Война. 1941—1945
Шрифт:
Говорят, что теперь не время думать о ценности человека: идет страшная и беспощадная война. Но наши воины не автоматы и не фашисты: они знают, во имя чего идут на смерть. Мы защищаем от фашистов человека, его прошлое и будущее, его достоинство, его право быть своеобразным, сложным и большим. В одном дневнике немецкого офицера я прочитал следующие строки: «Кажется, что люди, никогда не страдавшие головной болью, не понимают, что это значит. Когда при мне говорят о любви, я отсутствую. Я не только никого не люблю, но чувство связанности с женщиной, с приятелем, а тем более с детьми мне представляется оскорбительным…» Я не знаю, убивал ли этот немец детей, но он спокойно мог бы кинуть младенца в колодец. В нем пустота, зияние. И вот такие напали на нас. Они напали на другие страны.
Кто же теперь гуманисты? Люди, которые пытаются спасти палачей, или наши солдаты с их высоким обетом: «Смерть фашистам»? Я знаю, что наши танкисты, которые давят на Украине детоубийц, наши снайперы, которые считают число убитых немцев, как некогда считали число добрых дел, наши пехотинцы, в неудержимом гневе идущие на запад, защищают не только нашу землю, но самые высокие ценности человечества. Их благословляют все матери мира. И все мыслители, все художники, все творцы видят в них защитников подлинного гуманизма. А если сейчас женщина смотрит на новорожденного, если девушка в счастье первой любви повторяет имя возлюбленного, если прорастает зерно, из которого через сто лет вырастет ветвистое дерево, если на школьной скамье сидит новый Шекспир и новый Толстой, то это только потому, что Красная Армия побеждает смерть, топчет фашизм, убивает немецких человеконенавистников. Кровь на штыке бойца — это заря счастья, это спасение человека.
18 марта 1944 г.
Мартовские иды
Середина месяца в римском календаре называлась идами. «Ты погибнешь в марте», — предсказали Юлию Цезарю. Пришел март, и Юлий Цезарь говорил: «Я жив». Ему отвечали: «Иды еще впереди». Он погиб, когда пришли мартовские иды. С тех пор деспоты неизменно страшились этих слов: «мартовские иды».
До недавнего времени Гитлер думал, что март — хороший месяц. Разве не в марте он без единого выстрела захватил и Вену и Прагу. Теперь суеверный фюрер должен трепетать: он увидел, что такое мартовские иды.
Красная Армия, как разгневанный океан, сметает все преграды. Еще вчера Берлин уверял: «Буг — это плотина, о которую разбиваются все атаки русских». Буг позади. Красная Армия вышла к Днестру. Дивизии Манштейна мечутся по размытым весною южным степям. Они теперь узнали, что такое Справедливость.
Они были на Волге. Теперь мы на Днестре. Таков пройденный путь. Кто же после этого усомнится, что мы будем на Пруте, на Висле, на Одере и на Шпрее?
Немецкая сводка гласит: «Немецкие войска сохраняют в своих руках инициативу». Они бегут. Они теряют и города, и танки, и шлемы, и штаны. А Гитлер еще пробует охорашиваться. Да, они сохраняют в своих руках инициативу — инициативу бегства.
Красная Армия на Днестре — это страница истории. Для фрицев Манштейна уже наступили мартовские иды. Они скоро наступят и для всей Германии. Не в марте — мы не педанты, но они наступят, мартовские иды, дни расплаты.
Он еще недавно говорил, этот бесноватый: «Мое солнце высоко». Теперь он видит кровавый закат: наперекор привычкам, солнце Гитлера заходит на Востоке.
19 марта 1944 г.
К ним!
Двести пятьдесят дней Красная Армия наступает без передышки. Я знаю полки, которые прошли от Мценска до Кременца, от окрестностей Курска до Карпат, от Белгорода до Молдавии. Двести пятьдесят дней в жизни человека небольшой срок — трудно построить большой дом или написать большую книгу. Но в двести пятьдесят дней Красная Армия изменила облик мира: в июле 1943 года враг стоял неподалеку от Москвы, на тургеневской земле, в марте 1944 года Красная Армия подошла к Румынии и Польше.
Двести пятьдесят дней… Один не походил на другой. Менялись картины войны. Были березы, потом липы, потом тополя, потом чинары. Бойцы переходили за рекой реку: Десна, Снов, широчайший Днепр, Припять, Буг, быстрый и коварный Днестр, Серет… Давно ли мир
Гитлер наставлял своих генералов, осыпал их орденами, обливал их помоями, грозил, упрашивал, требовал: «Остановитесь!» Немцы сгоняли сотни тысяч советских женщин, заставляли их рыть рвы, воздвигать насыпи. Рабочие Тодта строили укрепления. Немецкие газеты писали про «Восточный вал»; одна из них прошлой осенью говорила: «Этот вал крепко стоит на месте — у него солидные ноги…» Но «Восточный вал» несся на запад, вместе с немецкими генералами, с фрицами и сверхфрицами. У «вала» оказались резвые ноги. Он был на Десне, и на Днепре, и на Буге, и на Днестре. Вряд ли он замешкается на Пруте. Ведь «вал» — это не только доты и дзоты, это и душа фрица, а она теперь переехала в пятки.
Менялись немецкие генералы: Гитлер рассчитывал фельдмаршалов, как загулявшую прислугу. Новые генералы не могли сесть на место прежних — это место кочевало, и преемники продолжали поспешный бег своих предшественников.
Шли с запада немецкие дивизии: из Франции, из Дании, из Голландии, из Норвегии. День и ночь шли маршевые батальоны из Германии. Доходя до переднего края, они разворачивались, они не могли остановить Красной Армии. «Идет пополнение», — подбадривали немцев военные обозреватели. «Идет пополнение», — говорили фельдмаршалы оберстам, гауптманам, обер-лейтенантам и фельдфебелям. «Идет пополнение», — скрипели немецкие мертвецы у Днепра, у Буга, у Днестра, и тысячи немцев исправно перемещались в могилы.
Вот он, бесноватый, герой беспримерного бега от Волги до Прута, раскидавший кости немцев по полям и степям России, стратег Сталинграда и Корсуни, завоеватель Ленинграда, строитель «валов» на Днепре и Днестре, поставщик экспонатов для московской выставки трофейного вооружения, могильщик Германии, битый и жалкий. Он еще припудривает синяки на щеках, он еще пробует прикинуться спокойным.
«На юге Восточного фронта боевая деятельность затруднялась непрекращающимися дождями и снежными метелями».
Это фюрер продиктовал 23 марта, когда немцы удирали из Гусятина, из Залещиков, из Вознесенска. Что же гнало фрицев — непрекращающиеся дожди или непрекращающиеся атаки русских?
Германское информационное бюро передает обзор военных действий на Восточном фронте: «Между Бугом и Днестром происходили бои местного значения, в ходе которых нами захвачены пленные… Наступающие части большевиков застревают на дорогах или у речных переправ, где они подвергаются бомбардировке. К этому следует добавить, что советские колонны не имеют возможности укрываться, ибо в стороне от дорог повсюду глубокая трясина… В течение 23 марта большевики пытались расширить район вклинения в западном направлении. При этом завязались исключительно ожесточенные, успешные для немецких войск бои… Западнее Проскурова большевикам удалось при поддержке довольно крупных танковых сил прорвать наш фронт. После этого они повернули на юг. Во время этой операции головные части русских были атакованы на фланге немецкими танками».
Прочитав это, пожалуй, какой-нибудь немецкий кретин бодро крякнет: «Недурственно! Во-первых, русские застревают. Во-вторых, им некуда укрыться. В-третьих, мы берем пленных. В-четвертых, когда они вклиниваются, мы ведем успешные бои. В-пятых, прорвав наш фронт, они зачем-то повернули на юг. В-шестых, мы все-таки хлопнули их головные части». Одно непонятно: почему русские, застревающие на речных переправах, вязнущие в трясине и разбитые немецкими танками, продвигаются каждый день на десятки километров? По мнению германского информационного бюро, русские застревают. По мнению фрицев, русские наседают. Скажем прямо: фрицам виднее. Что касается пленных, то германское информационное бюро издевается над немцами: фрицам теперь не до пленных, фрицы не успевают подбирать своих раненых. Господам из германского информационного бюро трудно на старости лет переучиваться: они привыкли играть на свадьбах, и теперь они весело пиликают на похоронах.