Возмездие
Шрифт:
— Теперь вы работаете для будущего Германии.
— Да, я верю в Германию, верю в мой народ, который сейчас опутан чудовищной ложью фашизма. Теперь я знаю, что долг каждого немца — не дать фашистам утянуть за собой Германию в пропасть. Так думают многие офицеры. Позавчера в Москве я встретился с фельдмаршалом Паулюсом… К сожалению, было очень мало времени… Послезавтра я должен прибыть в часть.
—
Когда Млынский вышел из палатки, солнце уже позолотило снежные вершины гор.
Приблизился Шумский. Он был в плащ-накидке, из-под которой виднелась немецкая форма.
— Я готов, товарищ полковник.
— Добре. — Млынский посмотрел на часы. — До границы вас доведет Гонуляк, а там встретит Карасев. Его разведгруппа обеспечит ваше внедрение и связь со мной. Вам придется залезть прямо к черту в зубы… и выйти оттуда живым.
— Я постараюсь, товарищ полковник.
— Вы теперь командир второй разведгруппы. Обдумывайте каждый шаг: внедрение Бютцова обратно в вермахт стоило Центру большого труда…
Гонуляк, Хват, Канин и несколько партизан, собранных в дальнюю дорогу, ждут на краю поляны. К ним направляются Млынский, Шумский и Бютцов, за которым сержант Косых несет добротный кожаный чемодан.
— Эх, выпить бы на дорожку, — шутит Хват.
— А вот, — протягивает подошедший Ерофеев баклажку. — Родничок под той скалой обнаружил. Водичка вкусная и холодная, аж зубы ломит…
Хват, отпив глоток, передает баклажку Млынскому.
Тот, попробовав, одобрительно кивает и возвращает баклажку Ерофееву. Поколебавшись секунду, Ерофеев протягивает ее Бютцову.
— На, хлебни и ты на дорожку…
— Данке шён…
И пока подполковник неторопливо, маленькими глотками пьет холодную воду. Хват, шутливо нахмурив брови, наклоняется к Ерофееву.
— Не отравлена?
— Я полбаклажки выпил — и ничего, пока живой, — бурчит Ерофеев. — А к тебе все одно никакая зараза не пристанет.
Группа вместе с Бютцовом уходит. У самого поворота Шумский, прощаясь, машет Млынскому рукой.
А Ерофеев вдруг увидел, что к ним, спотыкаясь и чуть не падая, бежит Катя Ярцева. Он шагнул ей навстречу, и на сердце у него защемило.
— Беда, Ерофеич… непоправимая… — задыхаясь от слез, проговорила Катя. — Ирина Петровна…
Млынский повернулся к ней, словно кто-то его толкнул. В глазах его застыла страшная боль, и мольба, и надежда…
Тихие улочки Веймара. Виллы за аккуратными заборчиками и газонами, запорошенными первым снежком.
В сером «Хорьхе», на заднем сиденье, — подполковник Бютцов. Перед ним — фигура шофера. В зеркальце над лобовым стеклом отражается его лицо. Это — Шумский.
Бютцов приспустил разделявшее их стекло и сказал:
— Нах линкс… налефо…
Глядя в окно, он улыбнулся: тихая улочка с особняками, отступившими от нее за зеленые палисадники, была на месте. И шуцман у поворота узнал подполковника и козырнул, улыбнувшись приветливо.
— Стоп! — сказал подполковник.
Машина остановилась у трехэтажного особняка за лужайкой, окаймленной стриженым кустарником.
Подполковник подождал, пока шофер — правда, не очень аккуратно — выйдет и откроет ему дверцу. Глянув на темные окна дома, он легко взбежал по ступенькам на крыльцо и толкнул незапертую дверь.
Шумский, достав из багажника чемодан, пошел следом.
В просторной прихожей было тихо и пусто. Бютцов заглянул в кабинет и сразу увидел отца, вернее, его седую массивную голову, едва возвышавшуюся над спинкой глубокого кресла.
— Папа!
Старик вздрогнул. Книга упала на ковер. Обернувшись и увидев сына, старый фон Бютцов стал медленно подниматься.
— Фридрих… мой мальчик… Хорошо, что ты нашел время навестить нас, сынок…
Подполковник помог ему. Они обнялись. А в дверях уже стояла старая их служанка. Острый подбородок ее дрожал, в глазах сверкали слезы. Подполковник нагнулся и поцеловал ее дряблую желтую щеку.
— Здравствуйте, фрау Эльза…
— Я знала, что вы вернетесь, — сказала Эльза, вытирая глаза.
За ее спиной Бютцов увидел Шумского, спокойно ждавшего в прихожей.
— У меня к вам маленькая просьба, Эльза. Покажите шоферу, куда поставить машину, и накормите его. Только учтите: он русский.