Возлагаю крест
Шрифт:
Парень не договорил и уставился на меня. В его глазах всё отразилось: припоминание, узнавание, недоумение. Он щелчком отправил недокуренную сигарету в урну, сухо кивнул и стремительно зашагал прочь. Понятно, принял меня за спятившего от горя. Наверное, ещё и сплетен наслушался...
Я тоже отправился дальше. Через несколько метров остановился. Что за чушь? Здесь, на газоне у многоэтажки, должны быть фигуры из искусно сформированного кустарника -- Три Медведя перед чугунным пнём.
Попрыгун, когда я забирал её из музыкалки, всегда влезала на этот пень и раскланивалась воображаемым зрителям,
Спросить у прохожих не решился и поплёлся дальше.
Что произошло-то? Дочка забрала с собой часть привычного мира? Или она, эта часть, покинула меня вместе с кровиночкой?
Сейчас должны показаться из-за домов корпуса её школы. А если всё же зайти? Нет, это свыше сил. Завтра.
Однако вместо школы за бетонным забором возвышались два крана, стены какой-то стройки. Вот как... А может, к лучшему? Пройду дальше, пересеку проспект и возле дома Лениных родителей обнаружу дочку.
Впереди замаячил сиреневый глаз светофора. Разве такое случается?.. Я заспешил через дорогу, не дойдя несколько метров до пешеходного перехода. Взвизгнули шины, залились тревожными гудками автомобили. Ох ты, наверное, всё же на красный попёр. Да и плевать. Мне был знак. Нужно торопиться. Потому что "быстрее" - моё любимое слово.
Когда подбежал к дому тестей, снегопад прекратился. Подул ветер и разорвал облачную пелену. Выглянуло солнце. Я спустился по ступенькам, которые полностью были скрыты сугробами. Потрогал здоровенный замок. Не успел.
Ничего, завтра снова пойду. У меня в запасе ещё две недели новогодних "каникул".
В кармане завибрировал мобильник. Провалитесь все, не отвечу. Сбросил вызов, но трубка не унялась. Отключил телефон, развернулся, чтобы подняться по лестнице.
На ступеньке в рассыпчатой, зернистой мякоти сугроба застряло что-то ярко-алое. Нет, не кровь... Я поднял детский мячик. Не припомнил такого у дочери, но разве это сейчас важно? Попрыгун дожидается меня у бабки.
Рванулся к подъезду, оттолкнул женщину, которая только что вышла. В лифте нетерпеливо попинал стенку - "быстрее, быстрее"! Перед дверью не смог вздохнуть от волнения, нажал зачем-то кнопку звонка, который был отключён бог весть когда. Не успел осознать глупость поступка, как раздалась переливчатая трель. Створка распахнулась, в глаза ударил сноп света, словно от прожектора.
Попрыгун, с её трогательным бантом на макушке, в школьной форме, чистенькой, без пятен крови, стояла на пороге в круге ярчайшего сияния и недоумённо смотрела на мои руки.
– Папа, что это?
– раздался резковатый, как говорил дед, "командирский" голосок.
Родная моя!
Я еле оторвал взгляд от её личика и уставился на то, что держал.
Истекающая багровыми каплями, тёплая плоть. Обрезанные бледные сосуды. Лиловая содрогавшаяся мышца...
То, что убийца извлёк из растерзанного тела.
Очнулся. Передо мной - тёща с зарёванным, помятым лицом.
– Что это, Слава? Зачем тебе мячик?
– она.
Голова раскалывалась, перед глазами всё плыло и дрожало, но я заметил, как плохо выглядит Анна Петровна, с которой расстался не больше часа назад.
Я швырнул мяч назад, он заскакал вниз по лестнице.
– Как ты узнал, что Ваня умер?
– шлёпая трясшимися губами, спросила тёща.
– Я всё звонила тебе... Не дозвонилась.
Я вошёл и без сил опустился на пуф.
– Полчаса назад сообщили...
– сухо, без слёз, страшно кривя рот, заплакала Анна Петровна.
Я не смог выдавить из себя ни одного слова.
– Я ж говорила тебе, - вдруг зачастила свекровь, брызгая слюной.
– Это она, Алёнка... Приходила за дедом. А если к Леночке явится?.. Освящать нужно квартиры. Специалистов звать. Службы в семи храмах заказывать. Сейчас сослуживцы Ивана подъедут договариваться о гражданской панихиде. Слава, ты должен...
Я не дослушал и сорвался с места. В спину полетел визг:
– Слава, ты куда? Не оставляй меня одну!
Хотел хлопнуть дверью, но Анна Петровна вцепилась в ручку, не давая закрыть.
– Слава, ты должен...
– Я к Лене, - заорал я, не оборачиваясь, и потопал по ступенькам вниз.
– Только Леночке ничего не говори!
– словно заверещал весь подъезд.
Только я вышел, как подъехали два "уазика" с мигалками. Наверное, люди с бывшей работы тестя. Один мужчина в штатском сразу направился ко мне и о чём-то заговорил, тревожно всматриваясь в моё лицо.
Мир оглох.
Я видел, как шевелились губы мужчины, но не услышал ни одного слова. Да разве это важно теперь?
Точно так же, беззвучно, попросил доставить меня в городскую хирургию, где пять дней назад в реанимации спрятали мою жену.
Мужчина закивал, повернулся к машине и о чём-то распорядился. Я сел в салон, за мной бесшумно захлопнулась дверь.
"Уазик" мчался через нарядный предновогодний город, а я думал, разрешат ли мне увидеть жену. Что я скажу, если она окажется в сознании?
Лена поначалу оказалась сильнее всех нас. Не скрою, что держался тогда не за счёт силы воли, а исключительно благодаря Лениной выдержке. Но сломалась она первой. Так из-за структурных повреждений металла лопается стальной трос.
... В первую же ночь после похорон я услышал, как жена говорит с кем-то на кухне. Подумал, что для "душеспасительной" беседы с одним из сочувствовавших знакомых она отправилась подальше от спальни, чтобы не потревожить меня. Однако тон её голоса насторожил -- спокойный, твёрдый и одновременно ласковый. Именно так психолог посоветовал общаться с нашим гиперактивным ребёнком. Лена уговаривала кого-то не бояться, не капризничать и просто дожидаться маму с папой.
Меня прошибло потом: с Леной беда, не выдержал её рассудок. Хотел было вскочить с постели, но тут вошла жена, щёлкнула выключателем и извинилась, увидев, что я не сплю.
Лена сунула что-то в шкатулку с украшениями, которая стояла на трюмо, потушила свет. Улеглась, отвернувшись от меня. Я долго слушал -- не раздастся ли плач.
Жена заснула.
А утром я обнаружил её на кухне. В распахнутом халате, с раной на груди.
На столе -- окровавленный нож.
Она бормотала о том, что всё можно исправить, починить. Пыталась скользкими от крови руками вдеть нитку в иголку.