Воздаяние
Шрифт:
– А... вот в чем моя беда...
– вяло пробормотал Франческо, - я боюсь высоты... Не всякой, ибо люблю смотреть на город с колокольни. Я боюсь высоты, с которой люди похожи на муравьев. Хотя ... хотел бы ... Мой братец Джильберто умел смотреть на реки крови и слез и во всем видеть провидение. Но бедный Бог! Злодеи ненавидят Его за то, что Он мешает им творить зло, добряки - за то, что Он не мешает злодеям творить зло. А самое дурное - зло внутри этой девочки. Она станет шлюхой. И неважно, выйдет ли она замуж, сбежит ли из дома с любовником или отдастся первому встречному... Это тьма, и у неё ведь есть свой, чёрный свет... Тьма не пожрёт свет, но сколькие сломают в этой тьме ноги и души...
– Зачем вы так?
– Альбино не мог понять странных слов
– Провидение?
– прошептал вдруг Фантони и поморщился, - мне или не хватает истинной веры, или монсеньор епископ Гаэтано что-то перепутал в доктрине...
Альбино скривился. Имя Квирини было ему ненавистно.
– А знал ли он её вообще?
– Он знает её, - резко бросил Фантони и тут же ядовито проронил, - не зря же его учили в Риме...
Альбино покачал головой.
– Ваши мысли - больные мысли. Вы просто утратили Бога, Франческо, вы утратили Бога-Любовь...
Фантони кивнул.
– Да, не выдержал искушения, - усмехнулся Фантони, - оказался слаб...Но меня сильно искусили... Женщины горьки.
– А скажите... Катарина Корсиньяно, - спохватился вдруг Альбино и умолк.
– Катарина? Она башковитая и не блудливая.
– Я не о том. Мессир Монтинеро принуждает ее к замужеству явно против её воли, подеста же просто не видит этого... Почему?
Фантони оторопел.
– Бросьте... Кто её принуждает? Просто любая уважающая себя кошечка должна пошипеть и повыгибать спинку, прежде чем подпустит к себе кота. Лоренцо ей нравится. Я уже к их свадьбе сочинил две величальные, и уверяю вас, не зря трудился. А подеста... Ему надо пятерых девок пристроить... Да и чём Монтинеро-то плох?
– Но он отогнал от неё всех поклонников...
– И правильно сделал, - хмыкнул Франческо.
...Альбино долго не мог забыть разговора с Франческо Фантони, он был растерян, точнее, поколеблен в своей, дававшей ему силы и спасавшей от уныния уверенности, что всё, совершающееся с людьми Марескотти, есть промысел Божий. Франческо насмешливо обронил, что считает случившееся делом рук человеческих, то есть, новым преступлением, новым злом, и недобрый блеск глаз и уверение в достаточных основаниях для такого суждения расстроили Альбино.
Однако чем больше он назавтра, сидя среди библиотечных полок, думал о гибели Карло Донати, тем меньше верил Фантони. Альбино пытался вспомнить, кто и куда выходил из гостей за свадебным столом, но там царило обычное пьяное веселье, и, хоть он прекрасно помнил все эпизоды застолья и речи с пожеланиями счастья молодым, но ничего, что могло бы иметь отношение к гибели Донати, в его памяти не задержалось. Да и не в том было дело, кто и куда отлучался из пиршественного зала. Пожалуй, выходили все. Были минуты, когда он не видал за столом Камилло Тонди, уходил и мессир Арминелли, выскакивал танцевать его сосед, которого ему представили как Рафаэлло Пуччи, только Филиппо Баркальи никуда не уходил, напряженно сидя на углу стола на краешке стула, и не вставал из-за стола епископ Квирини. Но ведь дверь нужника была заперта изнутри, и никто, кроме Донати, не мог этого сделать! И медик тоже признал причиной его смерти остановку сердца. О чём же говорил Франческо? Фантони вроде не имел счетов с Марескотти: гаер никогда ничем не злил мессира Фабио, Альбино даже как-то видел, что они довольно мирно о чем-то шептались. Да, это было в Ашано. Что до его ссор с людьми Марескотти, так там имели место, в общем-то, обычные склоки отпрысков знатных фамилий, весенний гон молодых самцов, распри из-за женского внимания и побед на палио, и у красавца Франческо, удачливого наездника и прекрасного певца и танцора, не могло не быть завистников и недоброжелателей.
Альбино мог лишь подумать, что устами Франческо говорило похмелье, хоть он и не заметил, чтобы тот напился на свадьбе Убертини. Фантони умел лицемерить, и весьма трудно было понять, когда он серьёзен, а когда шутит
Альбино порой казалось, что и Фантони, изломанный и кривляющийся фигляр, тоже носит маску, что он умней и серьезней, чем нарочито хотел выглядеть. Но зачем? Что связывает его с этими людьми? Монна Анна уверяла, что он даже сводничает для них. Если это так - то он, конечно, погибшая душа, но в разговорах с ним ведь проступали, Альбино чувствовал это, мощь духа и истинные суждения. Франческо понимал, что вокруг творится беззаконие, однако участвовал в нём. Зачем? Хотел возвыситься до положения советника, вроде Венафро, или стать фаворитом Марескотти?
Глава ХI. Смерть у Фонте Бранда.
За ту неделю, что минула после смерти Карло Донати, с Филиппо Баркальи, работавшим рядом с Альбино, произошло нечто страшное. Он и до того день ото дня бледнел и худел, но теперь казался просто недужным, совсем молодой, он шаркал ногами при ходьбе и спотыкался на ровном месте. Филиппо не спрашивал больше Альбино о погибшем, ибо сам был на свадьбе в доме Убертини, а просто сидел и, когда мессир Арминелли не видел его, тупо смотрел в пустоту. Альбино было жаль его, жаль, несмотря на то, что его братья погибли по вине этого человека. Слишком заметен был его дурной страх, слишком бросалась в глаза пустота души несчастного.
Сам Альбино уходил в работу, и некоторые манускрипты собрания Петруччи подлинно заинтересовали его. В одну из тех минут, когда он был поглощен переводом, монах неожиданно услышал знакомый голос и оторвался от рукописи. Под сводом полукруглого арочного входа стояли Филиппо Баркальи и Никколо Монтичано.
– ... А что он?
– Ничего. Случайность, говорит, вроде, но...
– голос Монтичано, к удивлению Альбино, дрожал.
– Что "но"?
– прошептал Баркальи.
– Ему эта девка давно приглянулась, он велел этому гаеру Фантони привести её к нему, а тут... прислал сказать, что передумал.
– Почему?
– Не знаю.
Голоса собеседников, несмотря на то, что говорили они негромко, далеко разносились под гулкими библиотечными сводами. Альбино понял, что Никколо Монтичано испуган - почти так же, как Баркальи. Но не это насторожило его. Ему причинило немалую боль упоминание имени Франческо, причем понятно было, что Монтичано действительно считал его сводником. Монах с отвращением подумал, что судьба могла привести его в дом именно того человека, который, может быть, насмотрел для мерзавца и его сестру... Речь, однако, безусловно, шла о Фабио Марескотти. Это он велел не приводить к нему новую девицу. И почему - тоже было понятно. В словах Монтичано и Баркальи это понимание не проговаривалось, но проступало, просто оба не хотели говорить об этом вслух.