Возмездие теленгера
Шрифт:
– А ты где шлялся?
Оказалось, что Чеботу поплохело и он отлеживался в ближайших кустах. Для придания своим словам большей достоверности, он покрутил боксерским носом и даже тряхнул головой, отчего его черные вихры разлетелись во все стороны и легли назад, словно копна сена. Костя ему ни капли не поверил, потому что Чебот был свежим, как огурчик.
– А что, я вам нужен был? – невинным голосом осведомился он.
– Да нет… – сказал Дядин довольным тоном. – Мы и без тебя обошлись. – И предостерегающе посмотрел на Костю, мол, если даже о чем-то догадываешься, то держи язык за зубами.
– А у меня голова с детства от высоты кружится, – добродушно сообщил Чебот, и в его глазах мелькнула знакомая деревенская хитрость.
Костя готов был биться об заклад, что Чебот безбожно врет, потому что даже больной Телепень, который имел заячью душу, и тот влез под купол, чтобы поглазеть на город. Однако на вранье Чебота никто не обратил внимания – кружится голова, ну и пусть себе кружится, нам-то какое дело, читалось на лице Большакова и Петра Сергеевича. Костя же решил промолчать, хотя при других обстоятельствах ради спортивного интереса обязательно вывел бы Чебота на чистую воду.
Большаков прямиком направился в порт, и через пятнадцать минут баркас уже лихо разбивал волны, идущие вдоль берега в сторону Санкт-Петербурга. Погода ухудшилась, и вал за валом, накатывающие на правый борт баркаса, заставляли Большакова идти галсами, резко меняя курс, и в результате он не выигрывал, а больше терял время при движении вперед.
Вначале прошли мимо форта Александр I, и его черные стены вставали из воды, чрезвычайно похожие на форт, о котором Костя читал в энциклопедии, он был похож на форт Байярд, который находился рядом с нормандским побережьем Франции. Тоже три этажа бойниц, тот же эллипс в сечении и такие же камни, обрушенные штормами в воду.
Как хотелось Косте крикнуть: «Мы пришли, и никуда не надо больше плыть!» Но он сам же первый не поверил бы своим словам, поэтому промолчал. Они миновали форт Александр I, чтобы устремиться дальше – к форту Милютин, до которого надо было покрыть такое же расстояние, которое они прошли до форта Александр I. Впрочем, если бы Петр Сергеевич в эти минуты наблюдал за Костей, то вся его хитрость открылась бы сразу: не умел Костя хитрить. Однако Петр Сергеевич был занят разговором с Дядиным. Чебот же, хитрющий Чебот с невинным видом взирал на надвигающийся форт. Телепню ни до чего не было дела, он все еще страдал, зеленый, как лягушка. А Большаков усердно боролся с волнами. В общем, Косте удалось скрыть факт своего интереса к форту Александр I.
Он улучил момент и спросил шепотом:
– Где ты был?
Чебот с невинным лицом ответил:
– В кустиках сидел… – На его губах мелькнула знакомая ухмылка, означающая: не лезь, все равно не скажу!
Ну да, понял Костя, хоть режь. Таким уж уродился Чебот – упрямым и своенравным, но глупым, ведь получалось, что он во всем помогает Дядину, а это плохо, очень плохо, и Костя почувствовал себя одиноким, не на кого ему было опереться и не с кем ему посоветоваться, чтобы принять правильное решение.
– Врешь! – убежденно произнес он. – Говори! – потребовал он.
Может быть, Чебот и разоткровенничался бы и рассказал или хотя бы намекнул, что у них с Дядиным на уме, но рядом, как дух, возник этот самый Дядин и сурово посмотрел на Чебота. Чебот поморщился и заткнулся, а у Кости возникло стойкое ощущение, что они в сговоре. Потом его отвлекли, и он на время забыл возникшую мысль, потому что Большаков с Петром Сергеевичем налетели на него, как коршуны, с двух сторон.
– Ну и где твоя ракета? – ядовито спросил Большаков, после того как они втянули баркас на песчаный пляж. – Где? – Он демонстративно из-под руки обозрел развалины форта, который больше походил на недопеченный пирог с оплывшими краями, чем на боевую крепость, призванную охранять Кронштадт с юга.
– Я тоже ничего не вижу! – авторитетно подтвердил Петр Сергеевич и посмотрел на Костю точно так же, как тогда, в спальне у Аманды, – зло и одновременно презрительно.
Интересно, ехидно подумал Костя, а если у меня ничего не выйдет, если я ошибся, что они со мной сделают? Бросят в море или убьют из «плазматрона»?
Все долго смотрели на развалины форта Милютин, густо заросшие травой и осинами от первого яруса до второго. Действительно, ракету здесь спрятать было негде, разве что схоронить в невысоких башнях по обе стороны крепости. Но башни эти были слишком узки для ракеты.
Костя с огорчением «вспомнил», что одна шахта-башня предназначалась для прожектора, а вторая – для корректировщиков огня. На первый взгляд, ни в той и ни в другой ракета поместиться не могла – даже самая маленькая. Но ноги сами несли его к одинокой шахте-башне справа от позиций, где когда-то находился прожектор. Большаков, как тень, следовал за ним, сохраняя на лице выражение крайнего недовольства, за ним семенил невысокий Петр Сергеевич, и на лице у него была написана тайная надежда раз и навсегда разрешить его спор с америкосами. Дядин почему-то приотстал и беседовал с Чеботом. Чебот яростно жестикулировал и даже перекрестился. По его лицу было видно, что он отчаянно врет. Телепень, пораженный в печень алкоголем и укачанный волнами Балтики, безучастно сидел на берегу.
– Я же тебе говорю, – в сотый раз напоминал Большаков, – что я лично исследовал эти развалины. Здесь пусто!
Костя в сердцах едва ему не ответил: «Не учите дедушку кашлять!» Но, учитывая габариты Большакова, это могла быть его последняя реплика, поэтому он молча подошел и заглянул в прожекторную шахту. Петр Сергеевич опередил длинноногого Большакова и тоже сунул морду в шахту, а потом недовольно пошевелил своими вислыми усами, что выражало одну-единственную мысль: «А я так на тебя надеялся…»
– Ну и что?.. – спросил он ехидно, разглядывая далеко внизу пол каземата и остатки подъемного механизма, с помощью которого на поверхность поднимался прожектор. – Где твоя ракета? А?
– Накрылась медным тазиком! – насмешливо высказался Большаков своим густым басом и едва не расхохотался.
– Здесь ракета, – со знанием дела ответил Костя, хотя вовсе не был в этом убежден. – Здесь она!
– Ты уверен?.. – поднял на него свои светлые глаза Петр Сергеевич и с хитрецой прищурился, совсем так, как тогда, в квартире у Аманды.