Война
Шрифт:
Когда ступила на эту дорогу? В тот ли день, когда маленькую девочку навсегда увезли из дома, и она, еле дыша от страха, перешагнула порог, глядя на высокую женщину в красном? Или когда посмела влюбиться в наследника знатного Дома? Или, может быть, когда после зимней встречи с Энори не сбежала из города под защиту храмовых стен?
Снаружи снег лежал плотно, темный внизу, розовато-золотой на скатах крыш. Последний день зимнего месяца, и дуновение весны уже чудится, несмотря на морозец.
— Как скоро вас ждать? — спросила служанка, провожая молодую женщину
— Знать бы…
И снова Лайэнэ направилась в этот дом — думала, никогда больше. Красиво здесь все-таки, даже сейчас тянет полюбоваться ажурной резьбой на воротах и стенах, нарядными ставнями. Причудливая морская ракушка, невесть как попавшая на земли севера.
В кабинет ее провели как гостью, хозяин ждал там — нет, не ждал, что-то писал за столом. Серая безрукавка из мягкой шерсти, бледно-голубое полотно блузы, только нитка бирюзовой вышивки делает ярче домашний наряд. Куда проще облик, чем на людях; почему-то думала, он не умеет проще.
…В доме тепло из-за горячей трубы, проходящей под полом. Но он не ценит такую роскошь — приоткрыто окно, и не для того, чтобы впустить свет, уже смеркается.
— Все пытаюсь понять, приближается ли весна, — сказал, проследив ее взгляд. — По всем приметам обещают долгие холода.
— Мне сегодня почудилось что-то новое в воздухе… — ответила гостья.
— А мне не удалось. Из-за этого, может быть, — кивком указал на стол, заваленный бумагами. Обычно, когда ее приглашали, убирали все, что могло бы отвлечь от отдыха.
— Сядь. У меня есть к тебе дело.
Сам поднялся, зажег свечи в светильнике — одинаковыми движениями, тратя на каждый фитилек равный отрезок времени. Замолчал — верно, подбирая слова. Четкое, строгое лицо человека, не умеющего отдыхать: тени то подчеркивали каждую складку и линию, то уходили, и лицо становилось моложе.
Лайэнэ сидела, сложив на коленях руки, ждала. Теперь ей было спокойней — о чем бы ни пошла речь, хоть о провинности, это будет не худший разговор в ее жизни.
— Мне нужна твоя помощь. Твоя, и, вероятно, тех женщин, которых ты выберешь. Шпионы еще могут сравниться с Веселым кварталом в умении добывать сведения, но вот их распространять…
— Что вы хотите, чтобы я распространила? — спросила она с удивлением.
— Если б я знал. Верну тебе твои же слова — с этим делом ты управишься лучше. Мне нужно нечто, во что люди поверят. Пускай не сразу, но должны быть уверены — Небо к ним благосклонно, победа их предначертана, несмотря на все жертвы.
Он подробнее пояснил, чего хочет, все больше удивляя Лайэнэ.
— Почему же вы обратились к женщине?
— Ум женщины более изощрен. А та, которая обучена угадывать мечты и желания любого, вероятно, способна дать хороший совет.
— Но почему… — на языке вертелось, и она решилась спросить: — Почему именно мне вы доверились? Ведь я была… — осеклась.
— Потому что ты — лучшая? Каждый в городе знает это и назовет имя Лайэнэ, — напевный, медовый голос. — А лучшей в твоем деле не стать, если обладать одной только красотой, но не сообразительностью. Разве не так? — он улыбнулся и сказал совсем другим тоном: — Понятия не имею, насколько твоя слава заслужена. Иногда везение значит больше личных достоинств. Но ты проявила такой интерес к нашему семейству… полагаю, ты, по крайней мере, заинтересована в успехе.
Лайэнэ ощутила, как волна жара заливает лицо. Доселе — за многие годы — только один человек мог заставить ее покраснеть. Хотя, если человек, то ни одного…
А он — Кэраи — все знает про ее поездку в Лощину. Не говорит, но глаза почти смеются. И это непривычно. Может быть только из-за этого блеска в глазах она решилась спросить:
— Тогда мне надо знать кое-что. Насколько все плохо?
— За час до твоего прихода голубь принес письмо. Войска Мэнго двинулись к Трем Дочерям, сейчас, вероятно, уже перешли границу. Никто не ждал этого так рано, это выглядит полным безумием… — Лайэнэ привстала было, но взгляд Кэраи вернул ее на место, будто что тяжелое бросили на плечи. Теперь смеха в его глазах не было, а слова звучали скучно и буднично:
— А вот это тебе для понимания, но не для сплетен.
— Даже безразличная к собственной жизни, я не стала бы сеять панику в городе, — ответила молодая женщина. Кажется, он поверил, а она уже сожалела о том, что спросила. Смотрела в пол. Да, об этом знать надо, но как же страшно. И не из-за возможности наказания за неверный шаг — но понимать, что захватчики в самом деле уже на твоей земле, что война началась…
— Десятки лет им не удавалось, не получится и сейчас, — раздалось совсем близко. Как раньше поразило выражение глаз, так сейчас непривычно было слышать сочувствие в этом голосе. Сочувствие — ей? От него? Но война вряд ли тронет Лайэнэ, она, если что, сможет просто уехать…
— Согласна помочь?
— Всем, чем смогу, — сказала она от души.
**
Палочка безнадежно мазнула по стенкам и дну коробочки — все, в этой не набрать краски даже на раз. Осталась только одна, маленькая, драгоценная: помада в ней не карминная, как обычно, а из смешанного с воском порошка красных водорослей. Морских, и оттого весьма недешевых. Но оттенок у них восхитителен, и пылинки перламутра придают губам особую красоту. Таким, как у Сэйэ, уж точно.
Но сейчас в крепости Трех Дочерей, похоже, негде взять и кармина. Остановилась торговля, враг на подходе. Провизии пока много, а вот заморские диковинки по северным тропам давно не везут.
Тонким ухоженным пальцем Сэйэ погладила серебристую крышечку. Последнее. Потом придется использовать неприятную взгляду краску на ягодном соке. А эта коробочка — память о былом достатке, о глупых надеждах.
Расправив складчатую шерстяную юбку, надев шерстяную, не подбитую ватой кофту — даже в холода Сэйэ одевалась не ущерб своей красоте — девушка вышла из дома, отведенного труппе. Пошла вдоль улочки. Большой была крепость, настоящий город. Похоже на Осорэи, только дома другие, проще, много-много военных да с высоких мест, там, где крыши не заслоняют, горы виднеются.