Война среди осени
Шрифт:
— Сколько стоила брошь? — спросила Киян.
— Три полоски золота. Да не в этом дело. Я собираю налоги с целого города. У меня в сундуках полтысячи драгоценных украшений, которые никто веками не надевал. А она… она — воровка! Она ходит по городу и берет, что ей понравится.
Ота зарычал в бессильном гневе, плюхнулся на кушетку и покачал головой.
— Это моя вина. Я слишком много времени уделяю двору. Я плохой отец. Она все время проводит с дочерьми утхайемцев, играет в дурацкие игры — у кого красивее платье, у кого больше слуг…
— Или знатнее жених.
Ота закрыл глаза рукой. Все это не умещалось у него в голове. Как объяснить дочери, что она не права, как стать хорошим отцом, об этом он еще мог подумать. Но что он опоздал, а Эя уже выросла и ее пора выдавать замуж — нет, это уже слишком.
— Она поступила плохо, милый, — согласилась Киян. — Но, любовь моя, ей всего четырнадцать. Она стащила красивую безделушку, чтобы понять, хватит у нее смелости или нет. В этом нет ничего такого. Я была на год старше, когда отец меня поймал за воровством яблок из телеги крестьянина.
— И в наказание он выдал тебя за него замуж?
— Прости. Не стоило затевать разговор о свадьбе. Я только хотела напомнить, что Эе живется ничуть не проще, чем нам с тобой. Это лишь кажется, что у нее нет забот. На самом деле для нее мир такой же сложный, как для тебя. Она уже не совсем девочка, но еще и не женщина.
Киян нахмурилась. Взгляд у нее стал грустным, далеким. Руки напряглись так, что хрустнули в локтях суставы.
— Отец заставил меня попросить прощения у того человека и помогать ему, пока не заработаю вдвое больше, чем стоили краденые яблоки. Хотя не думаю, что нам с тобой это поможет. Эти девочки ничего не умеют делать. Куда уж им заработать целых три золотых полоски.
— И как же нам быть?
— Дело не в том, как быть, любовь моя. Главное, она должна понять, что натворила. Я бы запретила ей встречаться с Талит Радаани дней на семь. Хотя это слишком легкое наказание за такой проступок.
— Можно послать ее к лекарям. Пусть моет ночные горшки, стирает повязки. Пока не вернет все деньги, которые город заплатил за брошь.
Киян усмехнулась.
— Главное, чтобы она не слишком обрадовалась. Она только для виду морщит нос при виде крови. Потому что роль того требует. На самом деле, подозреваю, она только и мечтает разрезать на кусочки тело и посмотреть, что внутри. Из нее вышла бы неплохая лекарка, не будь у нашей семьи такого высокого положения.
Чем дольше они говорили, тем больше Ота чувствовал, как слабеет гнев, как уходят сомнения. Ничто не успокаивало его лучше, чем тихий, рассудительный голос Киян. Она сказала правду. В этом воровстве не было ничего страшного. Поступок Эи не значил, что она вырастет такой же, как ее тетя Идаан, которая плела интриги, лгала, убивала и все — ради удовольствия. Просто четырнадцатилетняя девочка захотела проверить, хватит ли ей дерзости. Или что-то вроде того. Ота поцеловал Киян в щеку. Она улыбнулась, и в уголках глаз появились лучики морщин. Седые пряди были у нее в волосах с детства. Теперь их стало больше, но ее глаза блестели все так же, как и в ту пору, когда она еще была хозяйкой постоялого двора в Удуне, а он — простым посыльным. Киян погладила его по щеке, будто угадала эти мысли.
— Ну что? — спросила она. — Побудем злыми, черствыми, тупыми, несправедливыми чудовищами?
Просторный круглый зал с полом, выложенным синими плитами, был похож на северное море. В середине глыбой льда возвышался стол из белого мрамора. Окна, вырезанные в толстой стене, выходили в сад. Воробьи и граклы садились на широкие карнизы и клевали резную вязь внутренних ставен. Эя мерила шагами покой. Когда родители вошли, она остановилась, переводя взгляд с отца на мать. Попыталась напустить на себя невинный вид, но получилось не очень убедительно.
— Сядь, — сказала Киян.
Эя нехотя села на резной деревянный стул. Ее взгляд метался от одного лица к другому, подбородок начал упрямо выдвигаться вперед.
— Мне сказали, ты украла у ювелира брошку. Это правда? — спросил Ота.
— Кто вам сказал?
— Это правда? — Ота повторил вопрос, и его дочь опустила глаза.
Когда Эя хмурилась, между бровей у нее появлялась такая же вертикальная складочка, как у Киян в минуты расстройства. Оте захотелось утешить ее, но сейчас для этого было неподходящее время. Он продолжал сурово глядеть на дочь. Та подняла взгляд, снова уткнула его в пол и кивнула. В тишине послышался вздох Киян.
— Кто вам рассказал? — снова спросила Эя. — Сёйен? Это она, да? Позавидовала, что мы с Талит были…
— Ты сама нам призналась, вот что главное, — произнес Ота.
Эя сжала губы. В разговор вступила Киян. Она напомнила Эе, что та поступила неправильно и сама это понимает. Даже дочери хая нужно знать, что брать чужие вещи нельзя. Они заплатили долг, а теперь осталось исправить ошибку. Они решили, что она будет неделю работать у лекарей, а если откажется, то…
— Нет, не буду, — замотала головой Эя. — Это нечестно. Талит Радаани все время таскает вещи со складов отца, и ей никто слова не сказал.
— А жаль. Я поговорю с ее родными, — сказал Ота.
— Не смей! — взвизгнула Эя. С карнизов шумно вспорхнули испуганные птицы. — Не смей! Талит меня всю жизнь будет ненавидеть, если узнает. Папа-кя, не делай этого!
— Хорошая мысль, — заметила Киян. — Если все трое участвовали в проделке.
— Нет! Вы так не сделаете! — глаза девочки горели бешенством. Она вскочила, с грохотом оттолкнув стул. — Только попробуйте! Я всем расскажу, что Найит — твой сын!
Оте показалось, что из комнаты ушел воздух. Эя широко раскрыла глаза. Она уже поняла, что натворила кое-что похуже, чем кража безделушки, но еще не знала, чем это обернется. Одна Киян по-прежнему сохраняла спокойствие. Она улыбнулась, но эта улыбка не предвещала ничего хорошего.
— Сядь, милая, — попросила она.