Война среди осени
Шрифт:
А еще она поняла, что уже не сможет ничего изменить. Ее первым желанием было отослать сына обратно, спрятать его. Так ребенок, укравший сладкую лепешку, прячет ее в рукав, надеясь, что если сейчас ее не видно, это значит, что он ее и не брал. Только многолетний опыт управления Домом подсказал ей, что так поступать не стоит. Случилось — значит, случилось. Любая уловка вызовет подозрения, а если хай почувствует неладное, Найит может погибнуть. Пока ее сын жив, Данату угрожает опасность. Лиат хватало ума, чтобы понять: для отца ребенок, сделавший у него на руках первый вдох, неизмеримо важнее, чем взрослый сын. Если бы Оте пришлось решать, Лиат не сомневалась, кого бы он выбрал.
Поэтому она собралась с духом, обдумала тактику переговоров и уверила себя, что все закончится хорошо. Они все стали союзниками в борьбе против гальтов. Оте не стоило беспокоиться. Она убеждала себя, что беспокоиться нет нужды.
В ее покоях не горела ни одна свеча. Пламя в очаге шипело и потрескивало сосновыми поленьями, наполняя воздух благоуханием смолы. Найит смотрел в огонь. Когда Лиат вошла, он поднял голову, изобразил позу приветствия и жестом пригласил ее сесть рядом, на диван. Лиат заколебалась, чувствуя себя неловко, но призвала на помощь чувство юмора и села. От Найита пахло вином и дымом. Халат свободно висел на нем. Так же, как на Лиат — ее собственный.
— Ты был в чайной, — заметила она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало неодобрения.
— А ты была с моим отцом, — ответил он.
— С Маати, — кивнула она, как будто соглашалась, а не поправляла его.
Найит наклонился, взял железный прут и поворошил поленья. Искры, точно светляки, метнулись вверх и растаяли в воздухе.
— Я все никак не могу его повидать, — сказал Найит. — Мы здесь уже несколько недель, а он до сих пор не заглянул, чтобы поговорить. Каждый раз, когда я прихожу в библиотеку, его или нет, или он с тобой. Ты что, нарочно так делаешь?
Лиат подняла брови и закашлялась. Провела языком по зубам, гадая, откуда во рту появился привкус меди.
— Да, ты прав, — наконец призналась она. — Я к этому не готова. Маати уже не тот, что прежде.
— И вместо того, чтобы дать нам самим разобраться, ты решила завести с ним любовную интрижку и забрать все его время и внимание? — Он сказал это беззлобно, с грустным недоумением. — Так нельзя, мама.
— Так, как ты это представил, конечно, нельзя. А для меня все по-другому. Мне хочется побыть с ним вместе после стольких лет разлуки. Я ведь и в самом деле его любила.
— А сейчас?
— И сейчас люблю. По-своему, — с грустью ответила она. — Знаю, я не та женщина, которая ему нужна. Не такая, какой он хотел бы меня видеть. Да и вряд ли когда-нибудь была такой. Но нам хорошо вместе. У нас есть общее прошлое. Есть о чем поговорить из того, что никто, кроме нас, не поймет. К тому же он такой ребенок! Столько пережил ударов, столько разочарований и все равно умеет… быть счастливым, наверное. Не знаю, как точнее сказать.
— Позволь и мне узнать его поближе, прошу тебя. Мы же не прыгнем друг на друга, словно бойцовые псы, если ты оставишь нас в одной комнате. А если бы у нас и были взаимные обиды, это ведь наше дело. Значит, нам и решать.
Лиат хотела что-то сказать, но не стала. Она покачала головой и вздохнула.
— Конечно. Я виновата, спора нет. Вела себя, как старая наседка. Ты уж прости меня. Но послушай… Нет, я, конечно, не ставлю условия. И не торгуюсь. Просто, Найит-кя, ты и ночи не провел без любовницы с тех пор, как мы сюда приехали. Ты отказался поехать домой, даже когда я тебя попросила. Тебе что, плохо там жилось?
— Плохо? — медленно повторил он, как будто пробуя слово на вкус. — Не знаю. Нет, не плохо. Но и не хорошо, вот и все. Конечно, я сплю не один. А, думаешь, моя женушка блюдет честь?
Лиат не нашла, что ответить. Она спешила понять, почему он об этом заговорил и что имел в виду. Действительно, Тай появился на свет немного не в срок, но он — первый ребенок, а материнскому чреву не прикажешь. Лиат попыталась вспомнить, что упустила, как умудрилась проглядеть, что в доме не все ладно. Мало-помалу она если не поняла, в чем дело, то по крайней мере начала догадываться.
— Думаешь, Тай — не от тебя?
— Ничего подобного я не думаю. Просто ребенка можно родить по любви, а можно — из мести. Или по ошибке. Или от нечего делать. Ребенок ничего не доказывает, кроме того, что матери и отцу захотелось поваляться в постели.
— Но ребенок в этом не виноват.
— Нет, конечно.
— И поэтому ты поехал со мной? В Нантани, потом сюда. Подальше от семьи?
— Поехал, потому что хотел. Когда еще мне довелось бы на мир посмотреть? И тебе нужен был кто-то, чтобы тащить сумки и отгонять бродячих собак. Тут много причин. К тому же ты ведь ехала к нему, к Маати-тя. Как бы я смог остаться дома и не повидать отца? Я ведь его помню, хоть и был еще маленький. Помню, как мы однажды сидели все вместе в маленькой хижине. Там была железная печка, шел дождь, отец меня купал, а ты пела. Не знаю, когда именно это было, зато я помню его лицо.
— Ты бы его узнал, если бы случайно встретил.
Найит изобразил позу согласия, потом сжал губы и горько усмехнулся.
— Я не знаю, что такое быть отцом. Только и делаю, что…
— Найит-кя? — послышался нежный голос. — Что случилось?
Из тени вышла молодая женщина зим двадцати или двадцати двух. На ней не было ничего, кроме простыни, которую она завязала на талии. Грудь у нее была обнажена, волосы распущены.
— Дзяая-тя, это моя мать. Мама, познакомься, это Дзяая Биаву.
Девушка побледнела, потом покраснела. Даже не прикрывшись, она изобразила позу приветствия, но смотрела при этом на Найита. Во взгляде смешались презрение и стыд. Найит на нее даже не глянул. Девушка повернулась и ушла.
— Жестоко с твоей стороны, — сказала Лиат.
— Но ведь она не за добротой ко мне ходит. Вряд ли мы встретимся еще раз. То есть она сама меня видеть не захочет.
— Кто она такая? Если из утхаейма…
— Не думаю. — Найит спрятал лицо в ладонях. В свете очага трудно было судить, но ей показалось, что уши у него покраснели. — Наверное, мне стоило спросить.