Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей
Шрифт:
Издали донесся глухой гром бомбежки. Возвращаясь, самолеты облегченно и весело взблескивали на солнце металлическими крыльями.
— Как там, товарищ капитан? — повторил Голубев свой робкий вопрос, когда опять стало слышно голос, и кивнул головой в сторону штаба полка. Ищенко не смотрел на него. Он ел и смотрел в костер. С полным ртом он ответил невнятно.
Юрий Бондарев
Незабываемое
(Рассказ)
Посвящается Лене Строговой,
медсестре 89-го стрелкового полка
Лена ложится на краешек
Она только что вернулась из санроты, расположенной на берегу Днепра, долго плутала в осенних потемках, намерзлась на сыром ветру и лишь по трассам пулеметов, по окрику часового, иззябшая, усталая, с трудом нашла НП.
Свертываясь под шинелью калачиком, Лена закрывает глаза, и тотчас откуда-то выплывают дорога, лесистый берег, освещаемый близким светом ракет, густо-черная вода у переправы, огоньки цигарок, раненые на носилках около землянок санроты. Где-то в ночи рождается далекий свист, он давит все звуки, приближаясь и настигая. Снаряд с громом разрывается на кромке берега, косая стена воды подымается перед землянками, брызги летят Лене в лицо. «Переправу обстреливают. Но почему же раненых не перевозят?» Второй снаряд разрывается в десяти метрах от носилок, и кто-то там кричит, стонет. «Немедленно переправлять! Немедленно!» И она бежит на этот крик, слыша отвратительно воющий, низкий звук падающего снаряда…
Лена вздрагивает и резко откидывает с головы шинель. В землянке тишина, нарушаемая странным стуком. Это задремал телефонист, и трубка ударяется о стол. Телефонист с усилием подымает голову и продувает трубку.
— «Волна», «Волна», — говорит он, сонно прокашливаясь. — Я — «Дон»… Как слышишь? Поверочка… Что у вас там, черти, радио или патефон? — Он вздыхает, утомленно выпрямляя спину. — Ну как у вас… спокойно? Ракеты кидает?
Связист поправляет плавающий в плошке огонек и, зябко подышав, кладет голову на ладони.
В землянке душно, сыро и пахнет лежалой соломой. Вместе с Леной на нарах, прикрыв лицо фуражкой и не сняв ремни, спит командир батареи капитан Каштанов. На полу возле нар — Володя Серов, ординарец капитана. Свет от свечи мягко бродит по его лицу. Оно разглажено сном и кажется совсем юным. На лоб упал рыжий завиток волос, в нем запуталась былинка сена. Лена долго смотрит на его лицо и думает: «Что ему снится?» — и, улыбаясь, опять закрывает глаза.
Сквозь сон она слышит какой-то шум, чей-то короткий возглас, похожий на команду, и как будто суматошный топот ног. Лена вскакивает. Она ничего не понимает со сна. Ни капитана, ни Володи уже в землянке нет. Телефонист, сгибаясь при каждом слове, надсадно кричит в трубку:
— Ясно! Да плохо тебя слышно! Ясно! Много? Не слышу тебя!
— Что? — тревожно спрашивает Лена и привычно ищет сумку. — Началось?
— По-ошло, — бормочет с полуухмылкой телефонист, прислушиваясь. Он поглядывает на потолок землянки, который сильно трясется, и, потягиваясь всем телом, нервно зевает. — Пятые сутки контратакует, — говорит он. — Язви их душу. И не спят, поганое отродье, а? В Днепре хотят искупать!.. И всё танки пускает да бронетранспортеры… Хорошо бы, если бы в батарее четыре пушки, а то одна осталась, барановская… на плацдарме. Дела-а!..
Лена молча, торопясь, надевает шинель и выбегает из землянки. В траншее
Впереди, на высоте, длинными очередями, содрогаясь, режет пулемет. При вспышках в красном огне лихорадочно мелькает край чьего-то лица.
Кто-то с руганью пробегает мимо, задев Лену автоматом за плечо.
— Баранов! Старший сержант Баранов!
При свете ракеты Лена видит ординарца капитана Володю Серова. Он оглядывается.
— Лена? — Он крепко сжимает ее локоть и едва переводит дыхание. — Лена? Ты?
— Атака? — стараясь говорить спокойно, спрашивает Лена. — Опять?
— Да, в атаку пошли! Совсем осатанели! — разгоряченно говорит он. — Черт возьми, связь с орудием перебили! Баранов! — кричит он в темноту. — Баранов!.. Быстро ко мне!
Неожиданно сверху кто-то прыгает в окоп. Это командир орудия Баранов. Он прерывисто дышит — вероятно, бежал. От него удушающе пахнет табаком.
— Ну, ну? — резко спрашивает он. — Темень, леший нему сломит! Не разберешь ни хрена! Ну?
— Четыре снаряда! — кричит Володя. — Транспортеры видел? По лощине обходят! Долбани!
В вспышках ракет появляется и пропадает широкоскулое лицо Баранова. Оно точно отвердело.
— Всё? — Баранов, тяжело перекидывая огромное тело, выскакивает на бруствер. Он стоит некоторое время, озираясь. — Обходят фрицы, что ли? — говорит он и медленно усмехается. — Ракет не жалеют!
Красные огоньки пуль струей мелькают перед темной головой Баранова.
— Пригнитесь! — кричит Лена сердито. — Что вы стоите?
— А, Лена! И ты тут? — говорит Баранов, только сейчас заметив ее.
И, не дожидаясь ответа, поворачивается, шагает в темноту. Лене хочется крикнуть ему, чтобы он лег и пополз, но за бруствером его уже не видно, и она говорит возмущенно:
— Не понимаю, зачем рисковать? Можно и пригнуться. Ты тоже так ходишь — во весь рост? Это не геройство, а…
Володя что-то отвечает, смеясь, — не слышно: все тонет в разрывах. Они бегут по траншее. На НП Лену ослепляют беспорядочные вспышки, в уши бьет автоматная трескотня. Сухое, почти неподвижное лицо капитана Каштанова дрожит в красных всплесках. Володя с размаху бросается грудью на бруствер, выкрикивает:
— Порядок, товарищ капитан! Ваше приказание выполнено!
И Лена видит, как трясется его плечо от длинных очередей.
Слева из темноты вылетает рвущийся сноп пламени. Все оборачиваются. В огневых взлетах появляются и исчезают вздрагивающее орудие на высоте, а в лощине — черные тела бронетранспортеров и вставшие по скатам высоты силуэты — немцы.
— Это Баранов, товарищ капитан! — кричит Володя возбужденно. — Баранов прикурить дает!
Внезапно становится тихо. Только далеко, на правом фланге, без передышки трещат автоматы, торопливо взлетают ракеты.