Воздаяние
Шрифт:
– Вы хоронили всех погибших?
– Кроме Ланди, его же так и не нашли, - уточнил Франческо, - а так, да, чтоб не отстать от жизни, я хожу на все похороны, к тому же нигде не чувствуешь себя таким живчиком, как на кладбище, - он шутовски помахал ладонями с длинными худыми пальцами точно крыльями бабочки.
Теперь Альбино окончательно понял, что все слезы Фантони на поминках в зале приемов у капитана народа были паскудным притворством, а на самом деле Франческо сожалел о покойных не больше мессира Элиджео Арминелли.
– Скажите, мессир Фантони, - взволнованно обронил Альбино, - а вы признаете вендетту?
– Месть?
– удивился Франческо и задумчиво покачал головой, - жизнь во имя мести ни гроша не стоит, даже если сделать ее искусством. Тщательно обдумывая возмездие, можно, конечно, изобрести нечто утончённое... Но в момент совершения расплаты, думаю, будет скучно... Можно ли простить врага? Бог простит!
Альбино подумал, что подобные взгляды мессира Фантони - горький упрек ему самому, поддавшемуся дьявольскому искушению, но тут где-то внизу вдруг заслышался перебор струн и в несколько глоток зазвучали слова размеренного напева:
По улицам ночным, по переулкам спящим -
Четыре дурака - мы инструменты тащим.
Почувствовав в груди любовную истому,
Мы с музыкой своей бредем от дома к дому.
Едва взойдет луна, мы серенаду грянем:
Пиликаем, бренчим, басим и барабаним.
Сверчок, скорей очнись от сумрачной дремоты!
Здесь, под твоим окном, мы разложили ноты...
– Пошли вон отсюда, горлопаны окаянные, крикуны чертовы!!
– голос монны Анны звенел откуда-то с мансарды.
Франческо уже был на ногах.
– О, матушка заметила мой квартет, то-то шуму будет...
Мы будем здесь стоять хоть до восхода солнца,
Пока ты наконец не выглянешь в оконце!
А коль ночной дозор пройдется по кварталу,
Мы ноги пустим в ход, чтоб шее не попало!
Франческо Фантони исчез, через минуту возник в плаще и с гитарой за спиной на парапете балкона, да и сиганул вниз с высоты не меньше десяти футов. Альбино в ужасе ринулся на балкон, но оказалось, что нахал уже присоединил свой звучный голос к уличному трио, и все они дружно улепетывали. К удивлению Альбино, в числе музыкантов была и босоногая чумазая девчонка лет четырнадцати, тащившая барабан. Он прикинул, Мушка она, Душка или Чушка, но ответ на этот вопрос получить было не у кого.
Нам музыка милей небесной благодати,
Поет гобой д'амур у лютни на подхвате...
– Куда, поганец бесовский? Опять к девкам? Вернись, вернись сейчас же!!
Но было поздно: голос монны Анны оглашал уже пустой проулок. Рассерженная монна Фантони, понимая, что упустила распутника, ещё несколько минут рвала и метала, но вскоре махнула на беспутного сынка рукой и захлопнула окно. Воцарилась тишина, смолкли шаги одиноких прохожих, луна, как огромный круг сливочного сыра, нависла над спящим городом. Альбино, порядком обессилевший за этот длинный день, полный удивительных открытий и волнующих предположений, прочел молитвы, прося Господа дать ему понимание происходящего, потом уронил голову на подушку и уснул.
Проснулся он в третьем часу пополуночи, на Бдении, по монастырском привычке. Вокруг стояла тишина, на востоке ещё не розовело, петухи молчали, в полуоткрытое окно задувал теплый ночной ветер, обещая погожий денёк. Оставался день до Вознесения. Монах вспомнил, как накануне Вознесения в монастыре совершались трёхдневные церковные моленья, в первый день молились о сенокосе, во второй - о жатве, в третий - об уборке винограда. По завершении же молитв обходили поля, освящали колодцы и источники. Альбино вздохнул, ему захотелось туда, к братьям...
Но он быстро опомнился. Его ждало дело, страшное и чёрное, и где взять сил исполнить его?
Однако сейчас, обдумывая своё пребывание в Сиене, Альбино не ощущал уже былого малодушия, хоть по-прежнему считал свою задачу почти невыполнимой. Но теперь - он ощутил это сердцем, с ним снова был Бог. Его наполняло силой и уверенностью. Разве Бог спит? Нет, из тех девяти, коих он числил во врагах - семерых присных Марескотти, его самого и предателя Баркальи - нет уже троих! Арминелли, Тонди и Франческо Фантони уверены, что злого человеческого умысла тут нет. Возможно, они и правы и тогда - это подлинно перст Божий! Что до подозрений Баркальи - это всего лишь его больная совесть рисует на песке кривые рожи сумрачных чудовищ...
В назначенное время Альбино снова был у Арминелли, работал с обычным монашеским усердием, при этом не мог не заметить, что мессир Элиджео стал относиться к нему мягче и душевнее, даже приказал принести из трактира обед и для него, чего накануне не сделал. Библиотекарь явно дорожил им, и ещё одним свидетельством его симпатии стало приглашение на завтрашнее торжество по случаю праздника Вознесения. Утром, после торжественной мессы в городском соборе Санта-Мария дель Ассунта, предполагалось выехать за город, в Ашано, и там, на вилле мессира Палески, отпраздновать этот светлый день.
Альбино растерялся. Ему не хотелось отвергать приглашение, ведь там он смог бы рассмотреть своих врагов поближе, узнать их прихоти и привычки, что могло пригодиться, но у него не было своей лошади, а купи он её, в чьей конюшне держать? Не обременять же монну Анну... "Он в городе недавно, поведал наконец Альбино мессиру Элиджео свои затруднения, друзей у него здесь нет, нет и коня, и он боится быть в тягость..." Мессир Арминелли разбил все его опасения в прах: на празднике предполагается несколько карет для дам и подводы для людей преклонного возраста и некоторых иных, вроде мессира Тонди, которых выдержит только феррарский тяжеловоз, - тут мессир Арминелли прихихикнул.
– Верхом будут только молодые люди, но для него в подводе местечко, конечно же, найдется.