Возмущение Ислама

Шелли Перси Биши

18

Когда ж Змея упала с высоты, У ней, бледнея, губы задрожали, И дрогнули в ее лице черты, Но, не издав ни возгласа печали, Она привстала с места в тот же миг, В ветрах ее одежды развевались, И бросила она свой звонкий крик, На голос тот пещеры отозвались, И серебро тех звуков разлилось, Как пряди теневых ее волос.

19

Напевность этой речи, полной странных Нездешних чар, я слушал вновь и вновь. В созвучиях, и нежных, и нежданных, Я чувствовал — лишь я один — любовь. Но для Змеи те сладостные звуки Понятной

были речью и родной; Она уже не билась в дикой муке, Средь пены, над зеленою волной, А медлила среди теней прибрежных. У ног ее, воздушно-белоснежных.

20

И Женщина вновь села на песке, Заплакала опять, скрестила руки, И в непостижной сказочной тоске Согласные опять запели звуки; Прекрасную она открыла грудь, И к мрамору, с воздушной белизною, Сверкнувши, поспешила тень прильнуть, Рожденная зеленою волною: Она к себе Змею из вод звала, И на груди ее Змея легла.

21

Тогда она, вставая, с грустью ясной Глазами улыбнулась нежно мне, Как та звезда, что свет вечерне-красный Своим пронзает светом в вышине. И молвила: "Печалиться — разумно, Но безнадежность, что тебя сюда К пучине вод приводит многошумной, Напрасна: ты поймешь меня, когда Дерзнешь, со мной и с этою Змеею, Пуститься в странный путь над глубиною".

22

Тот возглас был как самый грустный зов, Как голос позабытый, но любимый. Я плакал. Неужели в зыбь валов, Она одна, над бездной нелюдимой, Со страшною Змеею в путь пойдет? Змея у ней над сердцем и, быть может, Чтобы добычу съесть, лишь мига ждет? Так думал я. Кто ей в беде поможет? Тут встал прилив, качнула мощь волны Челнок, что был как будто тень луны.

23

Челнок — мечта! Узорчато-воздушный, Из лунного был камня иссечен Перед его; и ветерок послушный Как будто сходством с тканью был пленен, Тот ветерок, которого не слышит, Не чувствует никто, но по волне Который мчит, когда чуть внятно дышит. Вот мы в ладье, доверясь глубине; Безмерное туманное пространство Оделось в многозвездное убранство.

24

И Женщина рассказывала мне Пугающий рассказ, пока мы плыли; Кто сон такой увидит, тот во сне Бледнеет! Но не сна, а странной были То весть была. Настал полночный час, Безбрежным Океан шумел потоком, И, мне в глаза блеснув сияньем глаз, Она о чем-то страшном и высоком Вещала, и, еще не слыша слов, Уж был я полон музыки и снов.

25

"Не говори, моим словам внимая, Скажу я много повестью моей, Но большее живет, свой лик скрывая В туманной урне — к нам грядущих — Дней. Узнай же: глубина времен безвестных Над смертными две Власти вознесла, Двух Гениев, бессмертных, повсеместных, — Двум Духам равным в царство мир дала; Когда возникли жизнь и мысль, в их зное Ничто родило их, Ничто пустое.

26

Над хаосом, у грани, в этот миг Стоял один первейший житель мира; Двух метеоров бурный спор возник Пред ним, над бездной, в пропастях эфира; Боролась с Предрассветною Звездой Кровавая огнистая Комета, И, весь дрожа взволнованной душой, Следил он за борением их света, Вдруг лик Звезды в поток был устремлен, И

тотчас же кровь брата пролил он.

27

Так зло возликовало; многоликий, Многоименный, мощный Гений зла Взял верх; непостижимо-сложный, дикий Царил над миром; всюду встала мгла; Людей вчера родившееся племя Скиталось, проклиная боль и мрак, И ненависти волочило бремя, Хуля добро, — а зла бессмертный враг Из звездного Змеей стал нелюдимой, С зверями и с людьми непримиримой.

28

Тот мрак, что над зарею всех вещей Восстал, для Зла был жизнью и дыханьем; Высоко, между облачных зыбей, Оно взлетело теневым созданьем; А Дух Добра великий ползать стал Среди людей, везде встречал проклятья, Никто добра от зла не отличал, Хоть клички их вошли во все понятья И значились на капище, где злой Свирепый Демон властвовал толпой.

29

Неукротимый Дух терзаний разных, Чье имя — легион: Смерть, Мрак, Зима, Нужда, Землетрясенье, бич заразных Болезней, Помешательство, Чума, Крылатые и бледные недуги, Змея в цветах, губительный самум И то, что поощряет их услуги, — Страх, Ненависть, и Суеверный Ум, И Тирания тонкой паутиной И жизнь и смерть сплетают в ад единый.

30

Он в них вошел как мощь их мрачных сил, Они — его и слуги, и предтечи. Во всем, от колыбели до могил, В лучах, в ветрах, и в помыслах, и в речи, Незримые: лишь иногда Кошмар Их в зеркале эбеновом вздымает, Пред деспотом, как духов темных чар, И каждый — образ черный принимает, И сонмы бед они свершить спешат, На время покидая нижний ад.

31

На утре мира власть его слепая Была, как этот самый мир, тверда; Но Дух Добра, пучину покидая, Змеею встал, отпрянула вода, Бесформенная бездна отступила, И с Духом крови снова страшный бой Возник, в сердцах людей проснулась сила, Надежды луч зажегся над толпой, И Ужас, демон бледный и лукавый, Покинул, вздрогнув, свой алтарь кровавый.

32

Тогда возникла Греция, чей свет Восславлен мудрецами и певцами; Им, спавшим в долгой тьме несчетных лет, Во сне являлись Гении, с крылами Воздушно-золотыми, — и огнем, Зажженным, о святая Власть, тобою. Сердца их наполнялись ярким днем; Поздней, когда твой враг подъят был тьмою, Над схваткою их свет благой светил, Как светит Рай над сумраком могил.

33

Таков тот бой: когда, на гнет восставши, С тиранами толпа ведет борьбу, Когда, как пламя молний заблиставши, Умы людей на суд зовут судьбу, Когда отродий гидры суеверья Теснят сердца, уставшие от лжи, Когда свой страх, в улыбке лицемерья, Скрывают притеснители-ханжи, Змея с Орлом тогда во мгле эфира Встречается — дрожат основы мира!

34

Ты видел эту схватку, — но, когда Домой вернешься ты, пусть в сердце рана Закроется, хоть велика беда; Мир, скажут, стал добычею тирана, И он его пособникам своим В награду хочет дать, деля на доли. Не бойся. Враг, чьим духом мир гоним, Когда-то всепобедный бог неволи, Теперь дрожит, схватился за венец И видит, что идет к нему конец.