Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне
Шрифт:
– Да. Сперва тяжело. Потом легче. Особенно зимой. По крайней мере, спокойно. Человек без паспорта – это труп в отпуске. Ему остается только покончить с собой, больше ничего.
– А с паспортом? С паспортом все равно не получишь разрешения на работу.
– Конечно, нет. Зато получишь право подыхать с голоду совершенно спокойно. А не на бегу. Это уже много.
Керн смотрел прямо перед собой. Штайнер похлопал его по плечу:
– Выше голову, крошка. Зато ты имеешь счастье жить в двадцатом веке – а это век культуры, прогресса
– Здесь что, совсем не кормят? – спросил маленький человечек с лысиной, сидевший в углу на нарах. – Даже кофе не дают?
– Надо только позвонить кельнеру, – ответил Штайнер. – Он обязан принести меню. Имеются четыре меню на выбор. И разумеется, икра.
– Еда здесь плохо, – сказал поляк.
– Ох, да это наш Иисус Христос! – Штайнер с интересом рассматривал поляка. – Ты здесь свой?
– Еда плохо, – повторил поляк. – И мало еда.
– О боже! – сказал лысый из угла. – А у меня жареная курица в чемодане. И когда они нас только выпустят?
– Через две недели, – ответил Штайнер. – Обычный срок для эмигрантов без документов. Так, что ли, Иисус Христос? Ты-то знаешь!
– Четырнадцать дней, – подтвердил поляк. – Или больше. Еда очень мало. Очень плохо. Суп жидкий.
– Черт возьми! За это время курица испортится. – Лысый застонал. – Моя первая пулярка за два года. Копил на нее, собирал гроши. Хотел съесть сегодня на обед.
– Потерпите до вечера, – сказал Штайнер. – Вечером вы сможете вообразить, что вы ее уже съели. Вам станет легче.
– Что? Что за чушь вы несете? – Человек возмущенно посмотрел на Штайнера. – По-вашему, это одно и то же? Не говорите ерунды. Я ведь ее не ел. И кроме того, я бы оставил кусок на завтра.
– Тогда подождите до завтра.
– Мне это не есть плохо, – вмешался поляк. – Курица не ем.
– Еще бы, тебе плохо! У тебя же нет ее в чемодане, – возмущался человек в углу.
– И если бы был, мне не есть плохо! Не ем этот курица! Не любить. Тошнить потом! – Поляк выглядел очень довольным и рукой расчесывал бороду. – Мне не есть плохо без этот курица.
– Господи, да кому до вас дело? – закричал исступленно лысый.
– Даже если курица здесь – я не ел бы его! – объявил поляк с триумфом.
– Боже милостивый! Уже слыхали об этом! – Владелец курицы в отчаянии закрыл лицо руками.
– Пуляркой его не проймешь, – сказал Штайнер. – Наш Иисус Христос обладает на этот счет иммунитетом. Прямо Диоген в смысле жареных кур. А как насчет вареных?
– Тоже нет, – заявил поляк решительно.
– А если с перцем?
– Вообще не ел курица. – Поляк сиял.
– Я сойду с ума! – завопил владелец курицы, подвергаемый смертным мукам.
Штайнер обернулся.
– А яйца, Иисус Христос? Куриные яйца?
Сияние пропало.
– Яйки – да, яйки – очень вкусно. – На растрепанную бороду лег отсвет скорби. – Очень вкусно.
– Благодарение небу! Наконец-то уязвимое место в этом чуде совершенства!
– Яйки
– Я не могу больше этого слышать! Заткните этого обжору Иисуса! – бесновалась курица в чемодане.
– Господа, – произнес мягкий бас с русским акцентом, – зачем так нервничать из-за фантазии. У меня здесь бутылка водки. Позвольте вас просить. Водка согревает сердце и успокаивает душу. – Русский раскупорил бутылку, отпил и протянул бутылку Штайнеру. Тот сделал глоток и передал ее Керну. Керн покачал головой.
– Пей, крошка, – сказал Штайнер. – Так надо. Учись.
– Водка очень хорошо, – подтвердил поляк.
Керн сделал глоток и передал бутылку поляку, который привычным жестом опрокинул ее в глотку.
– Он все выдует, этот помешанный на яйцах! – проворчал человек с пуляркой и вырвал бутылку. – Осталось совсем немного, – сказал он с сожалением, отпив из бутылки и возвращая ее русскому.
Тот сделал отрицательный жест.
– Ничего. Я выхожу сегодня вечером.
– Вы в этом уверены? – спросил Штайнер.
Русский слегка поклонился.
– Я готов сказать: к сожалению. Как русский, я имею паспорт Нансена [4] .
4
Ф. Нансен – известный норвежский путешественник и ученый. По его инициативе Лигой Наций были введены временные удостоверения личности, заменявшие паспорта (нансеновские паспорта), для лиц без гражданства и беженцев. – Здесь и далее примеч. перев.
– Паспорт Нансена! – повторила с почтением пулярка. – Вы принадлежите в таком случае к аристократии бездомных.
– Весьма сожалею, что вам не посчастливилось так, как мне, – вежливо сказал русский.
– За вами все преимущества, – ответил Штайнер. – Вы были первыми. Вам принадлежало сострадание мира. Нам почти ничего не осталось. Нас еще жалеют, но мы обременительны и нежелательны.
Русский пожал плечами. Затем он протянул бутылку последнему человеку в камере, который до сих пор сидел молча.
– Прошу покорно выпить с нами.
– Благодарю, – ответил человек, отказываясь. – Я не принадлежу к вашему обществу.
Все посмотрели на него.
– У меня есть паспорт, родина, разрешение на прописку и разрешение на работу.
Все замолчали.
– Простите мой вопрос, – сказал через мгновение русский после некоторого колебания, – почему же вы тогда здесь?
– Из-за моей профессии, – возразил человек высокомерно. – Я не какой-нибудь сомнительный беженец без документов. Я порядочный шулер и карманный вор со всеми правами гражданства.