Войны Роз
Шрифт:
А что касается получения должности управляющего имением или сельскими угодьями, сэр, Вашей чести нужно представить себе, сколько усилий для этого необходимо приложить: сначала представить ходатайство королю, затем — нескольким лордам Совета (поскольку есть указ о том, что ни одна бумага не должна выйти от короля, пока они не увидят ее), а потом — хранителю личной королевской печати и канцлеру; это столь утомительно, что приходится заниматься только этим, отложив все остальное, и едва ли даже через месяц дело сдвинется с мертвой точки. {151}
В августе 1478 г. сэр Джон Пастон описал своему брату Джону-младшему, насколько суровым может быть королевское феодальное право.
Итак, молодой Уильям Брандон находится в тюрьме; он арестован за то, что намеревался силой овладеть одной пожилой достопочтенной леди, и, хотя ему это не удалось, он изнасиловал ее старшую дочь, а затем пытался надругаться и над ее сестрой; за это люди называют его мерзавцем, говоря, что он собирался съесть курицу и всех ее цыплят; и некоторые утверждают, что король собирается разбирать его дело и что его, скорее всего, повесят из-за женитьбы на вдове [119] . {152}
119
Брандон вскоре после этого получил прощение за женитьбу на вдове без королевского разрешения.
Политика Эдуарда по сохранению королевских ресурсов, во многом согласующаяся с идеями сэра Джона Фортескью, не всем пришлась по вкусу. Потерявшие свои владения капитаны французских войн — их оставалось еще довольно много, хотя их перспективы к этому времени были отнюдь не радужные — мечтали совсем о разном. «Книга дворянства» [120] демонстрирует их мнения.
Кроме того, Ваш бедный народ во времена Ваших предшественников не платил сполна свои долги по взятым ссудам, заемам продовольствия и других товаров (чему вопиющим примером явились дни правления предместника Вашего Генриха VI, называвшегося королем), но платежи различными путями были отсрочены, а большая часть товаров израсходована прежде, чем они смогли выплатить все по своим обязательствам, вынужденно смирившись с тем, что им погасят часть долгов с условием, что они выплатят остальное,
И поэтому, дабы избежать такого неудобства, истинно достойный король, позвольте Вашим благородным лордам дать почтительный совет разрешить несметные богатства Ваши, как драгоценности, так и золотые и серебряные слитки, отвезти за границу и разместить у Ваших истинных подданных, в особенности для умножения Ваших славных побед и помощи Вашим подданным, терпящим нужду, наипаче же тем, кто потерял свои земли, владения и добро в войнах; сделать же это следует так, чтобы упомянутые богатства могли быть пущены в обращение, и следует позволить им быть установленными в деньгах, дабы оказать помощь в такой великой нужде и ради защиты Вашего государства от Ваших противников, о чем уже упоминалось; поскольку, как говорится, империя или королевство без сокровищ и золота лучше, чем без почета, и также лучше жить небогато в процветающем государстве в спокойствии и мире, чем быть богатым в бедной стране, где царят раздоры и хаос. И если Вы сделаете так, то каждый человек в меру своих возможностей последует примеру столь могущественного, благоразумного и решительного человека. {153}
120
«Книга дворянства» была составлена в 1450-х гг., затем пересмотрена и представлена Эдуарду IV как раз перед французской кампанией 1475 г.
Король игнорировал их обиды. Автор, продолживший кройлендскую хронику, выражая свое не вполне искреннее, одобрение резюмировал его финансовые методы и их результаты.
Нет сомнения в том, что король чувствовал и принимал близко к сердцу эту непростую ситуацию; он был хорошо осведомлен о положении, в котором оказался его народ, и о том, что тот с готовностью пойдет на предательство, если отыщется предводитель, умышляющий измену и бунт. Соответственно, видя такой оборот дел, когда в случае какой-либо опасности ему будет уже невозможно попросить у англичан помощи, и находя причину этого в их неосуществленных чаяниях получить деньги во время французской экспедиции (что действительно было так), которая, закончившись в такие короткие сроки, не принесла ничего, все свои мысли он посвятил тому, какими путями в будущем он собственными усилиями смог бы пополнять свои богатства для обладания состоянием, достойным королевского положения.
Для этого, созвав Парламент, он возобновил владение почти всеми королевскими землями [121] , невзирая на то, кому они были предоставлены, и использовал их все для поддержания расходов короны. Повсюду, во всех портах королевства он назначил инспекторов таможни, людей замечательной проницательности, но слишком суровых, по общему-мнению, к торговцам. Также король, самолично раздобыв торговые корабли, снарядил их самой превосходной шерстью, тканями, оловом и другими производимыми в королевстве товарами и, подобно простому человеку, живущему торговлей, обменивался товарами с итальянцами и греками с помощью своих доверенных лиц. Доходы свободных прелатств, которые, согласно Великой хартии вольностей, не могут быть проданы, он собирался сразу передать за определенную сумму вообще без каких-либо других условий. Король также изучил регистры и свитки Канцелярии и на тех, кто вторгся и захватил владения без подтверждения судом их прав, как того требовал закон, наложил крупные штрафы, обязав их вернуть ренту, которую они получили к тому времени.
Такими, равно как и более простыми методами, которые мог бы изобрести и человек, не особо сведущий в этих вопросах, он пополнял свой кошелек; надо добавить к этому и ежегодную пенсию в тысячу фунтов из Франции вместе с выплатой десятины многочисленными церквями, от которой прелаты и духовенство были не способны освободить себя. Все это всего за несколько лет превратило его в чрезвычайно богатого принца — настолько богатого, что по собранным слиткам из золота и серебра, по самым дорогим гобеленам и убранствам для своих дворцов и для многих церквей, по количеству строившихся замков, колледжей и других достопримечательных мест и по масштабам приобретения новых земель и владений ни один из его предшественников не смог бы сравниться с ним по замечательным достижениям. {154}
121
Здесь память несколько подводит автора. Эдуард начал представлять некоторые положения этой политики значительно раньше. Его последний Акт о Возвращении увидел свет в 1473 г. См.: Wolffe В. P.The Management of English Royal Estates Under the Yorkist Kings// E. H. R. (1956). P. 1-27; Lander J. R.Edward IV: The Modern Legend: And a Revision// History. 141-143 (1956). P. 45-50.
Однако семейные распри вновь нарушили покой короля. Георгу, герцогу Кларенсу, были неизвестны достоинства скромности и смирения. Вечно недовольный, он совсем разъярился после того, как ему пришлось разделить наследство Невилла со своим братом Глостером. К 1477 г. он уже открыто демонстрировал свое недовольство Актом о возвращении; герцог, несмотря на решительное возражение короля, обсуждал рискованные и нежелательные иностранные браки, спровоцировал убийство в суде и был, наконец, хотя и довольно неопределенно, обвинен в заговоре с целью заполучения короны. Самый полный, несмотря на некоторую уклончивость в ключевых местах, комментарий дает кройлендскии продолжатель {155} .
Описывая историю этого королевства и воскрешая в памяти, какого процветания и безмятежности достиг король Эдуард, скопив неисчислимые сокровища, собрав вместе французскую дань и деньги из других источников, о чем уже шла речь выше, нужно поведать еще о некоторых событиях, умолчать о которых невозможно. Новая ссора, вспыхнувшая вскоре между ним и его братом, герцогом Кларенсом, бросала большую тень на славу этого самого благоразумного из королей. Теперь этот герцог, казалось, постепенно все более и более отстранялся от короля, редко когда произносил в Совете даже слово и с неохотой ел или пил в его доме. Из-за того, что их прежняя дружба дала трещину, многие думали, что герцог затаил злобу потому, что, в соответствии с Актом о возвращении, который король обнародовал недавно в Парламенте [в 1473 г.], герцог потерял знаменитое поместье Татбери (Tutbury) и часть других земель, полученных им ранее в дар от короля.
Тем временем Карл, герцог Бургундии… прибрал к своим рукам всю Лотарингию. Отважно, если не сказать безрассудно, продвигаясь вперед, …[здесь пропуск в тексте] когда в третий раз вступив в бой с людьми, которых ныне называют швейцарцами, вдень Крещения он был повергнут, и встретил тогда смерть свою; это случилось, согласно Римскому исчислению, в году 1477 от Рождества Христова.
Я упомянул здесь этот фрагмент иностранной истории, потому что повсюду говорили, что после смерти Карла его вдова, герцогиня леди Маргарита, которая из всей родни более всех была расположена к своему брату Кларенсу, приложила все силы и энергию для бракосочетания Марии, единственной дочери и наследницы упомянутого погибшего герцога Карла, с тем герцогом, чья жена недавно умерла. Однако подобная возможность столь сильного возвеличивания его неблагодарного брата вызвала недовольство короля. Он употребил все свое влияние, чтобы этот брак не состоялся и чтобы наследница вышла замуж за Максимилиана, сына императора; так впоследствии и случилось.
Очевидно, что это вызвало еще большее негодование герцога; и теперь каждый из них стал смотреть на другого совсем не по-братски. Вы могли бы тогда увидеть (таких людей можно встретить при дворах всех принцев) льстецов, бегавших то туда, то сюда, от одной стороны к другой, передавая то одному, то другому брату слова друг друга, даже если те, случалось, были произнесены в самой секретной комнате. Арест герцога, имевший целью заставить его ответить на выдвинутые против него обвинения, случился при следующих обстоятельствах.
Некий мессир Джон Стейси, человек, которого называли астрономом, когда в действительности он был скорее могущественным колдуном, замыслил заговор вместе с неким Бурде (Burdet), эсквайром и одним из приближенных упомянутого герцога; среди многих других обвинений ему было вменено то, что с помощью сделанных им свинцовых фигурок и других вещей он хотел уморить Ричарда, лорда Бошана, по просьбе его виновной в супружеской неверности жены. После сурового допроса касательно подобных богомерзких опытов он во многом признался и показал на себя и упомянутого Томаса Бурде. Вследствие этого арестовали также и Томаса; и в конце концов в Вестминстере на Суде королевской скамьи присутствовавшими там судьями, равно как и почти всеми светскими лордами королевства, им обоим был вынесен смертный приговор. Перед тем как отправить на виселицу в Тайберн, им разрешили перед смертью коротко произнести свое последнее слово, в котором каждый из них сказал о своей невиновности: Стейси был совсем маловыразителен, в то время как Бурде говорил долго и с большим чувством и в конце воскликнул: «Посмотрите! Я должен умереть, тогда как никогда не делал ничего подобного».
На следующий день герцог Кларенс прибыл в Палату совета в Вестминстере, привезя с собой известного доктора права из ордена миноритов по имени Уильям Годдард [122] , чтобы тот смог прочитать покаяние и заявление о невиновности вышеупомянутых перед лордами в Совете, что он соответственно и сделал, после чего удалился. Король был тогда в Виндзоре, но когда ему рассказали об этом, то он очень рассердился и решил предать огласке полученные им прежде сведения, свидетельствующие против брата, которые он долго хранил в тайне; он велел герцогу появиться в определенный день в королевском дворце Вестминстера, где в присутствии мэра и олдерменов города Лондона самолично стал яростно выступать против поведения вышеназванного герцога, презирающего законы государства и весьма опасного для судей и присяжных заседателей повсюду в королевстве. Но к чему долго говорить об этом? Герцог был заточен в тюрьму и с того дня до самой своей смерти, как известно, так никогда больше и не увидел свободы.
Я содрогаюсь при мысли, что должен описать события, произошедшие на заседании следующего Парламента, участники которого стали свидетелями прискорбной вражды этих двух высокородных братьев. Ни единый человек, за исключением короля, не произнес ни одного слова против герцога; и никто не ответил королю, кроме герцога. Многие терзались сомнениями относительно некоторых участников и не знали, будут ли они представлять сторону обвинения или свидетелей, ведь в данном случае им не подходила ни одна из этих ролей. Герцог опровергал все выдвинутые против него обвинения и предложил, в случае если все-таки состоится слушание дела, самостоятельно защищать себя. Но к чему устраивать проволочки и многословие? Парламент, считая, что они знают уже достаточно, вынес приговор признать его виновным, о чем провозгласил Генрих, герцог Бэкингем, назначенный по этому случаю сенешалом Англии. После этого наказание было отсрочено на некоторое время, пока спикер Палаты общин не прибыл со своими товарищами в Верхнюю палату с новым напоминанием о том, что это дело нужно каким-то образом завершить. Поэтому несколькими днями позже в Лондонском Тауэре состоялась казнь (какой бы она ни была [123] ) — и какие беды она за собой принесла!.. {156}
122
Не Уильям, а Джон Годдард. В высшей степени бестактный выбор, поскольку 30 сентября 1470 г. в соборе Св. Павла он выступил с речью, в которой настаивал на правах на трон Генриха VI.
123
Легенда, согласно которой Кларенс был утоплен в бочке с мальвазией, скорее всего, правдива.
Насколько мирной была ситуация в Англии в сравнении с некоторыми континентальными странами в это время во многом говорит уже то, с каким безразличием граждане Лондона отнеслись к планам восстановления городских стен. Большая Хроника описывает проект Ральфа Джосселина, которым он занимался с начала 1477 г. на протяжении года своего мэрства.
…Который после назначения на должность решил восстановить городские стены. Так, сначала он нашел глину для изготовления кирпича, чтобы всегда иметь его под рукой. Затем он установил печь для обжига извести у так называемых Мурских ворот (Moor Gate), в Кенте купил мел по самой выгодной цене и доставил по воде в Лондон. И пока делали печь и везли мел, рыли глину для кирпича и заливали в формы, готовя к обжигу.
Ради осуществления этого замысла он дал указание Городскому совету, чтобы все граждане со всех округов Лондона любого положения, так же как и свободные люди, должны были платить каждое воскресенье в течение того года по 5 пенсов; более того, Джосселин, отправляясь в город осматривать рынки и другие места согласно своей должности, всегда имел при себе специальную коробку для подношений и, встретив любого благородного человека, призывал его пожертвовать сколько-нибудь на это дело; а также он собрал достаточно денег с вдов и палачей, так что на эти средства сделал одну или две большие печи для обжига кирпичей, и также заготовил извести в таком количестве, что каменщики приступили к работе уже следующим летом и восстановили часть стен, а чтобы ускорить работу, он так настойчиво уговаривал почтенных сограждан, что многие из них жертвовали деньги на строительство других частей стены: он предоставлял известь и кирпич, а они только оплачивали работу. И чтобы подбодрить других, он начал со своей собственной гильдии торговцев тканями, заставив их сделать ту часть стены, которая протянулась от Церкви Всех Святых к Епископским воротам, и затем призвал торговцев шелком, бакалейщиков, ювелиров, портных и прочих взять под свою опеку другие части стены. И дело пошло столь быстро, что за время его мэрства б ольшая часть работ была завершена, и многие мудрые люди думали, что за этот год он должен был израсходовать весь кирпич и известь. Однако он сделал такие значительные запасы, особенно кирпича, что в последующие годы, поскольку никто из его преемников так и не приложил особых усилий для завершения начатого им благородного дела, часть того кирпича была утеряна и растащена, а то, что сохранилось после превратностей непогоды, пошло на ремонт домов и других построек, принадлежавших городу, или продано королевскому камерарию для нужд двора.
И таким вот образом этот благородный человек затеял замечательное дело ради всеобщего блага, и пока он находился на своем посту, то продвигал его в надежде на то, что его преемник закончит начатое им, поскольку за время своего мэрства он сделал б ольшую часть стены вокруг города. Но тогда люди были настроены так, что кем бы ни было начато хорошее дело, преемник этого мэра не будет завершать дело своего предшественника, полагая, что слава будет приписана его предшественнику, а не ему. И много раз случалось так, что Совет Палаты общин принимал какой-либо хороший закон, внесенный одним мэром, а его преемник разрешал не обращать на него внимания или же как-либо еще вредил ему; получалось так: один мудрый человек делает, другой, безрассудный или жестокий, ломает… [124] , {157}
124
Преемник Ральфа Джосселина, Хэмфри Хейфорд, начал очистку городских канав, что также имело только временный успех.
Сэр Томас Мор и кройлендский хронист описывают последние мирные годы Эдуарда. Мор, который, разумеется, вовсе не был сторонником внебрачных отношений, все же дал снисходительное, даже благосклонное, описание любовницы короля, Джейн Шор.
Эта женщина родилась в Лондоне, получила достойное воспитание, и ее удачно выдали замуж, правда, слишком рано; ее муж был честным гражданином, молодым и видным, и хорошего положения. Но поскольку, когда они поженились, она была еще слишком юна, нельзя сказать, чтобы она пылко любила того, кого никогда не желала. Вероятно, поэтому она легко откликнулась на страсть короля. Как бы то ни было, уважение к его королевскому величию, надежда получить блестящие наряды, праздную жизнь, полную удовольствий, и прочие нежданные богатства способны быстро растопить сердце. Но, когда король воспользовался ею, ее муж (будучи честным человеком и понимая превосходство короля над собой) не осмелился коснуться его любовницы и сразу оставил ее ему.
Когда король умер, лорд камерарий забрал ее к себе и, несмотря на то, что он был очарован ею еще во дни здравствования короля, он все же не смел посягать на нее, то ли из почтения, то ли из определенной дружеской верности. Она действительно была все еще прекрасна, ничто в ней не изменилось, она стала даже еще привлекательней. Так говорят те, кто знал ее еще в юности, хотя некоторые, видевшие ее теперь (ведь она все еще жива), находят, что она никогда не была хороша. Мне кажется, они судили о ее красоте так, как судят о красоте кого-нибудь давно умершего по его черепу, вынутому из склепа, поскольку сейчас она стара, тоща, ее красота увяла, от нее не осталось ничего, кроме кожи да костей. И все же даже в нынешнем ее облике можно найти следы былой красоты и представить себе, какой она была.
К тому же люди восхищались не столько ее красотой, сколько приятным обхождением: она была весьма остроумна, могла хорошо читать и писать, была весела в компании, на все у нее был готов ответ, никогда не молчала, но и не болтала попусту, иногда могла быть острой на язычок, но без злости и шутя. Король обычно говорил, что у него было три любовницы, каждая из которых была непревзойденной в одном из достоинств: одна самая прекрасная, другая — самая хитрая, третья — самая благочестивая проститутка в его государстве, поскольку запросто могла, выйдя из церкви, сразу отправиться в его кровать. Две другие были достаточно высокопоставленные персоны, и, несмотря на их покорность, не следует называть их имен и возносить похвалы их достоинствам.
Но «самой прекрасной» была жена вышеупомянутого Шора, которой король особо благоволил: у него было много женщин, но ее он любил; она же, в свою очередь, сказать по правде (здесь грех не встал на службу дьявола), никогда не использовала покровительства государя, чтобы навредить кому-нибудь, а прибегая к нему только лишь для помощи и утешения. Когда король раздражался, она успокаивала его; когда кто-либо оказывался в опале, она помогала ему вернуть королевское расположение; для многих провинившихся она добивалась прощения; других она спасала от конфискаций; и, наконец, она часто оказывала услуги, когда к ней обращались с ходатайствами, или бескорыстно, или за очень незначительное вознаграждение, и то, скорее, за что-нибудь эффектное, нежели дорогое; делала она это или потому, что ей приносило удовольствие делать добро, или она стремилась показать, как может крутить королем, или потому, что такие распутные женщины не всегда обязательно корыстны.
Я не сомневаюсь, что некоторые подумают, что эта женщина не такая большая птица, чтобы упоминать о ней, когда речь идет о серьезных вещах. Но мне кажется нужным заметить, в каких жалких условиях сейчас она влачит свое существование, брошенная всеми, без друзей и знакомых, после столь блестящей жизни, после того, как ее так сильно любил принц, после того, как многие искали ее помощи и поддержки — ведь она была одной из влиятельных особ, подобно некоторым другим людям того времени, но те знамениты ныне только позором своих грязных делишек. Ее поступки не были менее заметными, хотя о них гораздо меньше помнят, потому что они не были столь коварными, ведь людям свойственно высекать в мраморе порочные имена; тех же, кто оказал нам добрую услугу, мы смешиваем с грязью: эта женщина не была самым худшим человеком, а посему просит сейчас подаяния у тех, кто нищенствовал бы сейчас, если бы в свое время она не протянула им руку помощи. {158}
Кройлендский автор, несмотря на свою в целом весьма критичную позицию, в следующих строках проявляет снисходительность, даже восхищение.
…После этого события [125] Эдуард стал править столь высокомерно и своевольно, что, казалось, все его подданные начали трепетать перед ним, в то время как сам он не боялся никого. Поскольку он озаботился тем, чтобы повсюду во всех землях королевства посадить на должности хранителей замков, поместий, лесов и парков своих наиболее заслуживающий доверия слуг, то никто не посмел бы ни в чем пойти против его воли без риска, что король сразу не узнает об этом и не накажет провинившегося…
…На праздновании следующего Рождества [в 1482 г.] в своем дворце в Вестминстере король Эдуард часто переодевался, появляясь в разнообразных дорогих одеждах, весьма отличающихся по покрою от тех, которые обычно носили в то время в нашем королевстве. Рукава его платья, отороченные драгоценным мехом, были очень широки и висели, напоминая одеяния монаха, придавая этому принцу в глазах окружающих еще более величественный и изящный вид. Нужно было видеть, какое блистательное зрелище представлял в эти дни королевский двор, полностью приличествовавший одному из самых могущественных королевств, сиявший роскошью и где можно было встретить людей почти всех племен…
Эдуард умер 9 апреля 1483 года…
125
То есть после смерти Кларенса.
Кройлендский хронист продолжает:
Ни подточенный старостью, ни сраженный какой-либо известной болезнью, он слег в постель [126] . Это случилось в канун Пасхи; и на девятый день апреля в Вестминстерском дворце его душа предстала перед Богом…
Хотя полагали, что во дни своего правления он слишком потворствовал своим страстям и желаниям, этот принц, что касалось религии, был весьма набожным католиком, грозой всех еретиков и преданным покровителем мудрых и ученых людей и духовенства. Он был также ярым почитателем Таинств Святой Церкви и самым искренним из всех кающихся за свои грехи, о чем свидетельствуют те, кто присутствовал при его кончине, а особенно те, кого он выбрал исполнителями своей последней воли и кому он объявил отчетливо и в полном соответствии с католическим обычаем, что его воля заключается в том, чтобы из богатств, которые он оставляет после себя в таком изобилии, полностью или частично, если на то будет добровольное, выказанное без всякого давления, согласие, были выплачены его обязательства всем тем людям, кому он был должен по договору, или у кого вымогал деньги, либо получил их обманным путем или любым другим способом.
Таков был славный конец этого мудрого принца, лучше которого трудно себе представить, особенно если учесть, как часто он подвергался соблазнам и проявлял слабости, свойственные роду человеческому. Посему все его преданные слуги стали питать серьезную надежду, что, возможно, ему даруется награда вечного спасения, поскольку, подобно Закхею [127] , он возжелал, чтобы половина его добра была роздана бедным, и повелел, чтобы, если он хоть в чем-нибудь обманул кого-либо, тому вернули это в четырехкратном размере… [пробел в рукописи], без всяких сомнений, благодаря такому намерению с его стороны он обретет спасение своей души, потому что он был сыном Авраама, предназначенного к свету, который Бог прежде обещал Аврааму и его семени. Поскольку мы читаем, что это отмеченное Христом пожелание Закхея, хотя тогда он не был еще на смертном одре, было впоследствии выполнено; в то время как король, полностью заслуживая награды за эти свои добрые намерения, сразу сошел в могилу: вероятно, чтобы вытеснявшие их злые мысли не смогли бы изменить задуманного.
Я буду здесь хранить молчание относительно обстоятельства, которое могло бы быть упомянуто выше, в более подходящем месте, заключающееся в том, что люди любого сословия, состояния и опыта повсюду в королевстве задавались вопросом, как человек столь дородный, любящий приятные компании, суетные развлечения, невоздержанный, сумасбродный, склонный к чувственным удовольствиям мог при этом так хорошо хранить в своей памяти столько имен людей и их титулы, тогда как ежедневно во всех концах королевства он наблюдал множество народа; при этом он даже мог вспомнить какого-нибудь простого джентльмена, жившего в отдаленной стороне. {159}
126
Смерть Эдуарда породила много спекуляций относительно ее причины: назывались, в том числе, лихорадка или обжорство. Вероятно, самым близким к истине является предположение сэра Уинстона Черчилля, считавшего, что это аппендицит.
127
3акхей (Zaccheus) — мытарь (сборщик налогов), удостоившийся особого внимания Иисуса Христа (Лк. 19:1-10). — Примеч. перев.