Войны Роз
Шрифт:
Согласно продолжателю кройлендской хроники, Глостер выдвинул и другие требования.
С этого дня [149] герцоги не действовали больше в тайне, но открыто проявили свои намерения, поскольку упомянутый протектор Ричард, вызвав устрашающее количество вооруженных людей с севера, Уэльса и со всех других частей, тогда находившихся у них в подчинении, принял на себя управление королевством и королевский титул в двадцатый день вышеупомянутого месяца июня; и в тот же самый день в Большом зале в Вестминстере воссел на мраморном троне. Предлог для этого акта узурпации и захвата трона был следующим: в некоем прошении на свитке пергамента заявлялось о незаконнорожденности сыновей короля Эдуарда на том основании, что он был женат на некоей леди Элеоноре Батлер (Eleanor Boteler) еще до своего брака с королевой Елизаветой; к тому же род другого его брата, Георга, герцога Кларенса, был лишен прав; и, таким образом, теперь единственным человеком, в чьих жилах текла истинная, неиспорченная наследственная кровь Ричарда, герцога Йорка, оставался только упомянутый Ричард, герцог Глостер. И по этой причине в конце упомянутого послания содержалась нижайшая просьба к нему со стороны лордов и Палаты общин государства принять на себя свои законные права. Однако именно тогда поползли слухи, что это прошение было состряпано на севере, откуда и стекались в Лондон многочисленные толпы людей; хотя одновременно все очень хорошо знали, кто был единственным зачинателем в Лондоне столь мятежных и позорных дел. {169}
149
То есть дня отъезда Ричарда, герцога Йорка из Вестминстерского аббатства.
Самая большая тайна правления Ричарда, так и оставшаяся нераскрытой, — это судьба его племянников — принцев, заточенных в Тауэре. Уже в январе 1484 г. Гильом де Рошфор (Gaillaume de Rochefort), канцлер Франции, публично обвинил Ричарда в их убийстве. Он, вероятно, сделал подобный вывод после разговоров с Домиником Манчини, но, видимо, это обвинение являлось не более чем предположением. Хотя различные авторы и пытались снять вину с дяди принцев, однако косвенные свидетельства указывают на то, что последние умерли в период его царствования, вероятнее всего, летом 1483 г. {170}
Самое известное повествование, описывающее их кончину, принадлежит перу сэра Томаса Мора; его мы и приводим ниже. Время от времени возникают серьезные сомнения относительно достоверности данной работы {171} .
Король Ричард после коронации взял путь к Глостеру, чтобы посетить в своем новом почетном статусе город, по которому он имел прежний титул, раздумывая над осуществлением своего давнего замысла. И, поскольку рассудок подсказывал ему, что, пока живы племянники, люди не будут считать его законным правителем, он решил срочно избавиться от них, как будто убийство родственников могло изменить суть дела и сделать его славным королем. Потому он послал некоего Джона Грина, которому особенно доверял, к сэру Роберту Брэкенбери (Brackenbury), коменданту Тауэра, с письмом, где приказывал любым способом придать смерти этих двух детей. Джон Грин передал поручение Брэкенбери, преклонив колени перед ликом Мадонны в Тауэре, на что тот прямо ответил, что даже под страхом смерти никогда не убьет их; эти слова Джон Грин передал королю Ричарду, застав того в Уорике. Такой ответ столь сильно опечалил и раздосадовал его, что той же ночью он поведал своему доверенному:
— Ах, кому я могу доверять? Те, кого я сам возвысил, те, кто, я надеялся, будут всегда верно служить мне, даже они подводят меня и не исполняют моего указа.
— Сир, — отвечал его паж, — я осмелюсь сказать, что там, на соломенном тюфяке, лежит один человек, который ради спокойствия Вашей Светлости не откажется выполнить ни одного поручения, каким бы сложным оно ни было.
Он подразумевал сэра Джеймса Тирелла (Tyrell), который, будучи человеком прекрасной наружности, по своей природной одаренности достоин служить более благородному принцу, поскольку Господь в милости своей наградил его как искренностью и железной волей, так и силой и остроумием. Чрезвычайно мужественный и отчаянный, он страстно желал возвыситься, что ему никак не удавалось из-за препятствий, чинимых сэром Ричардом Ратклиффандом (Ratcliffand) и Уильямом Кэтсби, которые в борьбе за благосклонность принца не терпели конкурентов, а уж тем более такого, который не был даже пэром, и не давали ему проявить свое рвение, о чем этот паж был хорошо осведомлен. И вот теперь представился случай. И, ведомый сомнительной дружбой, он воспользовался моментом для продвижения Тирелла, сослужив тем самым ему такую страшную службу, какой не смог бы никто из врагов его, кроме дьявола. На слова пажа король Ричард вскочил (во время секретных совещаний он сидел на специальном ковре) и вышел в комнату, где находилось убогое походное ложе. На нем он нашел сэра Джеймса и сэра Томаса Тиреллов, братьев по крови, но людей совершенно разных. Король весело сказал им:
— Господа, что же вы так рано легли спать?!
И вызвав к себе сэра Джеймса, тайно поведал ему свои грязные планы, в которых тот не нашел ничего странного. Потому на следующий день он послал его к Брэкенбэри с письмом, в котором приказал оставить сэру Джеймсу все ключи от Тауэра на одну ночь, чтобы тот мог в конце концов выполнить данное королем поручение. Доставив письмо и получив ключи, сэр Джеймс начал готовиться к убийству. Принцу уже стало ясно, что править будет не он, а корону получит его дядя, лишь только протектор перестал упоминать его имя и повел себя как король. Он, сокрушенно вздохнув, тогда сказал:
— Увы, хотя я теряю свое королевство, но, надеюсь, дядя все же пощадит мою жизнь.
Тот слуга, который рассказал принцу об этих произошедших в королевстве изменениях, подбодрил его добрыми словами и предоставил наилучшие условия, на которые только был способен. Но немедленно принца вместе с братом заперли и удалили от них всех слуг, за исключением одного по имени Черный Билл, или Уильям Душегуб, который прислуживал и следил за ними. После этого принц уже никогда не наряжался и не завязывал своих шнурков (шнурков с наконечниками вместо пуговиц), но вместе с тем малышом, своим братом, пребывал в задумчивости и отчаянии до того момента, пока вероломная смерть не покончила с их несчастной долей [150] .
По замыслу сэра Джеймса Тирелла, они должны были быть убиты в собственных постелях. Для исполнения этого плана он назначил Май-леса Фореста, одного из четырех охранников, человека, уже искушенного в убийствах. К нему он приставил некоего Джона Дайтона, здоровенного детину, своего собственного конюха. Затем Майлес Форест и Джон Дайтон, удалив всех остальных слуг, около полуночи (когда невинные дети были в постели) вошли к ним в опочивальню и неожиданно накинулись на них, скрутили, замотали простынями, набросили перины и подушки на рты и стали душить: так их невинные души отправились на небеса, оставив мучителям в кроватях бездыханные тела. Когда негодяи убедились, что их жертвы уже мертвы, они положили обнаженные тела на кровати и привели сэра Джеймса. Тот, взглянув, заставил убийц закопать их глубоко в землю у подножия лестницы и завалить большой кучей камней. {172}
150
Экспертиза останков, принадлежавших, по всей вероятности, принцам, показывает, что Эдуард V страдал от болезни кости нижней челюсти, а его депрессия, возможно, объяснялась скорее состоянием здоровья, нежели каким-либо предчувствием собственной участи. См.: Tanner L. E., Wright W.Recent Investigations Regarding the Fate of the Princes in the Tower // Archeologia. IXXXIV(1934). P. 1-26.
После коронации Ричард совершил долгую поездку по стране. В начале августа Йорк радостно приветствовал короля, т.к. наведенный им порядок и управление северными землями в течение последних нескольких лет придали ему здесь популярности, но в его родных краях и на юге ропот недовольства становился все громче. Соратник Ричарда по заговору герцог Бэкингем, тот, кому он был так многим обязан и кого щедро вознаградил, перешел к врагам Ричарда. Время и неразбериха оставили причины поступка герцога совершенно неясными. К октябрю рискованный заговор был в процессе подготовки. Продолжатель кройлендской хроники приводит свое мнение относительно истоков этого мятежа и описывает его ход.
Между тем два сына короля Эдуарда, о которых мы уже говорили, оставались в Лондонском Тауэре под надзором нескольких людей, специально назначенных для этой цели. Намереваясь освободить их из заточения, жители южных и западных частей королевства стали устраивать секретные встречи и заговоры. Вскоре стало известно, что ради осуществления этих планов делается многое — что-то в тайне, а что-то открыто — особенно теми, кто из страха за свою жизнь прятался за стенами святых мест. Ходили также слухи, что те, кто нашел убежище в храмах, советовали нескольким дочерям короля скрытно оставить Вестминстер и схорониться за морем; замысел состоял в том, чтобы в том случае, если в Тауэре с упомянутыми сыновьями последнего короля все же случится непоправимое несчастье, то хотя бы его дочери остались бы в безопасности, а королевство когда-нибудь можно было бы вновь передать в руки законных наследников. Когда все открылось, благородная обитель монахов в Вестминстере вместе с окрестностями приняла вид замка и крепости, поскольку король Ричард назначил своих самых суровых людей неусыпно охранять ее. Командиром и главой их был некий Джон Несфелд, эсквайр, который поставил часовых на все входы и выходы монастыря, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти без его разрешения.
Наконец в окрестностях Лондона, повсюду на землях Кента, Эссекса, Сассекса, Гэмпшира, Дорсета, Девоншира, Сомерсета, Уилтшира и Беркшира, так же как и в некоторых других южных округах королевства, люди решились отомстить за нанесенные им ранее обиды. Было принародно объявлено, что Генрих, герцог Бэкингем, который тогда находился в Брекноке (Brecknock) в Уэльсе [151] , раскаивается в своем прежнем поведении и будет главным предводителем в этой попытке; тогда же распространился слух, что вышеназванные сыновья короля Эдуарда умерли насильственной смертью, но точно неизвестно какой. Соответственно все те, кто готовил восстание, понимая, что их замыслы постигнет неудача в случае, если они не смогут найти того, кто возглавит их мятеж, обратили свои взоры на Генриха, графа Ричмонда, уже много лет жившего в изгнании в Бретани. Тогда герцог Бэкингем по совету лорда епископа Илийского, который был в ту пору его пленником в Брекноке, послал ему депешу с просьбой поспешить как можно быстрее к берегам Англии, дабы жениться на Елизавете, старшей дочери последнего короля, и взять при этом под руку свою королевство Английское.
Однако благодаря проискам шпионов все эти планы мятежников стали полностью известны королю Ричарду, который, как уже показал пройденный им к вершине власти путь, никогда не дремал, будучи всегда начеку и во всеоружии. Он придумал разместить повсюду в Уэльсе и во всех его пределах вооруженных людей, чьей задачей было окружить владения упомянутого герцога и подготовиться к нападению, как только он высунет оттуда свой нос. Эти люди жаждали любым способом помешать герцогу, согреваемые мыслью получить его богатства, которые король пообещал им за это. В результате со стороны замка Брекнок, который был обращен лицом к Уэльсу, за всей окруженной территорией с помощью своих братьев и родственников тщательно следил Томас, сын последнего сэра Роджера Воэна; одновременно Хэмфри Стаффорд частично разрушил мосты и дороги, по которым можно было пробраться в Англию, и большими силами охранял другую сторону.
Герцог тем временем пребывал в Уэбли (Webley), в доме Уолтера Девере (Walter Devereux), лорда Феррерса (Ferrers), вместе с упомянутым епископом Илийским и другими своими советниками. Оказавшись в чрезвычайно сложном положении и не имея возможности перемещаться, он нашел наиболее безопасный способ спасения, сначала переодевшись, а затем тайно оставив своих людей, но был в конце концов обнаружен в доме бедного человека из-за того, что туда доставляли гораздо больше еды, чем обычно [152] . После этого его отвезли в город Солсбери, куда король явился в сопровождении громадного войска в День поминовения усопших; и, несмотря на праздник Господень, герцог понес тяжкое наказание на рыночной площади того города.
На следующий день король повел всю свою армию на запад королевства, где собрались почти все его враги, за исключением прибывших из Кента, в Гилдфорде, которые ожидали исхода событий. Когда он достиг города Эксетера, повергнутые в чрезвычайный ужас при его приближении Питер Куртене, епископ Эксетерский, а также Томас, маркиз Дорсет и часть другой знати из соседних областей, принявшие участие в заговоре, собрались на побережье. Те из них, кто смог найти готовые к отплытию суда, отправились к берегам Бретани. Другие какое-то время прятались у своих верных друзей, а впоследствии нашли прибежище за стенами святых мест. Один благороднейший рыцарь того города по имени Томас Сейнт Леджер (Thomas Saint Ledger) погиб [153] ; ради спасения его жизни предлагались очень большие суммы денег, но все оказалось напрасно, и он был приговорен к суровому наказанию…
…В то время как повсюду на западе происходили все описанные выше события и король был все еще в упомянутом городе Эксетере, Генрих, граф Ричмонд, ничего не зная о постигшей его сторонников беде, на нескольких кораблях отплыл со своими сторонниками из Бретани и бросил якорь в Плимутской гавани, намереваясь навести порядок в королевстве. Когда до него наконец дошли новости о случившемся — смерти герцога Бэкингема и бегстве его собственных приверженцев, — он сразу поднял парус и снова отправился в море. {173}
151
Он сопровождал Ричарда в конце июля во время его королевской поездки по стране только до Глостера. Там они расстались, Бэкингем отправился к Брекноку, Ричард — к Вустеру, Уорику и Йорку.
152
Другие авторы утверждают, что он был предан его собственным слугой, Ральфом Баннастером (Bannaster) из Вема (Wem), вместе с которым скрывался.
153
Он был вторым мужем сестры Ричарда, герцогини Анны Эксетерской.
Хотя Ричард подавил восстание Бэкингема, ни щедрый подкуп, ни жестокие репрессии не смогли умерить враждебность многих из его подданных [154] . Большая Хроника Лондона описывает некоторые события второй половины 1484 г.
В эти дни главными фаворитами короля,
Тотчас бросились повсюду разыскивать сочинителей стихов, и нескольких людей уже заподозрили, когда наконец двум джентльменам по имени Турбервилл (Turberville) и Коллингборн (Collingbourne) было вменено в вину их авторство и ряд других вещей. Их арестовали и бросили в тюрьму, а вскоре после …[пропуск в рукописи] в Гилдхолле состоялось слушание их дела, на котором двух упомянутых господ признали виновными. Одного из них, звавшегося Коллингборном, заставили сознаться в этом и других преступлениях. За что в следующий …[пропуск в рукописи] его отвезли в Тауэр Хилл и там безжалостно предали смерти, сначала повесив, а затем сразу же разодрав на куски; и его внутренности бросили в огонь. Казнь была проведена столь стремительно, что, когда палач вынул его сердце, несчастный еще успел произнести: «Иисус, Иисус!». Этот человек [Коллингборн] был очень любим людьми за добрый нрав и приятную внешность. {174}
154
Сэр Томас Мор отметил, что Ричард в обмен на дорогие подарки получал не надежную дружбу. Рукопись Харлейна (Harleian) из Британского музея (433, f. 282ff) показывает, что Ричард быстро раздарил земли стоимостью почти 12 000 фунтов, при том что сохранил за собой ренты только на 750 фунтов. Записи Суда Королевской скамьи демонстрируют судебные преследования многих противников Ричарда.
155
Обыгрывается намек на первый слог фамилии Ратклиффа (a rat —«крыса») и первый слог фамилии Кэтсби (a cat— «кошка»). — Примеч. перев.
Затем продолжатель кройлендского хрониста рассказывает о событиях, которые привели к последнему большому заговору против короля Ричарда, результатом чего явилось вторжение Генриха Ричмонда.
Праздник Рождества проходил с должной торжественностью во дворце в Вестминстере, и король с королевой вышли к народу в День Крещения. Именно в день этого торжества, проводимого, как и прежде коронация, с чрезвычайной пышностью и великолепием в Большом зале, король получил новость от заморских шпионов, что, несмотря на могущество и блеск его королевского положения, противники, без сомнения, сделают попытку вторгнуться в королевство следующим летом. Именно этого он желал сильнее всего, поскольку вообразил, что подобная попытка положит конец всем его страхам и неприятностям. Однако, благоразумно придя к выводу, что деньги, которых к тому времени у него практически не осталось, являются основой, необходимой для ведения войны, он обратился к тактике вымогательства, которую использовал король Эдуард и которую сам он осудил перед лицом всего Парламента. Это была так называемая беневаленция, суть которой отвратительна, как ее ни назови. Посему после проверки содержимого казны государства он повсюду разослал специально отобранных людей, которые должны были любым способом, будь то просьбы или угрозы, правда или неправда, насобирать огромные суммы денег у людей почти всех сословий.
О Боже! Ужели мы должны так долго останавливаться на этом предмете, приумножая подробное описание столь неприятных вещей, коих было такое великое множество, что едва ли возможно перечислить их все; эти примеры столь пагубны в своем примере, что нам не следует долее продолжать, дабы не дать пищи для умов вероломных. И так их было сверх всякой меры, считая многочисленные другие вещи, не упомянутые в этой книге, о которых мне больно говорить. Тем не менее не должно умолчать о том, что во время этого пира в честь праздника Рождества слишком много внимания придавалось танцам, веселью и показным сменам одеяний, подаренных королеве Анне и леди Елизавете, старшей дочери последнего короля. Платья этих дам были схожи по цвету и фасону, что породило кривотолки среди народа и вызвало изумление знати и прелатов: многие стали поговаривать, будто бы король рассчитывает договориться о заключении брака с упомянутой Елизаветой, надеясь либо на скорую смерть нынешней королевы, либо на развод, на который, по его мнению, он имел вполне достаточные основания; ему казалось, что нет никакого иного способа упрочить свою королевскую власть и положить конец надеждам своего конкурента.
Спустя несколько дней королева серьезно заболела, и казалось, что ей день ото дня становилось все хуже и хуже, потому что король совсем избегал ее ложа, якобы по совету врачей. К чему долго рассказывать? Где-то в середине следующего месяца, вдень большого затмения солнца, которое тогда случилось, вышеназванная королева Анна покинула сей мир и была захоронена в Вестминстере с почестями не большими и не меньшими, чем приличествовало при погребении королевы.
На специально созванном Совете король опроверг, что в его планы входит женитьба на своей племяннице Елизавете, как то утверждали противники этой идеи; он очень многословно оправдывал себя, заявляя, что такая мысль никогда не приходила ему в голову. Однако на Совете присутствовали люди, очень хорошо знавшие обратное. Теми же, кто особенно не желал подобного брака и чьему мнению король едва ли когда-либо осмелился бы противоречить, были сэр Ричард Ратклифф и Уильям Кэтсби, эсквайры его личной охраны. Они открыли ему глаза на то, что если он не откажется от своей цели относительно женитьбы в присутствии мэра или Палаты общин города Лондона, то его противники уже не ограничатся только недовольными высказываниями и предупреждениями: все северяне, в чьи сердца он вселил самую большую веру в себя, поднимут восстание против него и припишут ему смерть королевы, дочери и одной из наследниц графа Уорика, благодаря которому ранее он получил свое нынешнее высокое положение, и обвинят его в желании удовлетворить богомерзкую кровосмесительную страсть к своей вышеназванной племяннице. Помимо этого, они привели к нему больше дюжины докторов богословия, которые утверждали, что папа римский не сможет дать благословение на брак при столь близком кровном родстве.
Как многие считали, эти люди вкупе с другими такими же не стали бы столь усердно препятствовать планам короля, если бы не опасались, что в случае достижения упомянутой Елизаветой статуса королевы, вполне вероятно, спустя какое-то время в ее власти будет отомстить им как особым советникам короля в подобных делах за смерть своего дяди, графа Энтони, и брата Ричарда. Король соответственно последовал их советам и незадолго перед Пасхой в присутствии мэра и граждан Лондона в Большом зале приюта Св. Иоанна (Hospital of Saint John) во всеуслышание сделал упомянутое опровержение — скорее, однако, как многие предполагали, для удовлетворения просьбы тех, кто посоветовал ему так поступить, нежели следуя собственному желанию. {175}
В записях Компании Мерсерса описана эта сцена в Лондоне.
Поскольку среди народа, к большому огорчению короля, уже долго ходят придуманные и разносимые дурными людьми невежественные речи о том, что королева была отравлена по воле и с согласия короля для того, чтобы он мог сочетаться браком и взять в жены леди Елизавету, старшую дочь своего брата, недавно умершего короля Англии, да упокоит Господь его душу и пр., король послал за мэром и олдерменами и сам прибыл в приют Св. Иоанна, где вчера в Большом зале в присутствии многих своих лордов и других важных людей показал свое неудовольствия вышеупомянутыми слухами и сказал, что никогда не помышлял о подобном браке, никак не желал смерти своей королеве и не радовался ей, но, напротив, сердце его преисполнено скорби и глубокой печали, а горе его лишь становится сильнее оттого, что про него могут подумать такое, и что отныне любой распространяющий подобные лживые речи, должен будет замолчать под страхом вызвать монарший гнев. И король пообещал, что впредь любой, кто расскажет или повторит эту клевету, будет заточен в тюрьму вместе с тем, от кого он это услышал и пр. {176}
Кройлендский продолжатель снова принимается за рассказ:
Слухи о том, что вооруженные противники короля спешат высадиться в Англии, день ото дня становились все более упорными, и король находился в сомнении, какой из портов они выберут (поскольку никому из шпионов не удалось раздобыть эту информацию). В конце концов незадолго перед праздником Святой Троицы он отправился на север, оставив лорда Ловелла, своего гофмейстера, близ Саутгемптона срочно подготовить флот, чтобы иметь возможность держать под строгим наблюдением все гавани тех мест; тогда, если бы враг попытался там высадиться, можно было бы объединить все размещенные в этом месте силы и использовать возможность напасть на него.
Большое количество провианта и денег было потрачено впустую из-за столь непродуманной политики …[пропуск в тексте]. Король понес такие большие расходы, в силу обстоятельств будучи введен в заблуждение названием той гавани, которая упоминалась многими как место их возможной высадки. Поскольку говорят, что в окрестностях Саутгемптона так же, как и в Уэльсе, есть гавань под названием Милфорд (Milford), то некоторые увидели знак провидения в том, что это было не то всем известное место, а другое, носившее то же самое название. И, кроме того, король в это время, казалось, все внимание уделял укреплению южных частей королевства. Но все оказалось напрасным: в первый день августа [156] враг, не встретив никакого сопротивления, при попутном ветре высадился в знаменитой Милфордской гавани (Milford Haven) близ Пембрука.
Узнав об их прибытии, король обрадовался или, по крайней мере, стал выглядеть довольным и разослал своим сторонникам во все стороны света письма, в которых писал, что наконец настал тот долгожданный день, когда они смогут одержать легкую победу над столь презренной шайкой и впредь нести пользу и благоденствие своим подданным благодаря воцарившемуся спокойствию. Одновременно в некоторых посланиях содержались строжайшие приказы, чтобы никто, по крайней мере из числа тех, кто по рождению мог наследовать какую-нибудь собственность в королевстве, не смел уклоняться от участия в приближающейся войне; король угрожал, что если после грядущей победы будет найден хоть кто-нибудь, кого он не увидел на поле брани, то его неминуемо ожидает только одна судьба — потеря всего добра и владений, равно как и самой жизни.
Незадолго перед высадкой Томас Стэнли, сенешал королевского двора, получил разрешение войти в Ланкашир, свои наследные земли, чтобы посетить свое семейство и дом, где он давно не был. Однако ему разрешили остановиться там при единственном условии — он должен был послать своего старшего сына, Георга, лорда Стрэнджа (Strange), к королю в Ноттингем, где тот тогда находился; так Стэнли и сделал.
Как уже говорилось, противники короля, сойдя на берег в Милфорде в Уэльсе, стали продвигаться труднопроходимыми окольными путями по северу этих земель, которыми на правах лорда-камергера короля единолично управлял Уильям Стэнли, брат упомянутого лорда-сенешала. Тогда король велел упомянутому лорду Стэнли срочно предстать пред ним в Ноттингеме, поскольку боялся, что (как это и случилось позднее) мать упомянутого графа Ричмонда, на которой лорд Томас Стэнли был женат, убедит мужа перейти на сторону сына [157] . На это с замечательным … [пропуск в тексте] он стал оправдываться тем, что страдает от приступов потницы и никак не может приехать. Однако его сына, который собирался тайно покинуть короля, разоблачили с помощью хитрости. Он был арестован и признался, что в заговоре помимо него участвовали его дядя, вышеупомянутый сэр Уильям Стэнли, и сэр Джон Савадж (Savage), и что они собирались перейти на сторону графа Ричмонда; при этом он молил короля о пощаде и обещал, что отец со всей поспешностью прибудет на подмогу королю. Он послал отцу письмо, в котором рассказал о том, какой опасности подвергся, и одновременно просил оказать королю помощь, о чем уже было упомянуто.
В это время, когда двух вышеназванных рыцарей в Ковентри и в других местах публично объявляли предателями и заговорщиками, действующими против короля, враг поспешал и, следуя за королем по пятам днем и ночью, вынудил его переместить свою армию, хотя та еще не была полностью укомплектована, из Ноттингема в Лестер. Тогда обнаружилось, что здесь собралось множество воинов, готовых сражаться за короля, — никогда еще доселе не воевало столько народа на стороне одного человека [158] .
В День Господень накануне праздника Апостола Варфоломея король помпезно, с короной на голове, продолжил свой путь в сопровождении Джона Говарда, герцога Норфолка, и Генриха Перси, графа Нортумберленда, а также других могущественных лордов, рыцарей и эсквайров, и вместе с бесчисленным множеством простых людей. При отъезде из города Лестер разведчики донесли ему о месте, где враг, вероятнее всего, должен был остановиться следующей ночью; после чего он расположился около аббатства Миривел (Mirival), на расстоянии приблизительно восьми миль от того города. {177}
156
На самом деле 7 августа.
157
Полидор Вергилий по-другому описывает этот заговор, приписывая более важную роль леди Маргарите Бофорт.
158
Это преувеличение. Ричард имел, скорее всего, не более 10 000 человек, максимум 16 000; Генрих — 5000 плюс 3000 под предводительством Стэнли.