Война
Шрифт:
«Областная трибуна», 16 ноября 2012
Рубрика: Происшествия
Заголовок: Коммуна разбушевалась
Автор: Андрей Никитин
[…] Администрация области и правоохранители с редким упорством отказываются комментировать ситуацию, и ее пришлось восстанавливать по крупицам из обрывочных сведений, дошедших до редакции. Поэтому мы не претендуем на полноту картины и хотим лишь дать читателю общее представление об этих
Ранним утром участники коммуны, о которой мы писали в номере от 9 октября, совершили нападение на несколько узбекских семей, живущих в заброшенной деревне Елизовского района. Что точно произошло, установить невозможно, потому что оставшиеся в живых узбекские мигранты срочно покинули свое местожительство. Но по пятнам крови на поленнице можно сделать самые грустные выводы. Причины нападения остаются неизвестными.
После этого «коммунары» прибыли в районный центр Елизово и захватили здание местного ОВД. Несколько сотрудников полиции были взяты в заложники, и очевидцы слышали автоматные очереди – это позволяет предположить, что захват не обошелся без жертв. Откуда у «коммунаров», заявлявших, что они «убежали» в заброшенную деревню «от современной цивилизации», оказалось боевое оружие, также остается загадкой.
Далее, по сообщению источника в администрации губернатора, из захваченного ОВД последовал звонок, заставивший усомниться в психическом здоровье лидера коммуны, известного под именем Матвей. Он потребовал отставки губернатора и назначения его на этот пост.
Предсказуемо, попытки вступить в переговоры ни к чему не привели, и был осуществлен штурм. Жители Елизова слышали ожесточенный автоматный огонь, продолжавшийся достаточно долго. Количество жертв неизвестно, как неизвестно и точное количество членов коммуны, совершивших нападение на ОВД. Ваш корреспондент видел около пятнадцати человек во время посещения коммуны более месяца назад, но сколько из них осталось в коммуне и сколько приняло участие в откровенном криминале с шизофреническим уклоном, неизвестно. Хотя, по сообщению источника в одной из больниц областного центра, в день штурма ОВД к ним поступили два парня и две девушки с огнестрельными ранениями, и их палаты тщательно охраняются сотрудниками полиции.
Кабинет Воронько. За окном темно. В углу, на полу сидит парень из коммуны Матвея. Рука его пристегнута наручниками к батарее. Под носом и на губах – засохшая кровь.
Воронько сидит за столом.
– Как долго вы готовились к нападению на дом мигрантов и отделение полиции? – спрашивает майор.
– Вообще не готовились… Утром Матвей сказал, что пришел «пиздец всему» и что надо действовать…
– И вы все его послушались?
– Да.
– Как ты вообще оказался в группировке?
– Что вы имеете в виду? У нас не было группировки, у нас была коммуна…
– Ну, в коммуне своей…
– Приятель предложил – он где-то про это узнал. Сказал, что там девушек много, свободная любовь и тэ дэ… Но он долго не задержался – ему не понравилось, что нет удобств – горячей воды и тэ дэ. А я остался…
– Когда ты узнал, что у Матвея есть оружие?
– Где-то месяц назад. Когда он начал проводить занятия с автоматами.
– И тебя это не смутило?
– Что – не смутило?
– Ну, что в груп… коммуне людей, которые, по типу, убежали от цивилизации, хотят жить натуральным хозяйством, занимаются подобными вещами?
– Да нет. Он, когда мы общались все вместе, по вечерам, к этому подводил, говорил, что надо быть готовыми к отражению внешних
Воронько пристально смотрит на парня.
– Ты разговор на другое не переводи. Нападение на мигрантов и ОВД было точно первым? Или до этого было что-то еще?
– Нет, ничего…
В коридоре, за закрытой дверью слышатся женские крики:
– Отпустите, падлы! Перестаньте! Вы что?!
Крики становятся глуше – кричащей зажимают рот.
Воронько встает, выходит из кабинета, открывает соседнюю дверь.
На полу – девушка из коммуны. Она отбивается локтями, кулаками, коленями от Кабанова и Санькина – они пытаются содрать с нее джинсы. На столе – пустая бутылка от водки, стаканы, открытая коробка конфет.
– Ну-ка прекратили! – говорит Воронько. – Вы охуели?
– Не, а че такого? – нетрезвым голосом говорит Санькин.
– Вышли из кабинета. Оба!
Санькин и Кабанов выходят. Дверь захлопывается.
Воронько подает девушке руку, помогает подняться с пола, сажает на стул. Она застегивает пуговицу джинсов. Ее свитер разорван, видна белая кожа на груди и кусок черного лифчика.
– Я напишу докладную, – говорит девушка. – Это – попытка изнасилования.
– Это не поможет.
– Что значит – не поможет?
– Никто не будет читать твою докладную, ее выбросят в мусорку. Ты что, не врубаешься, по какой статье вы проходите: терроризм!
– Я никого не убивала и вообще не стреляла. Я автомат не брала в руки. Автоматы были только у мальчиков, ну и Наташа брала иногда…
– Никого не волнует. Ты была в группировке. Им дадут пожизненное, тебе – двадцать пять. Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Ну, отсидишь, само собой не весь срок, а две трети, выйдешь через семнадцать лет. Еще не старуха… Выйдешь замуж, если найдется какой дурак, родишь ребенка…
Девушка начинает плакать. Воронько смотрит на нее.
– Где твои мозги были? Когда увидела автоматы, надо было сразу делать ноги из этой вашей коммуны. А теперь все, «пиздец пришел», как говорил этот ваш Матвей.
Девушка плачет все громче, трясется от рыданий.
– Чт-т-то я могу сд-д-делать? – говорит она сквозь слезы.
– Во-первых, рассказываешь все про вашу коммуну. От и до. Во-вторых, говоришь, что на нападение на мигрантов и ОВД тебя взяли насильно, что ты сопротивлялась, что тебя били. Если что, побои есть при задержании, так что… Остальные скажут по-другому – это тебя волновать не должно. Все ясно?
– Д-д-да, – говорит девушка, продолжая рыдать.
Кевин и Вика выходят из университета.
– Отец не хочет остаться в России, – говорит Кевин. – Даже в Москве. И я тоже, по-честному, не хочу. Он ищет работу дома, в США. Здесь происходит плохо. Этот чувак, Матвей. Атаки в милиция. Это все происходит плохо.
Они подходят к остановке трамвая.
– Если я еду в США обратно, ты хочешь ехать со мной? – спрашивает Кевин.
Вика пожимает плечами.
Подходит трамвай, останавливается. Раздвигаются двери. Выходит пенсионерка с сумкой-тележкой.
Кевин и Вика заходят, останавливаются у заднего стекла. Трамвай трогается.
– Россия – плохая страна, – говорит Кевин. – Я думал, я буду ее полюбить. Но нет. Почему ты молчишь?
– А что я должна говорить?
– Что-то. Дискуссировать со мной, говорить против.
– Я ничего не хочу говорить. Мне все равно.