Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
Прошу тебя, друг, закажи сапожки деткам по мерочке. До свидания. Да будут Бог и Ангелы над тобою, вручаю тебя Пречистой Богоматери Деве -
Твоя Ниночка (Так любил именовать свою жену Егор Иванович — прим. авт.).
Жизнь Анны Николаевны после замужества не давала ей возможности расслабиться, понежиться в ипостаси любимой молодой жены, в удовольствие побыть тургеневской помещицей, вкушая радости тихого деревенского жития. Заботы ее непрестанно увеличивались: разрасталась семья, воспитание детей, которым она сама занималась (и с честью справилась!), а также хозяйство — все это практически лежало на ее плечах, поскольку Егор Иванович, как уже говорилось, постоянно бывал в разъездах и отлучках. А ведь Анете было 23 года, когда она вышла замуж, и всего 25, когда стала хозяйкой Орехова. К
…Милый мой Егор Иванович, попроси доброго нашего графа одолжить нам взаймы 5 мер семя льняного. Завтра сев, а у нас нет… (Речь идет о графе Валериане Николаевиче Зубове, у которого служил управляющим Егор Иванович — прим. авт.).
Анна Николаевна была, по выражению внучки ее Екатерины Александровны Домбровской, одарена «умом практического склада высокого порядка». Бабушка моя, имевшая счастье прожить вблизи Анны Николаевны 26 лет, поучаться от нее, слышать ее рассказы и живые воспоминания о ней ее сыновей и дочери, именно она в свое время замечательно метко, просто и безошибочно глубоко (что было присуще по наследству и ее собственному уму, трезвому и деятельному; и, конечно, слогу), очертила образ своей бабушки. Да так, что лучше и не сказать:
«…По воспоминаниям сыновей и дочери Анна Николаевна была строгая и непреклонно требовательна. Но вместе с тем, всегда ровная и справедливая. Одним из качеств ее был уравновешенный характер. Со дня своего замужества Анна Николаевна всю свою личную жизнь сосредоточила на любви и заботах о муже и детях. Она рано сумела перейти на положение всеми уважаемой, пожилой матери семейства. После сорока лет она покрыла голову черной косынкой и носила ее всю свою долгую жизнь. Гладко причесывала она свои рано поседевшие волосы, одевалась в темные, свободные платья с пелеринкой и совершенно не заботилась о своей весьма красивой в молодости наружности. Однако до глубокой старости облик ее, спокойный и благостный, сохранял подкупающую привлекательность. Как и Егор Иванович, только в ином духе, по детски, без рассуждения и просто веровала Богу Анна Николаевна. Вера поддерживала ее во всех тяжелых случаях ее жизни, придавая ей силу и стойкость терпеливо и безропотно переносить все невзгоды».
Добавлю, основываясь на тех же семейных воспоминаниях, еще одну деталь, которая с детства была мне особенно говорящей, притягательно милой, поражавшей меня, и всегда ставившей образ Анны Николаевны недоступно высоко, как идеал, как нечто ангельское… Я ее только такой в сердце своем ее и видела: никогда и не на кого не возвышающей голоса, никогда не пребывающей во гневе, раздражении и уж тем более в каких-либо злобных, пусть и спрятанных чувствах осуждения других. Это не была черта обычной прежде внешней дворянской сдержанности, привитой, вышколенной, — ширмы, которая каких угодно чудовищ могла скрывать, да нередко и скрывала: и равнодушие, и холод, и гонор с презрением к другим, и что угодно… Воспитание, конечно, сделало свое дело, но то, о чем я говорю, было свойством ее души, природой ее. Такая вот была ровность, уравновешенность и, главное, — спокойствие. И что, как не глубина и крепость ее Веры и христианская мудрость дарили и хранили в ней это чарующее спокойствие?
Как говорил один духоносный старец (архимандрит Софроний (Сахаров) — 1896–1993 гг.), довериться Богу можно только в подлинной простоте, став Евангельским дитем. «Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18:3). Смею утверждать, что и Анна Николаевна, и сын ее Николай Егорович, имели в себе залог той самой простоты, в основе которой — всегда лежит душевная чистота. Это было свойственно многим старинным русским людям. И Пушкин, и Толстой, и Достоевский запечатлели в своих отражениях этот типично русский образ чистой простоты: граф Ростов в «Войне и мире», генеральша Епанчина в «Идиоте»…
Правда одну оговорку я все же сделаю, вспомнив то, о чем рассказывалось в предыдущей главе… Не могу себе представить, как бы реагировала Анна Николаевна на то, что ждало ее Отечество, ее семью и миллионы русских людей всего через несколько лет после ее кончины в 1912 году? Ответа у меня нет. Хотя в какой-то мере он все-таки существует в лице моей бабушки Екатерины Александровны — фигуры более сложной и в глубинах своих противоречивой. Но и она свои почти что 80 лет, из которых 65 лет пришлось на век XX, тоже прожила в подобной ровности, без злобы и гнева, принимая все без тени ропота ни на обстоятельства, ни на людей, хотя у нее уже не было такой неколебимой детской Веры, как у ее бабушки.
Иллюстрация: коллаж (работа Екатерины Кожуховой): старинная карта северо-западной части Тульской губернии, Алексинский уезд и ст. Суходол, где родилась и провела свое детство, отрочество и юность в родительском имении Анна Николаевна Стечкина (в замужестве Жуковская). Луга и Ока в местах родины Стечкиных.
…Понятия у Анны Николаевны всю жизнь оставались старинные: она никогда не желала зла ни крестьянам, ни дворовым, но не считала их и ровней себе. Близка ей была по-настоящему лишь няня Арина Михайловна, ее помощница и наперсница, которую вывезла она с собой из Плутнева еще совсем юной крепостной девушкой. Няня вырастила два поколения детей Жуковских. Ее все очень любили и почитали. Это поистине была семейная Арина Родионовна.
Строга была Анна Николаевна и в соблюдении церковных установлений. Даже на браки с троюродными родственниками своих детей она не благословляла. А уж тем более между двоюродными. Так не сложилась семейная жизнь ее сына Николая Егоровича: он любил Сашеньку Заблоцкую, свою двоюродную сестру — дочь Софьи Николаевны — младшей сестры Анны Николаевны. Почти полжизни не имел спутницы: всем существом своим жил в науке, от одиночества спасала его любимая и дружная семья, добрые друзья студенческой молодости, а потом и ученики, и верные соратники. Но уже ближе годам к пятидесяти, когда скончалась его старшая сестра Мария Егоровна, бывшая его другом и хозяйкой, хранившая тепло, уют и живость в их общем доме, когда вышла замуж и уехала самая младшая из всех — любимая сестрица Верочка, Николай Егорович вдруг впервые ощутил пустоту вокруг себя. Правда, в письмах он лишь чуть-чуть дает волю легкой грусти, чаще шутит по поводу безуспешных попыток его друзей каким-то образом помочь ему найти спутницу жизни. Так в письме сестре Вере во Владимир в середине декабря 1886 года за две недели до рождения Кати (Екатерины Александровны Домбровской) — второй дочери Верочки, он пишет:
Милая Вера!
Живо вспоминаю я те летние вечера, когда мы тебя крестили на прощание. Как жаль, что я теперь не могу ободрить и перекрестить тебя. Радуюсь, что из твоего письма можно судить о хорошем настроении твоего духа. Завтра поутру пошлю тебе кое-что для будущего детки и для маленькой Верочки…
Недавно у нас был факультетский обед: пили тост за невесту Орлова, который весьма умилился и выставил 2 бутылки шампанского. Слудский (Ф.А. Слудский — профессор теоретической механики — прим. авт.) под конец обеда натравил кампанию на меня, чтобы пить за мою будущую жену, но я говорил, что математикам не подобает пить за мнимую величину… Один раз был в общественном месте на студенческом концерте. Со мною рядом сидели супруги Бугаевы (Н. В. Бугаев — математик, декан математического факультета Московского Университета. Отец писателя Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева прим. авт.).
На втором акте madam Бугаева, с которой супруг меня познакомил, объявила мужу, что она желает поменяться с ним местом, так что села рядом со мною. Таким образом, она пользовалась моим биноклем и толкала (по случаю тесноты) меня локотком. Бугаев был видимо, недоволен; вчера при встрече со мною в университете, когда по какому-то поводу я стал заявлять, что уже отжил свою молодость, он сказал: «Нет, вы человек опасный, недаром усы колечком закручиваете»…
Прощай, дорогая, целую тебя крепко. Не заботься ни о чем; все Бог даст, устроится… Скажу, как говорил мамашин дядя (Скорее всего, это муж двоюродной тетки Анны Николаевны, ее опекун — Алексей Петрович Северцов, — прим. авт.): «Подожди Мариам, до моих именин», а там мы с Машей к Вам приедем.