Возлюбленная Козаностра
Шрифт:
— Можно взять эту фотографию? — спрашивает Брендон, вынимая снимок из прозрачного кармашка.
— Понравилась?
— Да. На ней отражён твой настоящий дух.
Дух бунтарки, таковой я была в те годы. Вручить ему ценный подарок совершенно не против, что с удовольствием делаю. Время неумолимо летит и приближается к полуночи. Выезжать в ночь не хотелось бы, но у Брендона имеются собственные веские причины поступить именно так. Проводить больше одного дня в Нью-Йорке мы не намерены, поэтому я не собираю вещи. Два пакета, в которые складываю обувь, платье и ночной комплект,
— Элис, поторопись! — зовёт Брендон.
Я спешу спуститься на первый этаж, но на полпути поворачиваю назад, несусь в комнату и впихиваю в пакет семейный альбом. Везти его в Нью-Йорк скорее всего глупо, учитывая, что завтра в это же время вернусь в Братский город. Но объяснить порыва, что заставляет тащить трёхкилограммовую папку с собой и странную тревогу возникшую, как только Мэй показала это монументальное собрание, не могу.
Мы добираемся по ночной трассе до Нью-Йорка быстро. Брендон проезжает мост Куинсборо, что ведёт к острову Лонг-Айлед, игнорируя автомобильный туннель. Ближе к побережью располагается огромная территория с внушительным особняком. Металлические ворота высотой в три метра открывает немолодой мужчина. Он приветствует Брендона, а затем следует вдоль деревьев к дому.
Парадный подъезд впечатляет не меньше, чем тот, что я впервые увидела несколько месяцев назад.
— Брендон! — восклицает миссис Хайд.
Она стоит в холле, нетерпеливо постукивает носком туфли по мраморному полу и порывисто обнимает сына. Мать явно нервничает или злится, пока не понятно. Реджина хлопает Брендона по плечу, говорит ему что-то тихо на итальянском и делает вид, что не видит меня. Разительный контраст в поведении Реджины настораживает. Приветливая женщина из загородного особняка меняет маску и показывает острые зубки.
— О! Элис! — лавирует Реджина между сыном и мной, когда Брендон многозначительно смотрит на неё. — Добро пожаловать, дорогая! Пойдёмте, вы, наверное, устали с дороги.
Достопочтенная дама идёт в левое крыло первого этажа, а мы следуем за ней. Откуда-то появляется девушка в форме горничной и Реджина отдаёт ей распоряжения. Девушка забирает из рук Брендона пакеты, открывает двустворчатую дверь, проходит в огромную комнату.
— Проходи, Элис, — говорит миссис Хайд. — Для тебя подготовили отдельную спальню. Надеюсь, что Брендон не против.
— Не стоило утруждаться, мама, — чеканит Брендон приподнимая бровь. — Оставила бы эту спальню другим гостям.
— Элис, тоже гость, — возражает Реджина, и шёпотом добавляет: — Только не под крышей этого дома Брендон.
Всё ясно. Её неприятие открытое. Выбор сына она не принимает.
— Спасибо, Кармела! Мама, оставь нас наедине, — указывая на выход просит Брендон.
— Доброй ночи, господа! — Кармела спешно выходит из спальни.
— Приятных снов, — роняет Реджина и задевает руку Брендона.
Мне не удобно, зябко и мерзко от выходки Реджины. Я немедленно достаю ночной пеньюар и переодеваюсь.
— Элис, детка. Не обращай внимания на мать.
Брендон садится на кровать, тянет за подол сорочки к себе, усаживает на колени. Он целует в шею, спускается
— Только не в этом доме, — ёрничаю и пытаюсь встать с его колен. — Миссис Хайд очень настойчиво просила не осквернять семейный особняк.
Смех Брендона раздаётся возле уха. Он похлопывает по коленке пятернёй оставляя розовый след от пальцев.
— Ладно, уважим миссис Хайд. Не бери в голову в Элис. У неё настроение сегодня плохое, — успокаивает мой Титан.
— Тогда я лягу спать. Три часа ночи уже.
— Моя комната над этой, — указывает Брендон пальцем вверх. — Приходи, если заскучаешь.
Предложение заманчивое. Учитывая, что до утра осталось несколько считанных часов, вряд ли им воспользуюсь. Ничего. Потерпим до возвращения в Филадельфию.
Брендон чмокает на прощание и увлекшись целует в засос. Ещё чуть-чуть и он никуда не уйдёт. Я толкаю его локтем в спину. Тяжко вздохнув, он отпускает меня.
Приходится буквально выпроваживать грешного сына из спальни. Я смягчаю процесс изгнания, признанием в любви. Удовлетворившись малым, Брендон оставляет меня в покое и уходит.
В комнате довольно тепло, но мне всё ещё зябко. Кошки тихонько скребут по сердцу и, если честно возникает желание сбежать. Этот дом, напоминающий дворец, слишком давит. Впервые в жизни созерцаю, что даёт людям богатство и власть.
Я снимаю покрывало с кровати. От постели исходит приятный аромат горной свежести и цветов. Укрывшись одеялом, просто лежу на удобном матрасе и смотрю в потолок. Мне не спится. Спонтанный приезд тёти Мэй покоя не даёт. Как бы я ни пыталась подумать о чём-нибудь другом, мысли словно заговорщики, возвращаются к фразе:
«Это старый семейный альбом. Дэвид просил передать тебе наследие в случае его неожиданной кончины».
Отец просил тётю сохранить ворох фотографий. Зачем? Он мало что делал в жизни просто так. Я ведь не случайно прихватила с собой альбом. Папа, что-то хотел сказать или передать?
Но почему через Мэй?
«Потому что Аманда не сохранила бы семейную реликвию. Она сожгла многие вещи, напоминающие о прошлом».
Верный ответ нашёлся сам собой.
Осенившие мысли заставляют быстро встать с постели. Я хватаю пакет, вытряхиваю содержимое на кровать и принимаюсь лихорадочно листать страницы.
Что искать? Что?
На первый взгляд ничего примечательно ни в расстановке фотографий, ни в подписях под ними нет. Я пролистываю альбом в третий раз и нечаянно дёргаю страницу. Она рвётся, и одна фотография выпадает из кармашка.
«Вот же папа хитрец! Он спрятал что-то за фотографиями».
Интуиция подсказывает, что я не ошибаюсь. Сердце колотится, а пальцы ловко извлекают одно за другим фото. Я вытащила практически всё, что можно, но пока ничего не обнаружила.
Из двух последних страниц альбома я с какой-то педантичной аккуратностью пытаюсь извлечь оттиски. Одна фотография кажет приклеенной. Она никак не поддаётся. Подёргав её, понимаю, в этом кармашке не один снимок. Последний осторожный рывок и несколько квадратных бумажек летят на ковёр.