Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне
Шрифт:
Он сел на скамью в коридоре. Напротив находился отдел, занимавшийся отправкой эмигрантов.
– Тот, с бородкой, еще работает? – спросил он человека, сидевшего рядом с ним.
– Не знаю. Тот, которого я знаю, – без бороды.
– Ага. Может быть, его перевели. Как они здесь теперь?
– Ничего, – сказал человек. – На пару дней прописаться можно. Но больше вряд ли. Здесь слишком много эмигрантов.
Керн задумался. Если ему дадут прописку на несколько дней, то он сможет получить в комитете для беженцев талоны на еду и питание. Может быть, на целую неделю. Он знал это еще со своего первого приезда сюда. Если они не
– Ваша очередь, – сказал человек рядом с ним.
Керн посмотрел на него:
– Хотите, я вас пропущу? У меня есть время.
– Хорошо.
Человек встал и вошел в кабинет. Керн решил посмотреть, что с ним будет, а потом решать, входить ему или нет. Он беспокойно ходил взад и вперед по коридору. Наконец человек вышел. Керн бросился к нему.
– Ну что? – спросил он.
– Десять дней! – человек сиял. – Какое счастье! И не спрашивал ничего. Наверное, в хорошем настроении. А может, сегодня меньше народу. Прошлый раз мне дали только пять дней.
Керн сделал над собой усилие:
– Теперь я тоже попытаюсь.
У человека не было бородки. Однако он показался Керну знакомым. Возможно, он за это время успел сбрить бороду.
Он вертел в руках изящный перочинный ножик с перламутровой рукояткой и смотрел на Керна усталым рыбьим взглядом.
– Эмигрант?
– Да.
– Из Германии?
– Да. Сегодня прибыл.
– Есть какие-нибудь бумаги?
– Нет.
Человек кивнул. Он закрыл лезвие своего ножичка и открыл штопор. Керн заметил, что в перламутровой рукоятке помещалась еще и пилка для ногтей. Чиновник начал осторожно шлифовать ноготь на большом пальце.
Керн ждал. Ему казалось, что ноготь этого усталого человека для него сейчас важнее всего на свете. Он едва решался дышать, чтобы не помешать и не разозлить чиновника. Он только крепко сжал за спиной руки.
Наконец ноготь был готов. Чиновник удовлетворенно оглядел его, потом поднял взгляд на Керна.
– Десять дней, – сказал он. – Можете оставаться здесь десять дней. Потом вы должны уехать.
Напряжение Керна резко разрядилось. Ему показалось, что он упадет, но он только глубоко вздохнул. Потом он быстро взял себя в руки. Он научился пользоваться случаем.
– Я был бы вам очень благодарен, если бы смог остаться здесь на четырнадцать дней, – сказал он.
– Невозможно. А почему вы об этом просите?
– Я жду, что мне пришлют документы. Для этого мне нужен определенный адрес. Тогда я смог бы уехать в Австрию.
Керн боялся все испортить в последний момент – но раскаиваться было уже поздно. Он лгал легко и быстро. Он предпочел бы сказать правду, но знал, что должен лгать. Чиновник, в свою очередь, знал, что должен поверить в эту ложь, поскольку не было возможности установить истину. Оба почти верили, что говорят правду.
Чиновник закрыл штопор своего ножика.
– Хорошо, – сказал он. – В порядке исключения четырнадцать дней. Но потом никаких продлений.
Он взял бланк и начал писать. Керн смотрел на него так, словно писал архангел. Он не мог поверить, что все так ловко устроилось. До последнего момента он ждал, что чиновник заглянет в картотеку и увидит, что Керн уже дважды был в Праге. На всякий случай он назвал другое имя и другую дату рождения. Потом он всегда сможет сказать, что тогда был его брат.
Но чиновник был слишком измучен, чтобы заглядывать куда бы то ни было. Он пододвинул Керну бланк.
– Здесь распишитесь. За вами есть еще кто-нибудь?
– Нет, по-моему, никого. По крайней мере не было.
– Хорошо.
Человек вынул носовой платок и начал любовно чистить перламутровую рукоятку своего ножичка. Он больше не замечал Керна. Керн поблагодарил и вышел так быстро, словно боялся, что у него могут отобрать его бумагу.
Только у ворот здания он остановился и оглянулся. Господи боже, думал он, подавленный свалившимся на него счастьем. Господи, боже милостивый! Я вернулся – и меня не посадили! Четырнадцать дней я могу не бояться, четырнадцать длинных дней и четырнадцать ночей, целая вечность! Да благословит небо человека с перламутровым ножом! Дай ему бог найти еще один такой же ножик с водонепроницаемыми часами и золотыми ножницами внутри! Рядом, у входа, стоял полицейский. Керн нащупал бумагу в своем кармане. Приняв решение, он подошел к полицейскому.
– Который час, вахмистр? – спросил он.
У него были часы. Но слишком уж странным ощущением было отсутствие страха перед полицейским.
– Пять, – буркнул полицейский.
– Спасибо. – Керн медленно спускался по лестнице. Ему хотелось бежать бегом. Только теперь он поверил, что все это было правдой.
Большая приемная комитета по делам беженцев была переполнена людьми. Несмотря на это, она странным образом казалась пустой. В полутьме как тени сидели и стояли люди. Почти никто не разговаривал. Все, что касалось каждого из них, было сотни раз сказано и повторено. Теперь оставалось только одно – ждать. Это был последний барьер перед отчаянием.
Больше половины присутствующих были евреи. Около Керна сидел бледный человек с грушевидным черепом, который держал на коленях футляр со скрипкой. Напротив сгорбленный старик со шрамом на бугристом лбу нервно сжимал и разжимал руки. Рядом сидели, тесно прижавшись друг к другу, светловолосый юноша и девушка. Они крепко держались за руки, словно боялись, что, если хоть на минуту ослабят внимание, их оторвут друг от друга. Они не смотрели друг на друга, они смотрели куда-то в пространство, куда-то в прошлое, и их глаза были пустыми от нежности. Сзади них сидела толстая женщина, которая беззвучно плакала. Слезы стекали из ее глаз по щекам, по подбородку, на платье; она не обращала на это внимания и не пыталась сдерживаться. Ее руки неподвижно лежали на коленях. В обстановке этой молчаливой печали и отчаяния непринужденно играл ребенок. Это была девочка лет шести. Живая и нетерпеливая, с блестящими глазами и черными локонами, она ни секунды не стояла на месте. Перед человеком с грушевидным черепом девочка остановилась. Мгновение она смотрела на него, потом показала на футляр, который он держал на коленях.
– Там скрипка? – спросила она звенящим требовательным голосом.
Человек минуту смотрел на ребенка, словно не понимая. Потом кивнул.
– Покажи, – сказала девочка.
– Зачем?
– Я хочу посмотреть.
Скрипач колебался мгновение, потом он открыл футляр и вынул инструмент. Скрипка была завернута в шелковый лоскут фиолетового цвета. Он осторожно развернул лоскут.
Девочка долго смотрела на скрипку. Потом она тихонько подняла руку и потрогала струны.
– Почему ты не играешь? – спросила она.