался собраться и начал внимательно следить за своими спутниками-провожатыми. Они, однако, вели себя абсолютно спокойно: шофер не отрываясь смотрел на дорогу, а «комбайнер», видя, что Андрею совсем невесело, перестал шутить и сказал серьезно:
– Не переживай ты так, старик, и на меня не дуйся. Я ведь не топтуном за тобой поставлен… Знаешь, если откровенно – «директор» тебя уважает, говорит, что все у тебя еще впереди…
Машина уже подъезжала к аэрофлотской вилле, она остановилась у самых ворот, и Андрей взялся за ручку дверцы:
– Спасибо за откровенность.
«Комбайнер» пожал плечами и крикнул вслед Обнорскому:
– Карета будет тебя ждать!
Обнорский, не ответив, направился прямо к гостевому домику, в котором против обыкновения горел свет. Андрей вошел не постучав, и навстречу ему сразу бросилась Лена, ждавшая его в гостиной.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – гаркнул ей в лицо Обнорский, вытягиваясь по стойке «смирно». Лена заглянула ему в глаза и, не заметив в них веселой дурашливости, вымученно улыбнулась:
– Ну зачем ты так, Андрей…
– Что? – продолжал куражиться Обнорский. – Неужели ошибся? Неужели уже майор?
Ратникова поднесла руку ко рту, и лицо ее исказилось, как от сильной боли:
– Андрюша, не надо так…
– А как надо? – Обнорский стер с лица отупело-солдафонское выражение. – Как, Лена?
Ратникова подошла к нему вплотную и вдруг обняла, притянула к себе и, плача, начала покрывать его лицо поцелуями:
– Ты просто устал, тебе много пришлось пережить, иди ко мне, я помогу тебе…
Обнорский чуть было не поплыл, почувствовав запах ее волос, но, словно опомнившись, резко оттолкнул женщину от себя:
– Прости, дорогая… Но я как-то не очень люблю групповой секс. Тебе каждый раз, прежде чем ты со мной в постель ложилась, приходилось брать на это санкцию у «старших товарищей»? Или они тебе абонемент на время всей операции выписали?
Лена растерянно смотрела на него, словно не веря своим глазам:
– А ты, Андрей, можешь быть очень жестоким… В чем я перед тобой виновата? В том, что выполняла свою работу? Постель к ней не относилась, просто я думала, что ты действительно станешь для меня близким.
– Перестань. – Обнорский устало сел на диван. – Ты хочешь поговорить? Давай поговорим. Только разреши мне сначала пару вопросов задать. Одна просьба: не можешь ответить правду – не отвечай лучше ничего…
Лена села в кресло у журнального столика и вздохнула:
– Спрашивай.
– Тогда, в Адене, ты уже работала в этой вашей таинственной конторе?
– Не совсем, – покачала головой Ратникова. – Я тогда еще только училась и стажировалась в… в другой организации.
– Так что же? – вскинул брови Обнорский. – Значит, твои полеты – это что, практика такая была?
– Что-то вроде этого, – улыбнулась Лена. Впрочем, улыбка была совсем невеселой. – Пойми, когда тогда, в Адене, ты и твой друг спасли нас, я потом… Я не могла не рассказать, как все было на самом деле… Просто не могла. А тебя я сразу узнала, когда лицо увидела…
– Понятно, – кивнул Обнорский. – А потом однажды все это вспомнили, когда понадобилось, и тебя решили запустить в игру… Так?
– Спать мне с тобой никто не приказывал – я сама этого захотела. Был бы на твоем месте другой человек – ничего бы не было…
Андрей покивал, разглядывая свои ладони, и снова поднял голову:
– А ведь я тебе так верил, Лена… Даже самому сейчас смешно.
Она вскочила и снова попыталась обнять Обнорского:
– Не надо, не говори так, Андрей… Я просто не могла, не имела права… Эта разработка началась много лет назад, и мне просто никто не позволил бы развалить ее… Я ведь не просто механически согласилась в ней участвовать – это был шанс увидеть тебя… Я действительно помнила о тебе все эти годы… А теперь… теперь все может быть совсем по-другому. Ты очень «директору» понравился, и мы можем работать вместе.
– Государственные интересы защищать?
– Да, государственные. А что в этом постыдного или смешного? В каждом государстве должны быть люди, способные его защитить и сохранить… А у тебя есть все данные для такой работы… Конечно, сначала придется еще многому научиться, но ты справишься… Тем более за тебя сам «директор» будет ходатайствовать…
– Какая честь! – насмешливо хмыкнул Обнорский, но Лена насмешку не приняла:
– Это действительно большая честь, Андрей… И потом – тебе ведь нравилось то, чем ты занимался, когда вел свое расследование… Методы разные изобретал… А я у тебя самая плохая получаюсь, хуже даже этой Маринки Рыжовой, с которой ты… Что, не так?
– Не так, – ответил Обнорский, высвобождаясь из ее рук и вставая с дивана. – Не так, Лена. Не нравилось мне то, чем пришлось заниматься. Хотя я и поступал так, как поступал, но через нормальных людей, как это ваша контора делает, не перешагивал. Я хотел правду узнать, чтобы Илью перестали считать самоубийцей… А для вас и я, и Илья, и его полусвихнувшаяся Ирина – просто пешки, мусор по сравнению с «государственными интересами», которых, кстати, никто толком сформулировать не может…
– Перестань, Андрей, – чуть не закричала Ратникова. – Тебе потом будет стыдно за эти слова! Разве не мы помогли тебе с делом Ильи разобраться? Ты хотел правду узнать – ты ее узнал, а теперь тебе просто больно от того, что она тебе слишком тяжело досталась…