Возмездие
Шрифт:
* * *
Пока Турецкий «выпускал пары» в кабинете Меркулова, Василий Алексеевич Колобов вел ожесточенные бои местного значения в квартире Елизаветы Яковлевны Мостовой, старой большевички, человека активной жизненной позиции. Колобов сидел напротив старухи красный как рак. Он бился с нею минут двадцать. Но дальше первого вопроса они так и не продвинулись.
Мостовая, выпрямив спину, смотрела на него горящими ненавистью глазами и тыкала кривым сморщенным пальцем чуть ли не в лицо Колобова. Судя по всему, старуха видела себя в данный момент где-нибудь в подвалах не то гестапо, не то царской охранки. И сдавать товарища по борьбе, то есть собственного внука, не собиралась.
Двое муровских оперативников, присутствовавших на спектакле, едва сдерживали смех.
— Повторяю вопрос, Елизавета Яковлевна. В какое время ваш внук, Олег Николаевич Мостовой, пришел к вам седьмого ноября сего года?
— Когда надо, тогда и пришел! Нет такого закона, чтобы внук не мог бабку навестить!
— Отвечайте на вопрос!
— А ты на меня не рычи! Молокосос!
— Гражданка Мостовая, я к вам не для беседы под чаек пришел! Ваш внук подозревается в тяжком преступлении. Дача ложных показаний, введение следствия в заблуждение, короче, воспрепятствование производству предварительного следствия — это уголовно наказуемое деяние!
— Напугал! Да я всю юность в тюрьмах провела! Когда тебя, щенка, еще на свете не было!
Она едва не ткнула своей когтистой лапкой прямо в глаз Колобова. Тот отпрянул.
— Василий Алексеевич, а давайте ее на пятнадцать суток посадим. За хулиганство, — предложил один из оперов.
— Сажайте! Сатрапы! Держиморды! Висельники! — заорала старуха.
— Да ты понимаешь, дура старая, что твоему внуку двадцать лет светит? За убийство! — еще громче заорал окончательно вышедший из себя Колобов.
Старуха захлопнула беззубый рот, выпучила глаза.
— Какое убийство? Ты чего несешь?
— Соседа вашего грохнули седьмого ноября, вы что, не в курсе? — вежливо поинтересовался Колобов.
— Ну и что? Туда ему и дорога, дерьмократу чертову!
— Не выражайтесь. Ваш внук был у вас дома седьмого ноября?
— Был! Нет такого закона... — опять начала было старуха.
— Во сколько он приехал? В четыре часа, в пять? — тут же перебил Колобов.
— Почему в четыре? Он в три приехал!
— Вы точно помните?
— Точно. У меня с памятью все в порядке. Я ноотропил принимаю.
— Еще раз: он приехал ровно в пятнадцать часов? Почему вы так точно называете время?
— Потому что я обедаю в половине третьего. Я как раз пообедала, посуду помыла и ушла в залу. У меня там часы с боем. Вот они отбили три раза, а Олежек в это время в дверь звонил. Я еще не сразу и услышала.
— Хорошо, — не веря, что сломал упрямую старуху, почти ласково проговорил Колобов. — И сколько времени он у вас пробыл?
Старуха молчала.
— Вы вопрос слышали?
Глухо, как в танке.
— Он в четыре часа ушел? В пять? — попробовал применить прежнюю тактику Колобов.
— Не помню...
— Но как же так? А ноотропил?
— Чего пристал? Мы с Олежкой выпили... чаю. Меня и сморило. Уснула я. Проснулась, его нет уже.
— А во сколько вы проснулись?
— В восемь вечера. Олежек как раз по телефону позвонил, узнать, как я себя чувствую. Он такой мальчик заботливый! А ты такое говоришь про него! Как язык-то не отсохнет?!
— Спокойно! Дима, — обратился Колобов к подчиненному, — покажи сумку. Это ваша сумка, Елизавета Яковлевна?
Старуха долго разглядывала клетчатую хозяйственную сумку.
— Не знаю. Таких сумок много.
— У вас такая есть?
— Вроде была.
— Точнее, пожалуйста.
— Была. И что?
— И где она?
— В шкафу, должно быть.
— Давайте посмотрим.
— Или на кухне в ящике. A-а, так я ее потеряла!