Война в тылу врага
Шрифт:
Коммунист и активный подпольщик, Харитоныч семь лет просидел в знаменитом концентрационном лагере Березе-Картузской. Его многократно пытали, морили голодом, держали в холодной камере. Он болел болотной лихорадкой, был при смерти, но не умер и не сдался. Красная Армия, освободившая в 1939 году Западную Белоруссию, освободила и Харитоныча. Его жену убили гитлеровцы. Теперь он с двумя сыновьями партизанил. Старший его сын, восемнадцати лет, был подрывником, а младший, Мишка, остроглазый, шустрый и не по годам маленький паренек тринадцати лет, сначала пас коров в семейном лагере, а затем стал отличным исполнителем по связи с нашими людьми, действующими в городах.
Освоившись на новом месте, мы начали создавать небольшие группы, которые старались придвинуть ближе к экономическим
Население оккупированных районов начинало понимать свою силу. Желавшие бороться с врагом шли к нам непрерывным потоком. Среди них были люди самых различных возрастов и профессий. Это открывало широчайшие возможности для нашей работы. В конце июня меня посетил мой бывший командир отряда Цыганов. Долго мы вспоминали с ним сорок первый год. Огромная разница бросалась нам в глаза. Осенью сорок первого года гитлеровцы, опираясь на быстрое движение своих армий, дезорганизовали местное население своей демагогической пропагандой, хвастовством — с хода взять Москву и закончить войну через месяц-два.
Летом сорок третьего большинство гитлеровских солдат и офицеров потеряло веру в осуществление военных замыслов фашистского командования.
Осенью сорок первого белорусское население нам сочувствовало и помогало.
Весной сорок третьего года подавляющее большинство населения уже принимало активнейшее участие в разгроме оккупантов. В первую военную зиму мы месяцами не снимали с плеч автоматов, теперь мы жили в окружении партизанских отрядов и действующего с нами населения; имели прекрасное жилье, кухни, бани. Могли по-человечески отдохнуть на досуге.
Узнал обо мне и Черный, прислал своих людей навстречу. А на мою просьбу откомандировал в мое распоряжение Дубова, Рыжика, деда Пахома, Телегина, Терешкова, Никитина и некоторых других. Через некоторое время часть товарищей благополучно прибыла в наше распоряжение. При этом Черный мне рассказал, что с Дубовым он около шести месяцев не имеет связи. «Буфетчик» ему крайне нужен, а Пахому Митричу предоставлена полная свобода действовать по своему усмотрению: «Он и без моих указаний иногда выполняет поручения местных партизанских отрядов».
И наш замечательный дед не замедлил навестить нас самолично. Это была радостная, глубоко волнующая встреча старых боевых друзей. Хотя все это состоялось не в красавице Москве, а День Победы еще был далеко впереди, но все мы были счастливы, и наша совместная борьба с врагом стала намного эффективней.
Пинский буфетчик Рыжик, проведав о моем возвращении, стал давать ценные данные нам и Черному. А скоро переехал в Кобрин и установил с нами еще более тесную связь.
Перед нами стояла, как и раньше, задача тщательно проверять идущих к нам людей. Всем честным людям надо было помочь находить место в нашей общей борьбе, где они могли бы причинить наибольший урон неприятелю. Понятно, что выполнение этой задачи требовало от нас железной выдержки и уменья проникать в психологию человека. Трудно и опасно было производить диверсии на железнодорожном транспорте, организовать взрывы объектов в гитлеровских гарнизонах. Труднее было проникать в мастерские, склады, учреждения, воинские части оккупантов. Ошибешься — смерть. Но еще труднее было подходить к человеческой душе, придавленной, а — кто знает? — может быть, и исковерканной фашистским режимом.
Однако нам удавалось справляться и с этим трудным и ответственным делом. Мы находили наших, до конца преданных советской родине людей, и они шли туда, куда их посылали. Подавляющее большинство этих людей показывало высокие образцы дисциплины и стойкости при выполнении боевых заданий.
Давая то или иное задание, мы принимали все необходимые меры к тому, чтобы наш исполнитель не пострадал и чтобы гитлеровцы не могли расправиться с его семьей или ближайшими родственниками, как это случилось с семьей Конопадского. Некоторые из этих людей, принимая наши поручения, сами просили взять их семьи и вывести в лес, некоторым
Осенью 1943 года у нас насчитывалось более семисот семейств, состоявших главным образом из женщин, подростков и детей. Но еще летом нам пришлось начать строить партизанскую деревню в лесу. Бойцы, привыкшие к труду и имевшие опыт строительства в лесных условиях, быстро построили несколько первых землянок. Этого было достаточно, чтобы женщины сами взялись за это дело. Они создали добровольные женские строительные бригады, и строительство пошло полным ходом.
Выбранное нами удаленное от обжитых мест урочище было недоступно для карателей. В течение лета и осени 1943 года оно было застроено настолько, что скоро наш семейный партизанский лагерь имел уже, кроме жилых землянок, бани, пекарни и оборудованные бараки для больных и выздоравливающих после ранений бойцов и командиров.
О партизанской санитарной части следует рассказать несколько поподробнее.
Среди десантников группы Топкина был молодой врач Александр Холоджиев и военфельдшер — Николай Рубцов. В момент раскрытия парашюта у Холоджиева стропами ободрало кожу под подбородком. Молодой двадцатидвухлетний человек вынужден был отпустить бороду. А борода у Холоджиева за несколько месяцев выросла огромная. Молодой врач стал похож на пожилого доктора с солидным стажем врачевания. Сам Александр обрел солидность, решительность в действиях и вдумчивость. Десятки сложных операций, проведенных Холоджиевым на ветру под открытым небом или под плащ-палаткой, иногда ночью при свете костра или коптилки, без надлежащего инструмента, оказались удачными. Однажды он ампутировал ногу подрывнику, и ему пришлось обрезать берцовую кость древесной пилой, но операция закончилась благополучно. Было ли причиной этому искусство молодого врача или сверхвыносливость советских людей, которую они обретают в момент смертельной опасности для своей родины, но только авторитет Холоджиева рос не по дням, а по часам. Наш бородач приглашался на консультации опытными хирургами, работавшими в соседних партизанских отрядах, он принимал младенцев у деревенских рожениц, к нему обращались жители партизанской зоны. Черная борода Александра плохо маскировалась в редких зеленых кустарниках на болоте. Врача опознавали издалека и были всегда рады его появлению. Александр Холоджиев проявлял не только прекрасные способности советского врача, но и организатора. По его настоянию строились необходимые помещения для больных и раненых, вспомогательные службы для продуктов, бани для дезинфекции и стирки. А впоследствии, когда наше положение на болотах упрочилось, у Холоджиева были свои коровы, пекарня, мастерские по пошивке белья и т. п. Холоджиев почти не употреблял спиртного, всегда был трезв и рассудителен, но молодость все же иногда проявлялась в нем бурно, рьяно, вскипала в пустяковых спорах, порой не значащих, и вырывалась на поверхность.
Помимо своих прямых обязанностей, наш главный медик заведовал складом спиртного, и здесь он был неумолим и неподкупен. Хранилища свои он содержал в секрете: когда он брал и где, никто не мог проведать, просить же это снадобье у него было бесполезно.
В санчасти царил образцовый порядок и незыблемый авторитет нашего врача.
Иначе вел себя военфельдшер Николай Рубцов. Этот не был доволен своей профессией и все стремился вырваться на боевые операции. Обладая качествами строевого командира, он выдвинулся по этой линии, и ему было поручено командовать подразделением автоматчиков. Рубцов хорошо показал себя при выполнении боевых заданий.
В нашем семейном лагере женские бригады занимались не только строительством. Они создали несколько боевых групп.
Зная прекрасно подходы к населенным пунктам и складам в районе Пинска, боевые группы женщин и девушек весьма успешно захватывали фашистские запасы продовольствия и табуны скота, приготовленные для отправки в Германию. Только в одной такой операции женская боевая группа при содействии нескольких автоматчиков отбила у оккупантов семьсот голов коров, более тысячи овец, которые были угнаны в лес, в район расположения семейного лагеря. Таким же способом было захвачено большое количество муки и соли.