Война во времени
Шрифт:
По лесу они пробирались довольно долго. Сашка даже устал. И довольно сильно — ведь километров десять отшлёпали по сумрачному зелёному пространству, среди кустов и стволов. Поди-ка отдай лесу двадцать км, да без подготовки…
Правда, виду не показывал — неуместно «богу» уставать. Но мечтал уж о том, чтобы хоть что-нибудь произошло, и можно было сделать привал.
Им ещё пару раз попадались явные следы преследуемых, несколько раз — неявные. Но вот последние часа полтора новых следов не встречалось, и вождь вёл своих «индейцев» чисто по интуиции и охотничьей логике. Вёл и всё больше мрачнел. Отчего
Впрочем, этого он с уверенностью сказать уже и сам не мог. Как и опасался, в круговерти буйной зелени потерял первоначальное направление. Кое-как ещё контролировал положение Солнца, но это было так, вспомогательное средство. Всё равно от усталости и вызванной ею какой-то отупелости Саша уже не мог сообразить, как это всё соотнести — прошедшее время, изменение положения светила на небе, их собственное с «индейцами» место в пространстве относительно первоначальной позиции. Словом, будь он один, отсюда бы уже не выбрался…
Наконец, лидер их сдался. Остановился сам. Что-то скомандовал своим. «Индейцы», точно солдаты, присели на корточки — кто-то так, а кто-то привалившись к стволам деревьев. Сашка же вовсе хотел просто упасть на землю — ноги практически не держали. Но едва ли не последним усилием воли заставил себя стоять — вождь ведь тоже остался на ногах. Чёрт его знает, как отнесутся эти парни к тому, что «дух» их, которому они открытые ладошки демонстрировали, окажется размазнёй, что падает без сил. Тем более что местные поглядывали на него постоянно, кто искоса, кто прямо.
Покрутившись на месте — в танце не танце, просто ли во вращении с притопом, — вождь их сказал что-то звучно, поднял обе руки и медленно опустил их на уровень плеч. Крестом встал. Затем сказал ещё что-то, поднял своё копьё и махнул рукой в направлении Солнца. Пошли, мол.
Саша обрадовался, что не стал садиться. Из положения сидя он точно не поднялся бы. А так — шаг, другой, а дальше ноги постепенно расходились, включились в ритм…
Шли, впрочем, не очень долго. С полчаса, наверное. Солнце, до того изредка проглядывавшее сквозь кроны деревьев, окончательно скрылось за занавесью леса, и небо начало заметно сереть. По ночам разумные люди по лесу не ходят, если не война, и вождь, наконец, указал на место привала. Хорошая полянка, чистая и достаточно просторная, чтобы некие злые неандертальцы не могли незаметно подобраться к спящим охотникам.
Саша очень надеялся, что друзья его не оставили.
В приготовлениях отряда к ужину и ночлегу он участия не принимал. Невместно богу, решил мальчик, с наслаждением вытягивая гудящие ноги. Присутствующие, похоже, возражений не имели: поглядывали изредка, но недовольства не выказывали.
Довольно споро — и не подумаешь ведь, что так возможно с каменным-то топориком! — нарубили веток для костра, откуда-то приволокли тушу какого-то зверя — когда успели его добыть, Сашка не заметил, — освежевали и разместили куски мяса на здоровой палке, которую и подвесили над огнём. Классно у ребят получалось, походники из них отличные вышли бы! Не говоря уже о том, как они быстро огонь добыли. Без всяких камней-кремней: вставили палочку в дырку на похожей на кораблик дощечке, захлестнули петельку из кожаной верёвочки, вжикнули пару-тройку раз — и нате! Пополз дымок над травкой, а там
Эх, чайку бы горячего! Тем более, что попить до сих пор удалось всего дважды — из ручейков, что встречались на пути.
Как они тут, интересно, воду подогревают? Горшков-кастрюлек у охотников нет…
Когда от костра потянуло запахом поджариваемого мяса, рот наполнился таким количеством слюны, что хватило бы, пожалуй, не целую кружку. Хотя, чего доброго, вдруг решат, что богу мяса не положено?
Но нет, не подумали. Вождь самолично откромсал от бедра этого то ли оленя, то ли косули, то ли вовсе антилопы роскошный шмат и протянул его мальчику. Причём перед этим благородно насадил его на заострённую палочку, чтобы, значит, гость руки не обжигал. Культурный. А ещё, говорят, вилки только чуть ли не при Петре Первом изобрели…
Мясо, конечно, могло быть и получше. В данном случае у местных кулинаров получился стейк с кровью. Снаружи замечательно подрумянившийся, но внутри всего лишь горячее, но всё же сырое мясо. Но самое главное — без соли! И при всём своём голоде уже после трёх-четырёх первых кусов Сашка вдруг почувствовал позыв к тошноте. Желудок решил возразить против непривычного вкуса. Но остальные части организма рявкнули ему «Цыц!», и пища пошла по назначению.
Но насчёт соли что-то надо придумать. Сдабривать пищу золой из костра было как-то стрёмно. Всё равно что землю есть.
После еды потянуло в сон. Правда, на голой земле лежать было неудобно, да и голову положить не на что. Но выбирать не приходилось — спальных мешков тут не придумали, да и сделать их было бы не из чего. Разве что шкуру косули этой использовать, что валяется вон подле костра. Да тоже как-то… неудобно, что ли. Только что ведь животное бегало себе, травку жевало, веселилось под солнышком. А его съели. И хотя за последние несколько дней ему и самому приходилось охотиться и убивать — а уж то мясо того динозавра съесть вообще песня и подвиг воина! — всё ж Сашке претило воспользоваться ещё, казалось, хранившей часть жизни шкурой этой неизвестного рода косули.
«Под голову кулак, а бока лягут и так», — вспомнилась вычитанная в какой-то книжке поговорка солдат. Что ж, выбирать всё равно не приходится. Не подойдёшь же, не заберёшь шкуру себе. И не объяснишь, что хочешь с ней делать и по какой причине посягаешь на общественную добычу. «Нет, надо плотненько заняться их языком», — эту мысль он ещё успел додумать.
…Снились Сашке кошмары. Видерда был тут как тут. Обычно весёлый, тут он почему-то зло тряс за шкирку Жиха — довольно-таки гнусного мальчишку из параллельного класса. Того они однажды застали за воровством из карманов в раздевалке и крепко поучили. Причём инициатором был Олег. Он же стал и главным исполнителем гражданской казни: держал Жиха за шкирман, выслушивал его жалобные клятвы «больше никогда» и макал в лужу лицом. Затем снова поднимал, требовал очередных извинений и макал снова.
Но тогда все получали удовольствие, а в этом сне Видерда был не похож сам на себя. Он снова тряс Жиха за воротник, Но при этом не макал его в грязь, а отрезал от тела куски невесть откуда взявшимся каменным топором. При этом говорил какими-то загадками, требуя отгадать, что означают слова «Туга-Буга» и «Мухло». А на любой вариант разгадки страшно злился и снова наносил удар несчастному Жиху. Потом Видерда медленно трансформировался в здешнего вождя, оскаливался и шипел Сашке: «Зарэжу, зарэжу, если не скажешь, что Мухло — немец…»