Войны Роз
Шрифт:
Герцог Бургундский нисколько не обрадовался вести о высадке близ Алкмаара (Alkmaar) своего шурина и на первых порах был настроен игнорировать его насколько возможно. Людовик XI поддержал недавнее вторжение Уорика в Англию, потому что по крайней мере с 1468 г. он боялся англо-бургундского союза. Английское нападение на Бургундию было платой за поддержку Людовика. Сам он объявил войну в начале 1471 г., и 12 февраля Уорик приказал гарнизону Кале присоединиться к своим войскам. Последние колебания герцога Карла исчезли. Он помог Эдуарду снарядить экспедицию против Англии. Его сила была, естественно, не очень значительной — никак не более 2000 человек, а, вероятно, и не более 1200. История его возвращения описана в рассказе, известном как «Возвращение Эдуарда IV» и написанном по горячим следам слугой короля, который собственными глазами видел большинство его подвигов, и об остальных знал из правдивых описаний, которые составлялись каждый раз. Также этот рассказ сохранен в собрании Джона Стоу. Здесь приведена его б ольшая часть.
Эдуард отплыл из Флашинга (Flushing) 11 марта.
…В ту самую ночь, наутро в среду, и в четверг, 14 марта, на море бушевали сильный шторм и буря, и 14 марта с большим трудом он [Эдуард] достиг Хамберхеда, потеряв другие суда, которые причалили в разных местах. Король, имея единственный корабль, в котором находился лорд Гастингс, его гофмейстер, и другие избранные числом 500 человек, высадился в пределах Хамбера, в Холдернесской стороне, в месте под названием Ревенерспорн (Ravenersporne) [101] , именно в том самом месте, где когда-то узурпатор Генрих Дерби, позднее называемый королем Генрихом IV, сошел с корабля по возвращении из изгнания…
Брат короля Ричард, герцог Глостер, со своими тремястами товарищами причалил в четырех милях оттуда. Граф Риверс в сопровождении 200 человек оказался в местечке под названием Паулл (Paull) в четырнадцати милях от короля, и остальные высадились там, где легче было достичь берега. Король в компании нескольких человек остановился на ночлег в бедной деревне, в двух милях от того места, где он сошел со своего корабля; и наутро следующего дня после того, как гнев бури несколько поутих, остальные его спутники с корабля также двинулись в его сторону.
И наутро 15 марта из разных мест к нему подошли все его товарищи, прибывшие на других кораблях. Что до местных жителей, то там к нему присоединилось всего-то несколько человек, практически никто не пожелал примкнуть к королю, поскольку в эти места мятежниками были разосланы специальные люди, которые настраивали народ против Его Высочества, чтобы они не признавали его и не принимали своего короля. Несмотря на это, люди, прежде чтившие принца герцога Йорка, благородной памяти отца его, перенесли теперь свою любовь и почтение на него, так как он также был герцогом Йоркским, и ему переходили все права своего отца. Потому в различных частях страны собирались большие толпы людей, готовых с оружием в руках ради себя самих не допустить того, чтобы его лишили государства и короны; они поклялись, что единственно это желание двигало ими и ничто другое; они ни в коем случае не хотели причинить вред ни ему, ни товарищам его.
После того как собралось все войско короля, он держал совет, как лучше поступить, и все быстро пришли к заключению, что произошедшее — результат происков его
101
Ревенсер (Ravenser) — порт в устье Хамбера, сейчас там море.
Первые силы мятежников, с которыми он столкнулся на своем пути, позволили ему пройти. Беверли признал его, Халл (Hull) отказался. Его собственная личная храбрость позволила ему пройти к Йорку.
Правда в том, что, когда король был уже в трех милях от города, его посетил некто, назвавшийся Томасом Кониерсом, рикордером этого поселения, чье имя доселе не было известно приверженцам короля. Он посоветовал тому не входить в город, поскольку либо ему не удастся этого сделать, либо, в случае, если он все же войдет, он будет повержен и уничтожен, и разобьют все его войско. Король, понимая, сколь большое расстояние он уже прошел и что он уже никак не может вернуться туда, откуда он начал свой поход, и осознавая, что возможен самый печальный исход, решил, что, собравшись с силой духа и мужеством, ему необходимо продолжить начатое и положиться на Бога и благоволение судьбы, хотя благополучный исход дела зависел скорее от обстоятельств, чем от возможной небрежности или недостатка храбрости. И поэтому, несмотря на приводящие в уныние слова рикордера, он отважно двинулся прямо к городу.
И в это время к нему из города прибыли Роберт Клиффорд и Ричард Бург, которые обнадежили его и его спутников, утверждая, что поскольку жители были на стороне его отца, герцога Йорка, то и сейчас должны принять и пропустить его; это несколько подбодрило его, и он продолжил свой путь. Но вскоре прибыли упомянутые Кониеры (Coniers) и вновь повергли его в сомнения. И так, то воодушевляясь, то снова теряя уверенность, он достиг городских ворот, где его войско остановилось, и в сопровождении шестнадцати или семнадцати человек с шествовавшими впереди Клиффордом и Ричардом Бургом он даже прошел через ворота и объявил собравшимся невдалеке почтенным гражданам о своих намерениях и целях в такой форме и столь вежливо, что люди остались довольны и впустили его и всех его товарищей; той ночью все они встали на постой и отдохнули, и наутро отобедали, и затем отбыли из города в сторону Тадкастера (Tadcaster), города во владениях графа Нортумберленда, в десяти милях южнее.
И на следующий день он отправился к Уэйкфилду и Сандалу, большому манору, принадлежавшему герцогам Йоркам, оставив полевую руку замок Помфрет (Pomfret), где находился маркиз Монтегю, который никак не стал препятствовать ему и его войску, позволив мирно пройти — по доброй воле или нет, каждый вправе судить по своему разумению; я считаю, что это было его собственное решение; но, по правде говоря, и силы его были недостаточны, и он не был бы в состоянии собрать такую дружину, чтобы открыто выступить против Эдуарда, или за короля Генриха; на то существовала еще одна веская причина: большинство народа тех мест любило короля Эдуарда, и их нельзя было бы сподвигнуть выступить открыто против его притязаний как герцога Йорка — он, по словам его товарищей, всячески прикрывался лишь этим титулом и ничем более.
Другая важная причина состояла в том, что большая часть местной знати и простолюдинов была за графа Нортумберленда, и они не стали бы выступать вместе ни с каким другим лордом или дворянином, кроме как с упомянутым графом или, по крайней мере, по его приказу. А поскольку тот ничего не предпринял, то, даже если бы маркиз стал собирать войско помимо его желания, никто бы не послушался ни его, ни кого другого, даже из более высокопоставленных особ, и ни в чем не стали бы ему помогать. И так удачно вышло, что упомянутый граф своим поведением сослужил ему добрую службу…
Эдуард через Уэйкфилд пошел к Ноттингему. При вести о его приближении герцог Эксетерский и граф Оксфорд сбежали из Ньюарка, и сам Уорик, сомневаясь в преданности некоторых своих наемников, отошел за стены Ковентри. «Возвращение Эдуарда IV» продолжает:
В Лестере к королю присоединились его новые сторонники, числом три тысячи человек, искушенные в военном деле, которым можно было довериться и которые не подвели бы его ни в горе, ни в радости, и все до последнего человека готовы были преданно служить ему. Это были люди лорда Гастингса, гофмейстера короля: вызванные его посланиями, которые рассылали его слуги, друзья и приверженцы, они стали прибывать к нему.
И так, пополнив ряды своего войска, он отбыл из Лестера и 29 марта подошел к городу Ковентри. И, узнав, что упомянутый граф засел в городе, и с ним шесть или семь тысяч человек, король возжелал, чтобы тот вывел всю свою рать, дабы все разрешилось на поле брани. Но тот самый граф тогда отказался, и это повторялось еще три дня. Король, видя это, повел вперед свое войско и остановился всего в восьми милях оттого места, где засел Уорик; и там его встретили как короля. Находясь там, он бросил Уорику вызов, ожидая, что упомянутый граф наберется храбрости и выйдет из города Ковентри, и примет бой, но тот не собирался делать этого. Тем не менее к королю ежедневно прибывали от имени упомянутого графа некие люди и делали попытки склонить его к тому, чтобы окончить дело миром, что было самым разумным решением. Но, несмотря на то, что во имя спокойствия государства Английского и во избежание пролития христианской крови казалось весьма благоразумным воспользоваться советом своих приближенных и пообещать упомянутому графу сохранить жизнь ему и всем людям, оказавшимся там при нем в это время, и принять другие его мирные предложения, король, учитывая совершенные им тяжкие прегрешения, все же не принял эти предложения и не стал договариваться, потому что, если бы он сделал это, то не смог бы сохранить свою королевскую честь.
Здесь необходимо напомнить, что, когда король был в Голландии, герцог Кларенс, второй брат короля, испытывал страдания оттого, что между ним, его братом королем и его братом герцогом Глостером установилась вражда, спровоцированная хитрыми кознями графа Уорика и его сообщников; и всех их отлучили от государства и короны Англии и всего, что к тому принадлежало; и, помимо этого, кровопролитная и отвратительная война разразилась между ними. И так стало очевидно, что, какой бы стороне Бог ни ниспослал победу, все равно победитель не будет чувствовать себя в безопасности: все равно останется чувство страха, возможно, еще большее, чем сейчас. И особенно ясно он понял, что ему не доверяют, но подозревают и ненавидят все лорды, дворяне и другие сторонники узурпатора Генриха, Маргарита, его жена и их сын
Эдуард, называемый принцем; он видел также, что они постоянно нарушают заключенные с ним соглашения и данные ему обещания, и, скорее всего, чем дальше, тем более будут они интриговать против него, стремясь изничтожить его и весь род его; кроме того, становилось очевидно, что королевство и все регалии они передадут тем, кто не имеет на это ни малейшего права…
Тайно велись переговоры при помощи хороших посредников и посредниц — высокородной и могущественной принцессы, моей госпожи, их [короля и его братьев] матери; миледи Эксетерской, миледи Саффолк, их сестер, милорда кардинала Кентерберийского, милорда Батского, милорда Эссексского, миледи Бургундской, нескольких священников и других достойных людей. Когда король находился в Голландии и в других местах за морем, высокородная и могущественная принцесса, герцогиня Бургундская, использовала все свое влияние и прилагала крайнее усердие к тому, чтобы постоянно посылать гонцов к королю, где бы тот ни был, а также к милорду Кларенсу в Англию; и такую же службу сослужил милорд Гастингс, гофмейстер короля, благодаря чему между братьями было достигнуто полное согласие и заключен договор, который упомянутый герцог Кларенс совершенно благородно и честно исполнил. Едва прознав о прибытии короля на север страны, он сразу, как и обещал, и так быстро, как только мог, в сопровождении 4000 ратников отправился к нему, чтобы помочь ему расправиться со всеми его врагами.
Король и Кларенс встретились и в конце концов помирились по дороге к Бенбари, что было в трех милях от того места, где находился Уорик. Кларенс тогда попытался примирить своего брата с Уориком, но граф решительно отверг эти попытки.
…Когда король собирался атаковать Уорика, к графу в Ковентри прибыли герцог Эксетер, маркиз Монтегю, граф Оксфордский со многими другими числом предостаточным, и тем значительно увеличили силы той стороны. Король, еще раз посоветовавшись с братьями, решил, что никак нельзя ни спровоцировать их выход из города, ни вступать с ними в бой, ни осаждать их; также для предотвращения большой резни, которая неминуемо должна за этим последовать, им надлежит, как они думали, отправиться к Лондону, где можно будет собрать много их преданных лордов и истинных слуг. Было известно, что его основной противник, Генрих, со множеством своих союзников находится в Лондоне, захватив там трон и пользуясь королевской властью, что позволяло королю получить дополнительную помощь и поддержку с разных сторон, если он смог бы хоть единожды показать собственную возможность сокрушить их; вот почему, пользуясь советом своих братьев и других единомышленников, он взял путь на Лондон, оставив Уорика. Перед этим, однако, в Ковентри он заявил упомянутому графу и его войску о своем желании разрешить их спор на поле брани, от чего те наотрез отказались; посему король и его братья сохранили свое намерение двигаться дальше на юг. Это было 5 апреля, в пятницу.
И в субботу король со всем своим войском прибыл в город под названием Девентри (Daventry), где он, полный благочестия, выслушал всю церковную службу утром в Вербное Воскресенье в местной церкви, где Господь и Святая Анна явили прекрасное чудо — доброе предзнаменование счастливого окончания задуманного им предприятия, которое вскоре должно произойти по воле Бога и при посредничестве святой матроны Святой Анны. Случилось так, что во время скитаний короля за границей на его плечи свалились страшные невзгоды и страдания; злой рок и несчастья как будто преследовали его по пятам, особенно в море, и потому он часто молился Богу, Пресвятой Деве, Святому Георгию и другим святым; но особенно просил Святую Анну помочь ему; он поклялся, что каждый раз, когда ему случится увидеть любой образ Святой Анны, он будет обращать к ней свои молитвы и совершать пожертвования в честь этой благословляемой святой.
Так произошло, что в это самое Вербное Воскресенье король участвовал в шествии, а вслед за ним шли остальные, полные глубокого религиозного чувства, как и подобает в такой день, и, когда процессия вошла в церковь и, по порядку службы, подошла к тому месту, где перед Крестом должно подниматься покрывало, чтобы все люди могли почтить Крест гимном, трижды пропев «Ave», у одной из колонн церкви, непосредственно перед тем местом, где король преклонил колени и рьяно кланялся Кресту, все увидели небольшой образ Святой Анны, сделанной из алебастра, установленный около этой колонны и скрытый от глаз скрепленными вместе маленькими раскрашенными четырьмя дощечками, установленными вокруг этой статуи, подобно тому, как это делается обычно везде, где есть такие изображения — в церквях, часовнях, у распятий, молельнях и во многих других местах. И здесь эта статуя была закрыта таким же манером сообразуемо с правилом, по которому во всех церквях Англии все святые лики должны быть закрыты со среды на первой неделе Великого Поста до утра Пасхи.
И вдруг внезапно во время службы между дощечками, окружавшими этот образ, появилась большая щель, они приоткрылись, что король почел за добрый знак, и все люди вокруг него тоже. И затем дощечки закрылись сами собой без чьей либо помощи или касания, как если бы это было сделано с помощью высшей силы, что видели все присутствовавшие там. Король, увидев это, возблагодарил и почтил Бога и Святую Анну, решив, что это хороший знак и символ того, что Бог благословляет его на этот поход… {134}
Королевская армия пошла в сторону Лондона. Большая Хроника описывает события, развернувшиеся в городе.
Тогда в Лондоне по приказу сэра Томаса Кука и некоторых других были предприняты меры, чтобы задержать короля Эдуарда, который в это время стремительно приближался к городу. И для того чтобы сильнее расположить граждан к королю Генриху в тот день, бывший Чистым Четвергом, приблизительно в девять часов его перевезли из дворца через Чип (Cheap) и Корнхил (Cornhill) к его жилью по Кендлвик-стрит и Воутлинг-стрит в сопровождении архиепископа Йоркского, который держал его за руку весь путь, и лорда Зоуча, немощного старика, который нес меч короля; и так, сопровождаемый немногочисленными джентльменами, идущими перед ним пеши, он единственный был верхом. Он держал в руках шест или длинное древко с двумя лисьими хвостами [102] , закрепленными на конце этого шеста. Его поддерживала лишь маленькая группка следовавших за ним слуг. Все это более напоминало спектакль, чем шествие принца, призванного воодушевить сердца людей, благодаря которому он, скорее, многое потерял, но уж точно ничего не выиграл; где бы он ни появлялся, он постоянно был одет в одно и то же длинное платье из синего бархата, как будто у него не было ничего другого. Но прежде чем эта процессия завершилась, авангард короля Эдуарда подошел к Шордитчу (Shoreditch) и Ньюингтону (Newington), из-за чего упомянутый архиепископ, не сильно доверявший горожанам и не надеявшийся, что они будут сопротивляться королю Эдуарду или его людям, удалился и оставил короля Генриха во дворце; его примеру последовали и другие, те, у которых еще оставалось хоть немного порядочности. {135}
102
Лис был оскорбительным символом вызова.
Филипп де Коммин прокомментировал вход Эдуарда в Лондон.
Насколько я знаю, существовало три момента, которые особенно поспособствовали его входу в Лондон. Первый — это люди, находившиеся в убежище, и рождение молодого принца. Второй — большие долги, которые он ввел в городе, после чего обязал всех торговцев, которые были его кредиторами, явиться к нему. Третий состоял в том, что знатные леди и жены богатых горожан, с которыми прежде он имел интрижки, вынудили своих мужей и родственников встать на его сторону. {136}
Уорик теперь выдвинулся из Ковентри в надежде, что Лондон не впустит короля, или что Эдуард не ожидает нападения в Пасхальный день. «Возвращение Эдуарда» продолжает повествование.
…Но король, вовремя оповещенный об этих злодейских планах, постарался встретить его на дальних подступах к городу и не позволить ему приблизиться; и поэтому в субботу в Пасхальный вечер, 13 апреля, он в сопровождении большой армии выдвинулся из Лондона в его сторону. И также он взял с собой на поле боя короля Генриха; и так в тот вечер он поехал в Барнет (Barnet), что в десяти милях от Лондона, где его передовой отряд наткнулся на авангард войска графа Уорика и разбил его, и погнал их из города более чем на половину мили, пока они не достигли места, занятого многочисленным
Король, прибыв после к упомянутому городу и поняв, что здесь происходит, не позволил никому остаться в этом городе, а взял всех с собой на битву с врагами. И поскольку уже было совсем темно и он не мог достаточно хорошо видеть, где выстроились его враги, то случилось так, что он со своим войском сделал привал много ближе к ним, чем он предполагал: он не встал бы так близко, если бы мог лучше видеть их, но предпочел бы расположиться несколько в стороне.
И так они оставались всю ночь, ни издавая никакого шума, и вели себя так тихо, как только возможно. Обе стороны имели оружие и артиллерию, но у графа Уорика оружия было гораздо больше, чем у короля, и поэтому ночью с целью досадить королю и его войску с вражеской стороны почти всю ночь летели ядра. Но благодаря Богу так случилось, что они постоянно промахивались, не нанося никакого ущерба королевским полкам; а причина была в том, что войско короля находилось много ближе, чем полагали противники. И также потому, что король со своим войском всю ночь соблюдал тишину и, как говорят, не издавал никакого шума, благодаря чему те не могли догадаться об истинном месте их пребывания. И для того, чтобы не быть обнаруженными, король никому не позволил стрелять по противнику, иначе бы у тех появилось большое преимущество, поскольку таким образом они смогли бы оценить их точное местонахождение и нацелить на них свои пушки.
Рано утром следующего дня, как только рассвело, между четырьмя и пятью часами, несмотря на большой туман, из-за которого противники не могли даже видеть друг друга, король, решив отдаться на суд Всемогущего Бога, выставил знамена и возвестил трубами начало битвы, и ринулся на них; вначале они стреляли из ружей, но вскоре перешли в рукопашную, встретив мужественное и отчаянное сопротивление своих врагов. Но из-за тумана и плохой видимости оба войска не смогли встать друг перед другом, как должно было бы быть, и, так как места было очень мало, сражение было чрезвычайно жестоким и кровавым.
Случилось так, что один край войска противника перешел за линию войска короля, да так, что в этом месте, на западном фланге, они оказались намного сильнее королевской армии, чем причинили ей сильный ущерб, из-за чего многие бежали к Барнету и даже к Лондону, или куда-либо еще; и враги погнались за ними и наделали много вреда. Но другие части и остатки фланга не могли видеть ни этого поражения, ни бежавших, ни преследовавших по причине большого тумана, который мешал им различить хоть что-нибудь. И поскольку воины короля не ведали о том, что произошло, они не потеряли присутствия духа и малой силой продолжали сражаться, видя лишь немногих — тех, кто стоял рядом с ними плечом к плечу. Одновременно по той же самой причине сторону противника не смогло ободрить поспешное отступление неприятеля. И точно так же на восточном фланге королевская армия, встретившись с врагом, намного превзошла его мощь и сильно потрепала там их ряды, и так король оказался в самом центре сражения и выдержал всю мощь и напор битвы. Однако из-за неприятностей, которые постигли королевское войско на западном фланге, в Вестминстер, в Лондон и в другие места дошла весть, что король разгромлен и сражение проиграно. Но — хвала Всемогущему Богу! — все случилось иначе, поскольку король, истинно веря в помощь Бога, Пресвятой Девы и Святого Георгия, преисполнился отчаянной отваги и решительности подавить вероломство всех тех, кто замыслил против него предательский заговор, и благодаря преданной, искренней и могущественной помощи его товарищей, которые не отступились от него и оставались так же верны ему, он мужественно, стремительно и отважно напал на своих врагов, ринувшись в самую гущу сражения, где безжалостно рубил всех, кто оказывался на его пути, то с одной стороны, то с другой, и так бил и крушил их, что никто не мог устоять при виде его, и собственным примером вселял уверенность в своих товарищей, которые преданно следовали за ним. И так, да будет благословен Бог, он одержал победу, и поразил тридцатитысячное (согласно их собственным подсчетам) войско мятежников…
Эдуард с триумфом возвратился в Лондон. Тела Уорика и маркиза Монтегю были выставлены в соборе Св. Павла, чтобы упредить распространение возможных слухов о том, что они все еще живы. После трехнедельной задержки в Онфлере (Honfleur) из-за плохой погоды королева Маргарита в конце концов отправилась в плавание, чтобы высадиться в Уэймуте (Weymouth) в тот самый день, когда ее друзья потерпели поражение в Барнете. Эдуард послал разведчиков, чтобы разузнать о продвижении ее сил, и, когда стало ясно, что они выступили в сторону северо-запада, надеясь соединиться со своими сторонниками в Уэльсе, Чешире и Ланкашире, он стал их преследовать. Началась большая погоня в направлении Севернских мостов.
Маневром в сторону Йовила (Yeovil) не удалось обмануть короля; тот оставил Виндзор 24 апреля, пойдя через Абингдон (Abingdon) к Сайренсестеру (Cirencester), когда в понедельник, 2 апреля, как продолжает «Возвращение»:
…Он узнал новость, что в следующий вторник они [будут] в Бате; и затем, утром следующего дня, в среду, они вышли бы прямо к войску короля. Посему, чтобы подготовить и выстроить своих людей в боевой порядок, он вывел весь народ [103] из города и той ночью встал лагерем в поле в трех милях от города. И на следующий день, не получив никаких донесений о вражеском продвижении, в поисках их войска он пошел в Малмсбери (Malmesbury). И там он узнал, что те, прослышав о его приближении, не решились дать ему сражение и повернули в другую сторону в направлении Бристоля, окруженного прочными стенами города, где они отдохнули и получили помощь деньгами, людьми и артиллерией от таких же, как они, мятежников. Потому они снова набрались мужества и в следующий четверг были готовы сразиться с королем, для чего отправили передовой отряд к городу под названием Садбери (Sudbury), что был в девяти милях от Бристоля и в миле от стоянки короля, и назначили место предстоящей битвы вблизи Садбери Хилл. Король, услышав об этом, в тот же самый четверг в первый день мая со всем своим войском в правильном боевом порядке [104] прибыл к месту, определенному ими как поле боя. Противник также выдвинулся вперед в тот же самый день из Бристоля, изобразив, что направляется прямо к назначенному месту, но, узнав о приближении короля, они свернули с этого пути, хотя их передовые отряды уже прибыли в город Садбери, где убили пятерых или шестерых человек из числа королевских сторонников, и беспечно продвигались вперед, ничего не опасаясь, намереваясь обеспечить там жилье своим господам, которые тем временем изменили свои планы и взяли путь прямо к Беркли; они шли всю ночь, а оттуда двинулись к городу Глостеру. Король в этот же самый четверг, вскоре после полудня, подошел к тому самому месту, называемому Садбери Хилл и, не питая никакого доверия к своим врагам, послал своих разведчиков в эту местность, чтобы получше разузнать обо всем.
Рядом с тем местом была поистине огромная равнина, и он засомневался, стоит ли идти далее, пока не услышал какие-то звуки. Тогда, предположив, что враги где-то совсем рядом, он выдвинулся вперед из Бристоля. И, поскольку он не мог быть абсолютно уверен, что это действительно были враги, он велел своему войску двигаться вперед и разместил авангард у подножия холма, в долине у города Садбери, а сам с остатком своей рати встал на самом холме под названием Садбери Хилл.
Рано утром, вскоре после трех, король получил донесение, что неприятель действительно идет мимо Беркли к Глостеру. После чего он держал совет, как ему остановить их, выбирая между двумя направлениями, упомянутыми прежде: или через Глостер, или же через Тьюксбери. Сперва он предпочел Глостер, послав к Ричарду Бошану, сыну и наследнику лорда Бошана, которому прежде он передал в управление этот город и замок, нескольких своих собственных слуг и приказал им охранять город и замок для короля, также пообещав, что в случае, если враги нападут на город, он придет с подмогой, какая только есть, и будет защищать его, поскольку полагали, что нападение будет совершено этим же утром. Он поклялся, что будет внимательно следить за передвижениями врагов и при необходимости сразу придет на выручку своим союзникам. Упомянутого Ричарда вместе с королевскими слугами, принесшими эту весть в город Глостер, приняли там доброжелательно.
Сообщение пришло как раз вовремя, поскольку враги короля наверняка питали надежду войти в город и захватить его или, по крайней мере, пройти через город к другим местам, в коих они рассчитывали получить большую помощь как валлийцев, которые, как они предполагали, должны были примкнуть к ним в компании с Джаспером, называемым графом Пембруком, так и большинства жителей Ланкастера и Чешира, которым они очень доверяли. По этим причинам они заставили своих людей идти всю ночь, а наутро в пятницу приблизительно в десять часов подошли к Глостеру и оказались крайне раздосадованы, увидев там Ричарда Бошана и других слуг короля, которых тот как раз и послал туда с этой целью, несмотря на тот общеизвестный факт, что многие жители того города весьма симпатизировали королевским недругам. Прибывшие сильно расстроились, узнав о таком повороте дел, и стали угрожать и притворились, что собираются напасть на город, и, вероятно, постепенно склонили бы его жителей сдаться. Но обе противоборствующие стороны прекрасно знали, что король с могучей силой был недалеко, и если бы произошла какая-нибудь стычка, то он уже вскорости смог бы оказаться под стенами города, и тогда бы у охранявших замок оказалось неоспоримое преимущество. Потому те, кто находился в городе, ничуть не испугались. Тогда недруги короля приняли решение идти далее к Тьюксбери, куда они и прибыли в тот же самый день приблизительно в четыре часа пополудни. К этому времени они уже не могли двигаться дальше, поскольку слишком утомились в пути, идя и ночью, и днем; так, они прошли тридцать шесть долгих миль, то мешая грязь, то по узким и каменистых тропинкам, то через лес, так ни разу как следует и не отдохнув. И поскольку большая часть их войска состояла из пехоты, после прибытия к Тьюксбери их армия не смогла бы, по-видимому, двигаться дальше, но если бы они даже и оставили своих пехотинцев позади, все равно сами всадники были чрезвычайно утомлены этим переходом, так же как и их лошади. Так что, сделан был этот выбор по доброй воле или нет, но все-таки они вынуждены были остановиться по двум причинам: первая — усталость людей, которые, как можно было предположить, больше не вынесли бы дальнейшего перехода; другая — они хорошо знали, что король во всеоружии с каждой минутой приближается к ним в правильном построении [105] , готовый в любую минуту напасть на них, и если они пойдут дальше, то он может застать их врасплох. Поэтому определили положиться в этом деле на волю Божью, чтобы Господь рассудил спор между ними и королем. И с этой целью той же ночью они расположились в поле на окраине города, на задворках аббатства; вокруг были грязные переулки, повсюду их окружали глубокие рвы, холмы, лощины и множество других преград: поистине, выбранное ими место было весьма труднодоступным.
Король тогда же рано утром в пятницу, выставив свои знамена, разделил свое войско на три фронта и выслал вперед всадников и авангард; и так в правильном порядке и построении он двинулся через равнину, называемую Котсволдом (Cotswold), ведя за собой всех своих людей числом более трех тысяч пехотинцев; и в ту пятницу, которая была поистине горячим днем, они прошли более тридцати миль. Во время всего этого перехода его воины не смогли раздобыть ни пропитания для людей, ни корма для своих лошадей, ни воды; лишь единожды удалось найти небольшой ручей, но и это принесло облегчение ненадолго, так как впряженные в телеги лошади очень скоро устали.
И весь этот день войско короля следовало по пятам своих врагов на протяжении пяти или шести миль, скрытно следя за ними: те шли по открытой местности, а их противники — среди леса. Так продолжал он свой поход, пока не прибыл со всем своим войском в деревню под названием Челтенхем (Cheltenham), что в пяти милях от Тьюксбери. Там королю стало известно наверняка, что незадолго до его прибытия туда его враги достигли Тьюксбери и встали там лагерем — они решили-таки дождаться противника и дать сражение. После этого король не стал задерживаться, лишь немного подкрепил себя и своих людей мясом и напитками, которые вез с собой, и, не мешкая, отправился прямо туда, где остановились его недруги, и встал лагерем в трех милях от них.
На следующий день, в субботу, 4 мая, [король] сам оделся, и все его войско построилось для битвы; взвились королевские знамена, затрубили трубы; доверив разрешить их спор Всемогущему Богу и его Пречистой Матери Деве Марии, и великому святому мученику Георгию, и всем святым, король ринулся прямо на врагов своих, которые находились в весьма труднодоступном месте и на которых было непросто напасть. Однако артиллерия короля [106] так удачно расположилась перед ними, что сразу обрушила град стрел на авангард противника.
Затем король снова атаковал, обстреляв своих врагов из луков и пушек, поскольку те не имели такого большого количества оружия, как у короля. Перед их лагерем были такие гибельные тропы и глубокие рвы, так много преград, деревьев, и кустарников, что поистине трудно было приблизиться к ним и захватить; но тут Эдмунд, называемый герцогом Сомерсетом [107] , выступавший в тот день в авангарде, то ли потому, что в него с товарищами постоянно стреляли из пушек и луков в том месте, где они стояли, то ли, может, по причине отважного сердца и храбрости, благородно и мужественно выдвинулся сам со своими солдатами немного в стороне от передового отряда короля и, продвигаясь какими-то тропами, оказался далеко впереди; король не знал, что тот миновал место столкновения и вышел на ровное место позади сражающегося монарха, откуда отчаянно напал на его войско. Король, полный мужества, бросился на нападающих, преодолел ров и другие преграды, вставшие у него на пути, и загнал их на холм; и с ним также был королевский авангард, ведомый герцогом Глостером.
Здесь также нужно напомнить, что в начале битвы король опасался, как бы неприятель не устроил засаду в роще, находившейся по правую руку от поля предстоящего сражения, поскольку там росло множество деревьев, [где можно было бы легко спрятаться]. Посему, дабы принять все необходимые меры на этот случай, он выбрал из своего воинства всадников количеством в двести копий и снарядил из них отряд, и оставил его в четверти мили от поля боя, дав наказ внимательно смотреть в сторону этого леса. В случае же, если они увидят, что никакая опасность не грозит войску с той стороны, он наказал им в обязанность использовать свои силы так, как покажется им наиболее подобающим в этот момент в том месте.
Их час пробил, когда, поняв, что в лесу никакой засады нет, они нашли себе лучшее применение, внезапно набросившись на герцога Сомерсета с его отрядом со стороны, откуда тот не мог ожидать никакой угрозы, и привели его войска в большое замешательство и таким образом обратили их в бегство; и люди герцога бросились врассыпную: кто в рощу, кто на находившийся неподалеку луг, кто в соседние закоулки, кто во рвы, где они надеялись избежать опасности; тем не менее многие из них были настигнуты, пойманы и убиты; и во время их бегства король смело бросился на другой край поля, где предводительствовал Эдуард, называемый принцем; ряды врагов дрогнули, не выдержав натиска королевской армии; прошло немного времени, и они побежали, а их противники бросились в погоню. Многие из бежавших были убиты, многие утоплены в миле оттуда в болоте, начинавшемся сразу за городом; другие скрылись в городе, многие в церкви, многие в аббатстве: все бежали, кто куда только мог.
После завершения битвы попавшие в плен были безжалостно убиты; Эдуард, называемый принцем [108] , был схвачен при попытке скрыться за городскими стенами и казнен в поле. Также были убиты: Томас, называемый графом Девонширским, Джон Сомерсет, называемый маркизом Дорсетом [109] , лорд Венлок и многие другие. {137}
103
То есть свою армию, а не горожан.
104
То есть построенном рядами.
105
Построение по рангам или рядам.
106
Возможно, здесь имеются в виду просто ряды воинов.
107
«Называемый», поскольку его семейство было лишено прав.
108
Большинство современных авторов заявляет, что он был убит или на поле битвы, или во время отступления. История о том, что он был захвачен в плен, а король приказал убить его, впервые появилась в «Хронике Фабьяна» (“Fabyan's Chronicle”), напечатанной в 1496 г. См.: Ramsay J.Lancaster and York. II (1892). P. 381, n. 3.
109
«Называемые», поскольку их семейства были лишены гражданских и имущественных прав.