Возмущение Ислама

Шелли Перси Биши

25

Когда зажгли костер, мечта моя Исчезла и, поддавшися бессилью, В бесчувствии упала наземь я, Мой смутный взор закрылся серой пылью, Мой ум блуждал; вдруг, яркий, точно день, Передо мною Лик Чумы промчался, Дохнул, и вот меня коснулась тень, И шепот, мне почудилось, раздался: "Спеши к ним, ждут они, окончен мрак!" И грудь моя прияла смертный знак.

26

И стало мне легко — я умирала. Я видела дымящийся костер, Зола седая кучею лежала, И черный дым, заполнивший простор, Еще висел у шпилей и на башнях; Молчали отупевшие войска, Забывши о своих мечтах вчерашних, В сердцах была глубокая тоска, Исполнилось заветное желанье, И пустота сменила ожиданье.

27

Вид пыток был как миг бегущих снов, И налегло жестокое молчанье; Тогда один восстал среди рядов И молвил: "Ток времен, без колебанья, Течет вперед, мы — на его краю, Они же к мирным отошли пределам, Где тихо смерть струит реку свою. И что же, вы своим довольны делом? Погибли те, кем жизни душный сон Мог быть в виденье счастья превращен.

28

Они погибли так, как погибали Великие — великих прошлых дней; Убийцы их узнают гнет печали, И много слез прольется из очей Лишь потому, что вам скорбеть придется О тех, чьей жизнью был украшен мир, Чей яркий светоч больше не вернется; Но, если неземной их взял эфир, В том мудрость есть для тех, что горько знают, — Жизнь — смерть, когда такие умирают.

29

Теперь бояться нечего Чумы. От нас должны исчезнуть страхи Ада, Освободились от неверных мы, Их казнь в огне была для вас услада; Но горестно вернетесь вы домой, Несчастные и робкие, как дети, И этот час забросит отблеск свой В немую бездну будущих столетий; И эту ночь, в которой все мертво, Навеки озарит огонь его.

30

Что до меня, мне этот мир холодный Стал тесен, как уродливая клеть. Узнайте же, как может благородный Республиканец смело умереть, — И детям расскажите". — Тут, нежданно, Себе кинжалом сердце он пронзил; В моем уме все сделалось туманно, И смерть меня совсем лишила сил, Но все же гул толпы сказал мне ясно. Что новый свет возник в ней полновластно.

31

Крылатой Мыслью очутилась я С бессмертными, с их Хором многоликим, Там, где, сиянье звездное струя, Над всем, что можем мы назвать великим, Был Дух блестящий. Гений мировой. Вкруг Храма простирает он владенья; Там острова, Элизиум живой, Там вольные живут для наслажденья; От их жилищ я послана сюда. Чтоб в этот Рай ввести вас навсегда".

32

Ласкающей безмолвною улыбкой Она дала нам знак войти в ладью, И вот мы, молча, сели в лодке зыбкой, Тревожившей прозрачную струю; И, распустив блистающие крылья По ветру благовонному, она Вела свой челн; воздушно, без усилья, Как паутинка, что едва видна, Ладья летела, устремляясь к дали, И точно берега от нас бежали.

33

Все вниз и вниз ликующий поток Среди стремнин, где кедры смотрят мрачно, Бежал, и по нему летел челнок, И глубь воды под ним была прозрачна, Незримый ветер, рея и звеня, Мчал звуки и дыханье аромата, Так плыли мы три ночи и три дня, В рассвете, в полдень, в зареве заката, Мы уносились весело вперед, По лабиринту светлых вольных вод.

34

Какая поразительная смена Теней, и форм, и всех картин реки! Горит заря, и золотится пена, Дрожат, переливаясь, огоньки; Средь скал, поросших нежными цветами, С певучим всплеском льется водопад; Сверкают искры быстрыми звездами, Водовороты зыбкие кипят; Блеснет луна и глянет с небосклона, — Вкруг островов недвижна гладь затона.

35

Сквозь день и ночь жемчужная ладья Летела вдаль, как тучка золотая, Как мысль, что вечно мчится, свет струя, И мчится все, нигде не отдыхая, — Через леса дремучие, как тьма, Средь мощных гор, на чьих немых вершинах Циклоповские были терема, Вещая нам о давних властелинах; Нахмурившись, глядели с высоты На блеск воды их грубые черты.

36

Порой среди лугов необозримых За милей милю плыли мы вперед, И в очертаньях еле уловимых Бежали тени облачных высот; Порой сквозь мглу пещер дугообразных Скользили, с их высоких потолков Струился свет как бы лучей алмазных, Воздушно-изумрудных нежных снов, И проскользали тени чрез теченье, Как сны на светлой зыби сновиденья.

37

И между тем как мы вступали в Рай, В умах у нас любовь и мудрость были, Как в чашах, что налиты через край, Кипит вино сверканьем влажной пыли; Безумны были острые слова, Звучавшие как отклик в чаще леса, Улыбки, слезы, радость в них жива, — И порвалась великая завеса; Мы знали, что, хоть благо на Земле Затемнено, оно горит во мгле.

38

Три дня, три ночи — мысли сосчитали, Как много обольстительных часов! Меж тем в лазурной выси, в новой дали, Неслись Луна и Солнце, сонмы снов Лучистых, луноликие светила, Созвездья неизведанных Небес; В четвертый раз заря озолотила Весь этот мир непознанных чудес, И стал поток — как яростное море, Но прямо дух стремил челнок в просторе.

39

Да, прямо там, где, точно глыбы гор, Вздымались груды волн в лощине смутной, И изо всех щелей лился в простор, Под дикий гром, поток ежеминутный, И ветер прилетал от берегов, Как стая вихрей, зарыдавших звонко, — Как тень, на зыби яростных валов, Летел челнок прекрасного ребенка, И радуг исступленных блеск сверкал, И бился пенный дождь о камни скал.

40

Поток реки, безумьем обуянной, Умолк; челнок застыл, как он взвился; Мы глянули назад: во мгле туманной Прибой блестящий с озером слился; И, точно овладела ей услада, Ладья застыла между двух Небес; Четыре рокотали водопада, Как бы из золотых идя завес; Они из туч бегут по горным склонам, И это море делают затоном.

41

На глади недвижим, я увидал, Как льнет вершина снежная к вершине, И каждый остров, там вдали, блистал, И, точно сфера света, посредине, Храм Духа возвышался вдалеке, Оттуда исходил к нам звук призывный, К нему, в объятом чарой челноке, Скользили мы дорогой переливной, Так диск Луны проходит вкруг Земли, И гавань здесь мы светлую нашли.