Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

Ремарк Эрих Мария

– Не очень.

Первый раз в Праге ему предлагали стул. Он воспользовался редкой возможностью и сел. «Извини, рабби, – подумал он, – я поторопился с выводами. Ты прости меня, рабби Израэль, я еще молод». Он раскрыл свою папку.

Толстая женщина стояла перед ним, скрестив руки на животе и ласково глядя на него.

– Это духи? – спросила она и показала на маленький флакон.

– Да. – Собственно, Керн ожидал, что она заинтересуется мылом. Он поднял флакон, как драгоценный камень. – Это знаменитый «Фарр» фирмы Керн. Нечто исключительное!

Не то что щелок, который производит фирма «Лео». Как раз под вами внизу живет их представитель г-н Шимек, знаете?

– Так-так…

Керн открыл флакон и дал женщине понюхать. Потом он вытащил пробку и мазнул по жирной руке.

– Попробуйте сами.

Женщина обнюхала руку и кивнула.

– Кажется, хорошие. У вас только такие маленькие флакончики?

– Вот небольшие. Есть еще один, очень большой. Вот. Он стоит всего сорок крон.

– Ничего. Этот большой подойдет, я его беру.

Керн не верил своим ушам. Восемнадцать крон чистой прибыли.

– Если вы берете большой флакон, то я бесплатно даю кусок миндального мыла, – заявил он в восторге.

– Прекрасно, мыло всегда пригодится. – Женщина взяла флакон и мыло и ушла в соседнюю комнату.

Керн между тем снова упаковал свои вещи. Из приоткрытой двери шел запах вареного мяса. Он решил устроить себе сегодня роскошный ужин. Суп в столовой на Венцельсплатц не насыщал.

Женщина вернулась.

– Ну, большое спасибо и до свиданья, – сказала она приветливо. – Вот вам бутерброд на дорогу!

– Спасибо. – Керн остановился и ждал.

– Еще что-нибудь? – спросила женщина.

– Да, конечно. – Керн засмеялся. – Вы еще не отдали мне денег.

– Деньги? Какие деньги?

– Сорок крон, – сказал пораженный Керн.

– Ах так! Антон! – крикнула женщина в соседнюю комнату. – Пойди-ка сюда! Здесь один требует денег!

Из соседней комнаты вышел мужчина в подтяжках. Он утирал усы и жевал. Керн увидел под пропотевшей рубашкой брюки с лампасами, и в нем вдруг шевельнулось дурное предчувствие.

– Деньги? – хрипло спросил мужчина, ковыряя в ухе.

– Сорок крон, – ответил Керн. – Но лучше отдайте мне мой флакон, если это для вас слишком дорого. А мыло можете оставить.

– Так-так! – Мужчина подошел ближе. От него пахло застарелым потом и вареной свиной требухой. – Пойди-ка сюда, голубчик! – Он открыл дверь в соседнюю комнату. – Знаешь, что это такое? – Он показал на форменный китель, висевший на стуле. – Одеть это и пойти с тобой в полицию?

Керн сделал шаг назад. Он уже видел себя в тюрьме, приговоренного на две недели за спекуляцию.

– У меня есть разрешение на жительство, – сказал он так равнодушно, как только смог. – Я могу вам показать.

– Покажи-ка мне лучше твое разрешение на работу, – возразил мужчина и уставился на Керна.

– Оно в отеле.

– Можем пойти и в отель. Или лучше оставишь флакон в подарок?

– Берите, – Керн оглянулся на дверь.

– Возьмите же ваш бутерброд, – сказала женщина с широкой улыбкой.

– Благодарю, не нужно, – Керн открыл дверь.

– Поглядите на него! Вот неблагодарный!

Керн захлопнул за собой дверь и бросился бежать вниз по лестнице.

Он не слышал громоподобного хохота, раздавшегося ему вслед.

– Великолепно, Антон! – заливалась смехом женщина. – Ты видел, как он улепетывал? Словно его ужалило в зад. Еще быстрее, чем тот старый жид, что приходил сегодня после обеда. Тот принял тебя прямо за капитана полиции и думал, что его уже посадили.

Антон самодовольно ухмыльнулся.

– Они все боятся униформы, будь она хоть на почтальоне! Так лучше для нас! Мы кое-что имеем с эмигрантов, а? – Он схватил женщину за грудь.

– Духи хорошие, – она прижалась к нему. – Лучше, чем тот шампунь, который продавал старый жид.

Антон подтянул брюки.

– Ну так подушись сегодня вечером; буду спать с графиней. Там, в кастрюле, есть еще мясо?

Керн стоял на улице. «Рабби Израэль Лёв, – обращался он довольно жалобно в направлении кладбища. – Вы посадили меня в галошу, рабби. Сорок крон. Даже сорок три с мылом. Двадцать четыре кроны чистого убытка».

Он вернулся в отель.

– Меня никто не спрашивал? – спросил он портье.

Тот покачал головой.

– Никто.

– Точно?

– Точно. Никто. Даже президент Чехословакии.

– Ну, этого я и не жду, – сказал Керн.

Он поднялся по лестнице. Странно, что он ничего не услышал об отце. Может быть, он и правда не заходил; или его за это время схватила полиция. Он решил подождать несколько дней и потом еще раз зайти на квартиру госпожи Эковской.

Наверху в своем номере он увидел человека, который кричал ночью. Его звали Рабе. Он как раз раздевался.

– Вы собираетесь ложиться? – спросил Керн. – Еще нет девяти.

Рабе кивнул.

– Это для меня самое разумное. Тогда я сплю до двенадцати. В двенадцать я вскакиваю. Каждую ночь. Они обычно приходили в полночь, когда брали нас на допрос из карцера. Потом я сажусь к окну на два часа. А после принимаю снотворное. Так я прекрасно выхожу из положения.

Он поставил около кровати стакан воды.

– Знаете, что меня лучше всего успокаивает, когда я сижу по ночам у окна? Я читаю себе стихи. Старые стихи, знакомые с детства.

– Стихи? – удивленно спросил Керн.

– Да, совсем простые. Например, это, которое по вечерам поют ребятишкам.

Я устал, в постель пора,Спят все дети до утра.Отче наш, ты не сердись,Над кроваткою склонись.Если я в чем виноват,Отведи свой строгий взгляд.Кровь Христова, Божий храмВсе грехи отпустят нам.