Война закончена. Но не для меня
Шрифт:
Когда солнце коснулось линии горизонта, я объявил привал. Мы повалились на дно сухой канавы, по которой весной, должно быть, весело бежит ручей. По кругу пошла последняя бутылка с водой.
– Далеко еще? – спросил я, тщательно прополаскивая рот.
– Километров десять. Или двадцать, – неопределенно ответил Дэвид.
Наше напряженное молчание было столь красноречивым, что Дэвид поспешил объясниться:
– Эндрю, ты пойми меня правильно. Мне нечем защитить себя, случись что… Знание того места – единственное, что вынудит вас… что побудит вас…
Он с таким трудом подбирал слова, что мне пришлось прийти ему на помощь.
– Что не позволит нам расстрелять тебя?
Дэвид
– Да, наверное, так. До тех пор, пока я вас веду, я чувствую себя в безопасности.
– Очень правильно ты думаешь, – мрачным голосом заметил Смола и лег грудью на край канавы, чтобы было удобнее осматривать местность через прицел винтовки.
– А я не согласен, – сказал Удалой, вытаскивая из кармана опять зазвонивший смартфон. – Склад могут показать и другие люди… Как всегда, вырубать, командир?.. Есть вырубать! (Ткнул пальцем в дисплей. Звонок прекратился.) Желающих показать нам склад – как собак нерезаных. Но мы выбираем лишь самых достойных… (Затолкал смартфон в карман.) Кто помнит такую игру – тамагочи? Вот я как бы в нее играю. Если не сброшу вызов, не отреагирую на звонок – человек потеряет последнюю надежду. Он поймет, что мы отдали предпочтение другому проводнику. А все почему? Никто не знает. Чем наш родной русский проводник хуже толерантного политкорректного евроамериканца? Смола, ты можешь поклясться своим двадцатисантиметровым стволом, что толерастия более надежна?
– Хорош болтать! – оборвал его Смола, внимательно смотрящий через прицел на пустыню. – Меня уже тошнит от тебя.
– А мне нравится его треп, – сказал Остап. – Я тоже считаю, что тамагоча удобнее. Носи его себе в кармане да вовремя на клавиши нажимай. А с этим, – Остап кивнул на лейтенанта, – одна головная боль. То друзей его освободи, то на такси их отправь, то капризы выслушай. И, чего доброго, соплеменники его вот-вот нас найдут. А чем это для нас обернется? Гуантанамо. Гамбургеры. Кисло-сладкий соус. Пепси. И толстожопые бабы в спортивном трико. Я все это на дух не переношу, так и знайте…
Я улыбался, слушая этот завуалированный протест.
– Ну что, все высказались? – спросил я. – А теперь послушайте меня…
– Командир! – вдруг перебил меня Смола. – Взгляни… Это те самые…
Он уступил мне место у винтовки. Я приник к прицелу. Разогретый, как над плитой, воздух дрожал и плавился. Казалось, что пустыня залита большими серыми озерами, в которых отражаются чахлые деревья и раскрошенные кишлаки. Я начал внимательно всматриваться в детали и, наконец, увидел то, что привлекло внимание Смолы. Это был караван из двух верблюдов, который мы как-то засекли ночью у костра. Животные неподвижно стояли к нам в профиль, как на пачке сигарет «Camel». На одном из них восседал человек в чалме, а еще один – низкорослый, как десятилетний ребенок, – бродил вокруг, глядя себе под ноги, словно что-то искал.
– Они высматривают наши следы, – сказал я, отрываясь от окуляра. – Не знаю, кто эти люди. Но думаю, что нам лучше оттянуть момент встречи с ними.
Удалой и Остап тоже заинтересовались караваном и на некоторое время замерли, глядя в оптические прицелы.
– Вы уже где-то встречались с ними? – спросил Остап.
– Они ночевали недалеко от нас, – ответил Смола.
– Думаете, ищут нас?
– Нас? Или, может быть, его? – вставил Удалой и кивнул на Дэвида.
– А разве сейчас это не одно и то же? – сказал я.
Меня засыпали вопросами. Бойцы хотели ясности. А я ее не хотел. Я продолжал вести пассивный бой в тумане.
– Предлагаю замочить их к едрене-фене, – предложил Остап, приверженец радикальных способов решения проблем. – Пальнем по
– Мы будем мочить каждый караван, показавшийся нам подозрительным? – усмехнулся я. – Тогда в северных провинциях заглохнет торговля.
– А я предлагаю сначала взорвать склад, – сказал Удалой. – А потом подойти к этому каравану и выяснить, чего они от нас хотят.
Нашим оживлением заинтересовался Дэвид. За его реакцией мы все следили, как группа замаскированных шпионов за резидентом. Оптики у трофейного пулемета не было, и я предложил Дэвиду свою винтовку. Он долго, затаив дыхание, следил за караваном и людьми, затем отложил винтовку и задумался.
– Кажется, я узнал одного из них, – сказал он. – Это они гнались за мной на холме и едва не убили.
Я чуть не врезал Дэвиду кулаком по макушке. Блин, лучше бы он этого не говорил!! Он же сам признался, что караван гонится за ним. Следовательно, за нами. И мы снова будем вынуждены отвлекаться на посторонние дела, вместо того чтобы целенаправленно идти и громить склад с наркотой.
– Наверное, ты ошибаешься, – сказал я Дэвиду. – Все кочевники на одно лицо.
– Нет, – горячо возразил Дэвид. – У меня феноменальная память на лица! Я прекрасно помню эту узкую лисью морду с кудрявой бородкой!
– Лисья морда с бородкой? – усмехнулся Удалой. – Сказал бы – козлиная.
– А почем нынче талибы оценивают американских офицеров? – спросил Дэвида Остап и оценивающим взглядом окинул его фигуру. – За раненую руку, конечно, придется скинуть цену…
Дэвид скривил губы в улыбке, но она получилась выстраданной. Он выразительно глянул на меня, словно молил о помощи. Чудак, наверное, в самом деле решил, что мы хотим продать его талибам… Нет, все-таки мои бойцы распустились вконец! Несут какую-то околесицу! Я понимаю: они его с трудом переносят, так как от него мы получаем пока лишь проблемы. Но я не могу, не могу рассказать им все о своих подозрениях! Я боюсь убить в них веру в то, что мы, спецназ ВДВ, всегда, при любых обстоятельствах, при любых начальниках, при любом государственном устройстве служим исключительно светлому, благородному, чистому и справедливому делу! Это дело во все века называлось служением Отчизне.
Я встал. От волнения зубы мои словно склеились. Скулы заныли.
– Так, товарищи бойцы, – сказал я стальным голосом. – Терпение мое лопнуло. Хватить пи*деть! Хватит! С Дэвидом не разговаривать! Приказы не обсуждать! Вспомнить азы армейской дисциплины!
– Здравствуй, курс молодого бойца, – с иронией произнес Удалой. – Есть вспомнить азы!
– Приказывай, командир, – хмурясь, произнес Остап. – Я больше слова не произнесу.
Смола перекинул на шею ремень винтовки, взвалил на плечо гранатомет:
– Я готов, – доложил он.
Остап встал рядом с ним – плечо к плечу. Затем и Удалой. Выровняли по одной линии носки желтых американских ботинок. Приподняли подбородки. Артисты! Большая сцена по ним плачет!
– Вот за это я вас и люблю, – примирительно сказал я и повернулся к Дэвиду: – Беги, Дэвид, прямо к складу! И чем быстрее, тем лучше для тебя.
ГЛАВА 25
Мы путали следы и выбирали самый тяжелый путь, который вряд ли окажется по силам верблюдам. Мы бегом спускались в глубокие овраги, сыпались вниз по их рыхлым склонам вместе с песчаными оползнями и камнями. Карабкались вверх, помогая себе руками, ломая ногти и царапая ладони об осколки лопнувших булыжников и колючки. Ботинки наши были полны песка, куртки – насквозь мокрыми от пота, задубевшими от соли. Наши лица потемнели, приобрели землистый оттенок. Пустыня словно перетерла нас в своих сухих, горячих жерновах.