Возмездие теленгера
Шрифт:
– Не будет его сегодня, – уверенно сказал Дядин. – Не будет… Погода вишь какая, чертополошная…
Чебот снова поспешно удалялся в ближайшие кусты, и оттуда доносились его мучительные стоны. Время бежало, как вода в Парашке, – стремительно и незаметно.
Наконец Петр Сергеевич разглядел:
– Идет! Ешкин кот!
– Дай-ка мне! – Дядин выхватил у него бинокль и приник к окулярам.
Но уже и невооруженным взглядом было видно, что к берегу, то и дело пропадая среди волн, чапает баркас. Кто, как и почему его вызвал, так и осталось для Кости тайной. После разговоров в «росомахе» со всякими намеками и недоговоренностями расспрашивать
Баркас скрылся за мысом, а когда вынырнул, то оказался уже совсем рядом, и Костя, который разочаровался в своей миссии, вдруг насторожился, как гончая, учуявшая верный след. За штурвалом в зюйдвестке и грубом дождевике сидел очень и очень знакомый человек. Костя еще даже не видел его лица, а всего лишь силуэт и вдруг сообразил: память к нему должна была прийти только при определенных обстоятельствах, в определенный день и определенный час, но атаман Рябой своим неуемным желанием заполучить вертолетную пушку ускорил события, и их цепочка раньше времени привела Костю на берег Финского залива, где он и узнал Большакова Андрея Павловича – северного куратора, к которому рано или поздно должен был явиться и сообщить, что делать. Эта его память была уже не ложной, а самой что ни на есть настоящей, которая открывала дорогу к засекреченному пункту связи.
Он уже открыл было рот, готовый поделиться своей радостной догадкой, как вдруг прикусил язык: а кто же тогда Дядин, который тоже назвался северным куратором? В памяти у Кости о нем ничего не было, совсем ничегошеньки. Странно, подумал он и посмотрел на Дядина, который тоже с нетерпением всматривался в море, но как будто прочитал Костины мысли, оглянулся, нехорошо прищурился, однако ничего не сказал, а снова обратил все свое внимание на человека в баркасе, то бишь на Большакова, словно Большаков был самой огромной радостью в его жизни.
Баркас зашел в бухту. Его меньше стало кидать, и Дядин с Петром Сергеевичем кинулись помогать Большакову пристать к причалу.
Баркас качало и било о сваи. Один раз волна ударила так, что окатила Большакова с головы до ног, и если бы не его экипировка, то он промок бы в одно мгновение. Однако он отряхнулся, как большая собака, шагнул на причал и предстал перед ними во всем своем естестве, большой во всех смыслах: большие руки, большое тело, большие ноги в огромных сапогах, чуть-чуть косолапый, чуть-чуть сутулый. Кроме всех его прочих достоинств – открытого мужественного лица, аккуратно подстриженной бородки и широченных, богатырских плеч, – Большаков обладал еще и густым басом. Он обнялся с Петром Сергеевичем, поздоровался за руку с Дядиным и молодецки спрыгнул на песок.
– А это наша молодая смена, – без капли иронии представил Петр Сергеевич Костю, Чебота и Телепня.
Большаков со всем поздоровался, как с равными, и Костя так и не понял, узнал он его или нет, или сделал вид, что не узнал, или по какой-то причине притворяется и решил ждать знака от него. Вдруг нужно скрывать ото всех наше заочное знакомство? – думал Костя, восхищенно взирая на Большакова глазами.
– Сегодня мы на остров не попадем, – сказал Большаков, глянув опытным глазом туда, откуда пришел. – Завтра, если, дай бог, погода позволит, ну а сегодня отсидимся, у меня здесь недалеко избушка, самогончику попьем.
– Не-е-е… – хором заверили его Петр Сергеевич, Дядин и шустрый Телепень.
Чебот убежал рыгать в кусты и по этой причине не имел собственного мнения.
– А то я все один да один, – посетовал, улыбаясь, Большаков. – Скучно!
И все пошли за ним следом какими-то буераками, лощинами, где деревья только-только начали распускать почки и где зеленая трава только-только лезла из-под бурой прошлогодней листвы. Минут черед двадцать они действительно вышли к избушке на берегу лимана, где дуло гораздо меньше и где волны не с таким шумом бились о песчаный берег.
* * *
Чебот, с равнодушием тяжелобольного, рухнул на ближайший лежак, а Большаков стал командовать. Он послал Костю за дровами, а Телепню приказал чистить печку. Телепень поворчал, мол, опять ему самая грязная работа досталась, но подчинился. Сам же Большаков стал хлопотать по хозяйству. Принес ведро воды, поставил варить картошку в мундире. Достал из погреба непочатую бутыль самогона, чистого как слеза, и налил всем в кружки на полпальца из-за особой крепости лечебного напитка, как выразился он. Костя, памятуя о бражных последствиях, а больше всего – об Аманде, пить не стал, а отдал свою порцию обрадованному Телепню. Потом натаскал дров, настрогал лучин, и вскоре печка уже гудела весело и ровно, а они впятером сели за стол и стали есть вареную картошку с салом, которое привез Большаков, пить самогон, закусывая солеными огурцами, маринованным чесноком и морским луком. Вскоре Костя стал кунять носом от сытной пищи и усталости и в конце концов отправился спать и долго еще слышал и наблюдал, как мужики за столом держат военный совет.
– А если сразу с Петровского форта начать?.. – спрашивал сиплым голосом Дядин и постукивал алюминиевой кружкой о стол, требуя продолжения банкета. – Хороший у тебя «наркоз»! Хороший! Давно я такого не пил. Градусов семьдесят?
– Если под каждым фортом будем искать, знаешь сколько времени уйдет? – отвечал Большаков, встряхивая кудлатой головой и охотно разливая самогон.
– Сколько? – уточнял Дядин.
– Посчитай, – предлагал Большаков, – двадцать фортов как минимум, дня по три на каждый, потому что под каждым лабиринтов, что волос на голове. – И для наглядности взъерошивал себе шевелюру.
Волосы действительно были у него густыми, да еще и завивались в кольца, правда с ранней сединой, но у кого ее в наше «время-марь» нет? Красавцем был Большаков. Настоящим русским богатырем. Недаром его выбрали в северные кураторы, сквозь сон думал Костя. Приятен он глазу и очень заметен, настоящая надежда России. Как такой выжил?
– Двадцать – это много, – соглашались все, в том числе и Телепень, и невольно оборачивались и смотрели на Костю как на последний шанс, чтобы он избавил их от тяжких трудов по обследованию фортов от подвалов до крыш.
По крайней мере, так ему казалось, и от этого у него на душе скребли кошки, а совесть требовала: «Расскажи им все, расскажи!»
– У нас столько времени нет, – объяснял Дядин. – Слухами земля полнится. Кайманы вот-вот прознают о чужаках в городе, тогда за нами начнется охота по всем правилам облавы на диких зверей. Да и к чему охотиться, если мы будем как на ладони? Прилетят черные вертолеты – и нам каюк!
Все помолчали, озабоченные этой мыслью. Потом Телепень даже издал какой-то звук, больше похожий на визг испуганного поросенка, а Большаков, как показалось Косте, охотно согласился: