Война во времени

Пересвет Александр Анатольевич

* * *

Саша внезапно проснулся. Словно толкнуло что-то. Словно прозвучали в мозгу слова: «Уходи. Есть шанс. Друзья тебя не бросили».

Он поднял голову. В неверном свете костра были видны тени воинов на траве. У огня сидели двое часовых. Молча. Но сидели грамотно, как по наитию понял мальчик: вполоборота к огню. И смотрели не на доброе пламя, а на чёрный, угрюмо шепчущий о чём-то лес.

Мальчик посмотрел по сторонам. Тут тоже всё было грамотно: рядом с ним, полностью окружая, лежало сразу четверо. Включая вождя. Вот уж действительно — окружение. Как немцев в Сталинграде.

Он поднялся, сел, оглядываясь. Тут же рядом привстал один из воинов. И вождь. Сонными они не выглядели,

насколько-то это можно было понять в темноте. Но глядели очень внимательно.

Нет, шанса не было.

Сашка показал: хочу, мол, по-маленькому.

Вождь мотнул головой воину. Тот поднялся. Ожидаючи взглянул на мальчика. Пришлось подняться тоже. Хотя, в общем, в туалет не хотелось. Но — теперь роль исполнять надо. Только бы сработало… это самое… А то поймут, что он хитрит.

Отойти ему дали шагов на десять. Тут воин положил руку ему на плечо: достаточно, мол. Дальше нельзя. Дальше волки, гориллы, злые крокодилы.

Шанса не было…

В общем, удалось ему. Чуток, разве что, поднапрячься пришлось.

Но об уходе в лес можно было не помышлять. «Индеец» был внимателен, даже, можно сказать, настороже. Правда, судя по тому, что он всё же больше «сканировал» лес, чем деятельность Сашки по принуждению своего мочевого пузыря к внеурочному исполнению обязанностей, сторож больше был обеспокоен угрозой именно оттуда, снаружи.

В общем, ни побег к партизанам, ни налёт «партизан» — если они там вообще были, Сашкины новые друзья — не получились. Оставалось возвращаться в лапы местного «гестапо», размышляя о том, почему вдруг так переменился к нему здешний «Мюллер». «Штирлиц! А вас я попрошу остаться… ещё на одну минуту». Перевербовать, что ли, хочет?

* * *

Загадка разъяснилась ещё через три дня. Когда Сашу, с разбитыми ногами, но державшегося, довели до… не поймёшь, то ли лагеря, то ли деревни «индейцев». Стойбище.

Пусть будет стойбище, раз уж они — «индейцы».

Стойбище представляло собою стоящие по кругу то ли вигвамы, то ли чумы, то ли юрты. В количестве больше двадцати, прикинул мальчик.

Стояли они двумя неправильными кругами. Посредине между ними была обозначена площадка, на которой горел костёр. А по краям этой площадки, между чумами-юртами, треугольником расположились ещё три — две обычного размера и одна большая. Одна или один? Саша не знал. Он всегда путал, как называются эти жилые сооружения. Юрта — у казахов. У кочевников. Она вроде такая полукруглая. То есть круглая в плане, полукруглая в рост. А чум? Вигвамы он видел в фильмах про индейцев. Этакие пирамидки из прямых кольев, обтянутых кожей. То, что здесь — крайне похоже. Вот только не кожа тут, а шкуры.

И колья не у всех — некоторые собраны именно полусферой. Точнее, не у некоторых, а у вождя. В чей чум мальчика и ввели, откинув полог.

В общем, пусть будут чумы, решил Сашка, коротая время возле очага с двумя воинами. Явно охрана, оставленная вождём, ушедшим куда-то по своим важным делам.

За время пути отношения его с «индейцами» теплее не стали. С ним были корректны, но и только. Глаз не сводили, в туалет — под конвоем, на трудных участках пути — пару раз перебирались через речки, один раз миновали горный кряж — помогали, даже переносили на плечах. Но не более. Кормили хорошо, как сами ели. И не поймёшь, кем его считали — пленником, добычей, которую надо доставить целой, или неким иноземным послом. С которым надо блюсти какую-то там конвенцию, но в общение лучше не вступать.

Единственный, кто позволял себе разговаривать с мальчиком то во время пути, то на привалах, был сам вождь.

Разговором, конечно, это назвать было трудно, но в попытках установить понятийный контакт Саша получил некий словесный запас из местного языка.

Язык был сложный. Нет, слова были понятны. То есть говорить с этими было легче,

чем со «своими». С неандертальцами. Звуки были практически русскими. Уж во всяком случае не нужно было идиотским образом заворачивать язык вокруг зубов. Так что понимать и произносить по-местному «идти», «спать», «солнце», «лес» Сашка научился быстро. А вот с грамматикой было сложнее. Оказывается, простое слово «идти» тут можно было поставить едва ли не в три десятка форм, и все они будут обозначать разные вещи. Тут были вариации для «я иду», «я иду быстро», «я иду крадучись» и так далее. Или: «я шёл только что», «я шёл вчера», «я шёл два дня назад», «я шёл давно» — причём ещё и с обозначением направления: «я шёл только что туда» — в смысле «я уходил». Или, соответственно, «возвращался». В общем, даже в паршивом английском грамматика Сашке не нравилась никогда. Но тут, похоже, ребята мыслили ещё более извилисто, нежели эти тухлые англичане.

Тем не менее до уровня простого понимания — с использованием жестикуляции, конечно, — дойти удалось. Фразы для местных наверняка звучали чудовищно. Что-то вроде: «Я идти дерево зад». Но если хочешь понять — поймёшь. Да и вождь свою лексику упрощал до предела.

И выяснил Сашка следующее.

Вождя звали Яли.

Кстати, сам он, услышав имя «Саша», некоторое время просидел молча, с новым интересом разглядывая собеседника. А затем старался этого имени никогда не произносить, обходясь некими косвенными понятиями. Спросит, например: «Куда-из-пришёл-давно-молодой-похожий-уламр?»

Да, что такое «уламр» тоже тут выяснилось. Так называли себя эти люди. В отличие от неандертальцев, которых эти… «уламры» называли «аннува». Называли, кстати, со страхом и презрением.

Вот только непонятно было, под уламрами имели они в виду только себя или же людей вообще. В смысле — существ одного с ними биологического облика.

Ладно, неважно. Важно, что удалось понять две вещи. Между здешними людьми и неандертальцами шла война. Долгая. Насколько долгая, понять было невозможно — не овладел Саша здешними мерами времени. Но долгая. Прежний вождь ещё её вёл. И Великий вождь вёл, что ещё раньше жил. Потому они и Рога убили. Они вообще всех аннува убивают. Не место потому что тем здесь. Чужие они и плохие. Всё нечистое едят. Зверей отпугивают. Мешают охотиться. Вон троих наших убили, гады (это Саша так перевёл для себя с очевидной интонацией сказанное слово).

Ни фига себе, в общем! Какие новости открываются про хороших ребят! Сашка-то пожил с ними, походил, видел, что они на самом деле добрые… В отличие от вас, уламриков фиговых. А то по вам не видно, какие вы на самом деле «хорошие»…. Вон бойцы твои — что ни привал, драку затевали. За кусок мяса. Да всерьёз! Правда, потом каким-то образом мирились — Саша не улавливал тут нюансов. Но было похоже на то, как в школе новичков проверяют. Как его Штырчик проверял. Придерутся к чему-нибудь несущественному и давай на драку провоцировать. Проверяют, чего ты стоишь. Но они-то потом, после выяснения, нормально друг к другу начинают относиться: мужчины померились силами, поняли, что достойны взаимного уважения… Со Штырчиком вон даже друзьями стали. Жаль, что не дошёл он тогда до Антона, не успел. Тут бы с ним многое куда легче было…

А эти не так. Крысятся постоянно. Всё время друг перед другом пыжатся. Нет, всеобщей вражду нету. Обстановка не позволяет, да и охота общая. Но ежели вождь лично не выдаст каждому кусок — кто-нибудь обязательно задерётся. Выясняют, что ли, кто более достоин? И каждый день, каждую минуту готовы прощупать, кто как за своё место в иерархии держится…

Похоже на то, но…

Опасался Саша судить окончательно. Не знал тут ещё ничего практически. А потому просто наблюдал. И копил.

Но с этим же обстоятельством — с войной против арругов-неандертальцев — оказалась связана и вторая важная вещь. Касающаяся самого Саши.