Война среди осени
Шрифт:
— Генерал?
— Будь осторожен, — сказал Баласар.
Пропела труба, и он снова повернулся к городу. На белом поле явно что-то маячило. Черная точка. Одинокий всадник, покинувший Мати.
— Глядите-ка, — заметил Юстин. — Кажется, Аютани все же решил вернуться. Передайте ему мои поздравления.
Презрение в голосе воина позабавило Баласара.
— Обязательно передам, — обещал он с улыбкой.
Примерно через пол-ладони Синдзя добрался до лагеря.
Баласар заметил, что он даже не повернул к мосту, а направил коня прямо по льду реки. Юстин с отрядом давно уже уехал. Сейчас, растянувшись дугой, они скакали на север. Когда Синдзя, раскрасневшийся от мороза и ветра, шагнул в шатер, Баласар ждал его с двумя чашками горячего каффе.
Наемник отдал честь. Полководец ответил и указал на стул. Синдзя изобразил позу благодарности. Он провел среди хайемцев так недолго, и все же привычка разговаривать жестами успела вернуться к нему, словно акцент. Синдзя сел и вытащил из рукава бумажный сверток. Они заговорили на хайятском.
— Удалось?
— Вполне. Я допустил небольшую промашку. Пришлось повилять хвостом, чтобы ее исправить. Но у хая мало надежды. Он хочетмне доверять, и это упрощает дело. Смотрите. Вот приблизительные копии его карт. Они заваливают главные входы в подземелья, чтобы мы не смогли ворваться всем скопом. Самые широкие проходы оставили здесь и здесь — наемник ткнул в карту.
— А поэты?
— У них есть черновик пленения. Думаю, попробуют вызвать андата. И скоро.
Баласар почувствовал, как в животе комком сжался ужас, но в то же время им овладело странное спокойствие. Он и не подозревал, что в глубине души его гложут сомнения. Но даже если выбор и был, он исчез, едва Баласар узнал, что поэты выжили и собираются пленить андата. Он взглянул на карту. Разум тасовал стратегии, как игроки в хет — костяные таблички.
— На башнях люди? — спросил Баласар.
— Да, генерал, — кивнул Синдзя. — Они запаслись камнями и стрелами. По ближайшим улицам пройти будет нельзя, но прицелиться как следует с такой высоты никто не сможет. Возьмите чуть влево и вправо, держитесь около стен, и все. На земле сопротивления опасаться нечего. Они надеются лишь на то, что смогут подольше задержать вас на поверхности, а там холод сделает за них всю работу.
Три направления, подумал Баласар. Одни пойдут на юг, вычищать склады и лавки, другие — на кузнецов и мастеровых, третьи — во дворцы. После того, что произошло с Коулом, паровые повозки он брать не собирался. Значит, нужны всадники, хотя от них и будет мало толку, если бой перейдет в дома и дворцы. А так оно, скорей всего, и случится. В подземельях конники и вовсе не нужны. Лучники тоже не принесут особой пользы. В городе мало открытых, свободных пространств. Правда, несмотря на заверения Синдзи, Баласар ожидал, что бои на земле все же будут. Потому он решил, что с пехотой пойдут и отряды стрелков, чтобы дать отпор, если кто-то начнет обстреливать их из окон и снежных дверей.
— Благодарю, Синдзя-тя, — сказал Баласар. — Я понимаю, чего вам все это стоило.
— Так было нужно, — ответил наемник, и Баласар улыбнулся.
— Я не стану держать вас тут. Можете остаться в лагере или догнать Юстина и поехать на север.
— На север?
— Он присмотрит за той стороной. На случай, если кто-нибудь попытается улизнуть из города во время битвы.
— Отличная мысль, — согласился Синдзя, хотя голос у него немного погрустнел. — Раз так, я хотел бы присоединиться к Юстину-тя. Знаю, он обо мне не лучшего мнения. Если вдруг что-то пойдет не так, я бы хотел оказаться у него на виду. Пусть поймет, что трудности — не моих рук дело.
— Хорошая мысль, — ответил Баласар, посмеиваясь.
— Вы победите, — сказал Синдзя.
Это были простые слова, но за ними скрывалась тяжесть. Печаль, которую воины часто испытывают перед лицом поражения, и почти никогда — перед лицом победы.
— Вы думали о том, чтобы встать на их сторону, — сказал Баласар. — Когда были с людьми, которых знаете столько лет. В своем старом доме. Трудно было там не остаться.
— Трудно, — согласился Синдзя.
— От этого ничего не изменится. Один меч, даже если он ваш, не решит исхода битвы.
— Потому я и вернулся.
— Я рад, что вернулись.
Синдзя поблагодарил его и ушел. Баласар написал приказы, которые собирался вручить воинам, чтобы те сопроводили наемника, и Синдзе, чтобы тот передал их Юстину. Затем склонился нам картами. Выбора действительно не осталось. Поэты выжили. Каждая ночь на холоде означала новые потери. Баласар долго сидел в молчании и мысленно просил бога, чтобы этот день закончился хорошо. Потом вышел из шатра на свет позднего солнца и отдал приказ строиться.
Время пришло.
23
Лиат ожидала паники — в городе и в себе самой, — однако повсюду видела только странное, напряженное спокойствие. Куда бы она ни шла, ее встречали учтиво и радушно. Люди улыбались, где-то даже слышался смех. Перед лицом опасности каждый острее чувствовал смысл жизни. За эту бесконечную ночь Лиат три раза пригласили на ужин, столько же — на завтрак, а приглашениям на чай она и вовсе потеряла счет. Она видела, как знатнейшие утхайемцы сидят рядом с кузнецами и простыми воинами. Слышала, как знаменитый хор Мати тихо поет гимны Ночи Свечей. Правила и условности забылись, и человеческое братство, которое стояло за ними, тронуло ее до слез.
Сначала они с Киян пересказали вести хаю Сетани и командирам, у которых уже был опыт в борьбе с гальтами. Когда маленький совет Оты решил, куда поставить людей и как держать оборону, Сетани вызвался распределить оружие и доспехи между всеми, кто был годен сражаться. В подземном городе собрали все, что можно: охотничьи стрелы, кухонные ножи, даже полоски кожи и проволоку из кроватей приспособили для пращей. Маленькие дети, дряхлые старики, больные собирались в боковых галереях, подальше от мест, где будут идти бои. Вдоль стен стояли койки, заваленные одеялами. В некоторых комнатах были толстые двери, которые запирались изнутри. Правда, если гальты доберутся до них, вряд ли засовы помогут несчастным. Тогда все будет кончено.