Война (сборник)
Шрифт:
– Курить будешь?
Кука качнул головой.
– Я бросил. Курение очень вредит здоровью.
– Вот как? – удивился Обнорский. – И давно бросил?
– Со вчерашнего дня. Кашель начал мучить, – усмехнулся Кукаринцев.
– Дело твое, – пожал плечами Андрей. – Только мне кажется, что хорошее здоровье тебе больше не понадобится…
– Не пугай меня, студент, – засмеялся Кука. – Ты бы лучше о своем здоровье подумал. Ты как был дилетантом, так и остался. Неужели я бы пошел на экстренную встречу с этим недоноском без подстраховки? Ты в говне
– Хватит! – резко оборвал Кукаринцева Обнорский. – Если мой единственный шанс – это ты, будем считать, что у меня нет ни одного шанса. Давай поговорим, Витя… Или тебе больше нравится имя Гриша? Ну да не суть важно – у меня к тебе несколько вопросов накопилось…
– А какой мне смысл на них отвечать? – вскинул брови Кука. – На хуя, скажи? А вот тебе есть над чем подумать – ты ведь даже не знаешь, куда влез, мальчик. Дело ведь даже не во мне – я всего лишь винтик в огромной машине, возможностей которой тебе даже не понять. Ты попал в такие жернова, которые перемелют тебя, даже не заметив, – слишком большие люди их запустили. Но шанс у тебя есть.
– Ты, что ли? – усмехнулся Андрей. – Оставим это, Витя, повторяешься…
– А ты не смейся, студент, я тебе дело предлагаю. Помоги мне отсюда выбраться – и все у тебя будет хорошо. Того гаденыша, который на меня навел, все равно менять надо было. Киря овца, с ним никто бы дела иметь не стал, если бы не его тесть. Прикрытие было изумительное… Будешь вместо него – это не только жизнь, студент, это большие деньги… Ты ведь даже не знаешь, какие люди стоят за мной.
Обнорский откровенно заулыбался и встал с кресла, сунув руки в карманы:
– Не смеши меня, Кука! Я, конечно, дилетант, но ведь не дебил же полный. Сколько ты мне жизни отмеришь, если я тебя из этого подвала вытащу? Час? Два? Или ты думаешь, что я забыл, как ты однажды уже пытался меня кончить?!
Кукаринцев цыкнул зубом и мотнул головой:
– Идея тогда, кстати, была не моя – это к товарищу Грицалюку все вопросы. Согласен с тобой, полковник был редкой сволочью, но я-то что мог поделать? Из меня злодея лепить не надо.
– Где, кстати, твой бывший шеф? – вскользь бросил вопрос Обнорский, расхаживая по подвалу.
– Старик переехал в лучший мир, – лицемерно вздохнул Кука. – Сразу как из Йемена его отозвали. Из Шереметьева не доехал – автомобильная катастрофа.
Обнорский покачал головой и остановился, глядя на пленника сверху вниз. Черты лица Демина обострились, и на какой-то момент Андрею стало жутко: ему показалось, что вот сейчас сквозь эту маску проступит настоящее лицо Кукаринцева. Он встряхнулся, отгоняя наваждение, и задал новый вопрос:
– Скажи, а Царькова – тоже ты убрал? Тогда, в Адене?
– Нет, конечно, – засмеялся Кука. – А тебе что, жалко майора стало? Придурок был твой Царьков, одно слово – бывший танкист…
Обнорского снова затрясло, он с трудом подавил в себе желание ударить ногой по улыбающейся морде, но вовремя понял, что Кука намеренно выводит его из себя.
– Ладно, Витя, – спокойно сказал Андрей. – Оставим прошлые дела. Ты мне лучше скажи, зачем Илюху убрал? И как ты уговорил его самого письмо написать? А другие вопросы меня, честно говоря, не интересуют.
– Опять ты за свое, студент, – осклабился Кукаринцев. – Ну зачем мне тебе отвечать?
– Не захочешь отвечать мне – ответишь тем ребятам, которые тебя сюда доставили. У них, кстати, и свои вопросы к тебе имеются, – пожал плечом Обнорский.
Лицо Кукаринцева исказилось, но он нашел в себе силы снова улыбнуться:
– Пытками пугаешь? Я же говорю – дилетант ты… Любой профи знает – грош цена той информации, которую из человека муками выдавили. Еще при Анне Иоанновне поняли, что на дыбе любой в чем хошь сознается – и что через трубу летал, и что подкоп под Кремль делал…
Андрей немного растерялся, но быстро нашелся:
– Зачем же обязательно пытки? Слава Богу, в конце двадцатого века живем, химия далеко вперед шагнула…
– Никогда не говори о том, в чем плохо разбираешься, – наставительно сказал Кука, – даже если у вас есть «сыворотка правды», в чем я, кстати, сомневаюсь, это еще не факт, что она ко мне применима. Это дело тонкое, студент, требует кое-каких навыков и большого количества времени. Потому что, если меня просто каким-то говном накачать – я ведь и помереть могу. А ну как сердце не выдержит? Валяйте, пробуйте – я потерплю, помучаюсь, время сейчас на меня работает…
– Кончилось твое время, Витя… Проиграл ты. Сколько хочешь можешь пыжиться, профессионала из себя строить, а ведь проиграл-то ты. И кому, Витя? Студенту-дилетанту. А?! Что – не так? Хуево тебе сейчас, правда? И никакой ты не профи, гандон блядский, курва ты, Витюша.
Как ни пытался Кукаринцев сохранить улыбочку на лице, но переросла она в оскал, его левое веко задергалось в нервном тике, а на шее выступили красные пятна.
– Ты-то чем лучше, студент? Над связанным куражишься? Развязал бы мне руки – вот и посмотрели бы тогда, кто из нас гандон, кто проиграл, кто выиграл. Твои дружки за тебя все сделали, так что если я кому и проиграл, то им, а не тебе.
Андрей в ответ зло расхохотался и подошел к Кукаринцеву вплотную:
– А какой мне интерес, Витюша, руки тебе развязывать? А? Шанс получить хочешь? Он дорого стоит, шанс-то…
Оба с ненавистью смотрели друг на друга и тяжело дышали, наконец Кука, подавив в груди какой-то нутряной звериный клекот, прошипел сквозь зубы:
– Развяжи мне руки, если не трус. Слышь, Обнорский?! Давай – по-мужски все выясним! Хочешь про Илью своего узнать? Так и быть – скажу тебе. Ты меня развяжешь – я тебе рассказываю. А потом и выясним, кто из нас чего стоит… Что – кишка тонка? Трус ты, Обнорский. Грицалюк, покойник, в Йемене тебя на голый испуг взял – не забыл еще, как дело было? И сейчас ты меня боишься, а я тебя – нет. И не взял бы ты меня никогда в одиночку, сынок. Усрался бы, а не взял.