Возмущение Ислама

Шелли Перси Биши

7

О чем он думал, солнцем осиян, Средь змей? Среди всего, что необычно? Чу! Выстрел — и сигнал для казни дан, Чу! Новый выстрел прозвучал вторично. А он лежит, как в безмятежном сне, И факелы дымятся, — выстрел третий Раздался в этой страшной тишине — И в каждом сердце как порвались сети: Все чутко ждут, дыханье затаив, Чтоб вспыхнул пламень, ярок и бурлив.

8

Рабы бегут и факелы роняют, Крик ужаса идет к высотам дня! Они в испуге жалком отступают. Вот слышен топот мощного коня, Гигантский, темный, он с грозою сроден, Он пролагает путь среди

рядов, И женский призрак, нежен, благороден, На том коне; сияющий покров На этой тени ласки и привета, На этом стройном призраке рассвета.

9

Все думали, что Бог послал его, Что ждет их адский пламень, дик и зноен; Тиран бежал с престола своего, Ребенок был невинен и спокоен; Притворством свой испуг сокрыв, жрецы К нему взывали с лживою любовью, Его молили злобные льстецы, Служившие ему чужою кровью; И страх животный в сердце ощутив, Толпа бежала, как морской отлив.

10

Остановились, думают, стыдятся, Раздался общий вопль, как всплеск пучин, Когда потоки моря возмутятся; Все множество остановил один, Кто никогда пред нежной красотою Не преклонил упорной головы, И в сердце жестком верою слепою Оледенил разорванные швы — Жрец Иберийский мудрыми считает Лишь тех, кто кровью в сердце истекает.

11

Другие также думали, что он Велик и мудр, божественным считая Все, в чем терзанья пыток, страх и стон И красоты в любви не замечая. Теперь, с улыбкой демонской в глазах, Возникши как злорадное виденье, В товарищах своих сдержал он страх, Сказав устами, полными презренья: "Владыки перед женщиной бегут? Опомнитесь, другая жертва — тут".

12

Тиран сказал: "Но это нечестиво Нарушить клятву!" — И воскликнул Жрец: "Сдержать ее — бесчестно и трусливо! Пусть этот грех — мой будет, наконец! Рабы, к столбу ее! Представ пред троном Всевышнего, воскликну я: тебе Я предал ту, что над твоим законом Смеялась, непокорная судьбе; Когда б не я, она бы радость знала, Но мысль моя тебя не забывала".

13

Дрожа, никто не двигался кругом, Молчали все. И, повода бросая, Рассталась Цитна с бешеным конем, Целует лоб его, и, убегая, По улицам пустынным он летит, Как ветер, как порыв грозы мятежной, И скрылся. О, какой печальный вид, — Вид женщины такой прекрасной, нежной, Чей юный, полный мягких блесков лик В густом огне исчезнет через миг.

14

Из многих глаз невольно лились слезы, Но не могла роса весны блистать, Оледенили светлую морозы; И что ж они могли, как не рыдать! Увы, усталость Цитну победила, Она изнемогла в своем пути, И вот немых улыбкой убедила Помочь ей на костер ко мне взойти; Заставив их себе повиноваться, Она взошла, чтоб с жизнию расстаться.

15

Со мною, у столба, средь жадных змей, Она стояла. Ласковым упреком Она сказала все, и вот мы с ней Слились глазами, в счастии глубоком; Молчание бестрепетно храня, Насытиться друг другом не могли мы; Не слитые с толпой и с светом дня, Друг с другом были мы неразделимы, Перед любовью нашей мир исчез, Земля сокрылась, не было Небес.

16

Одно — одно — возвратное мгновенье, В пространствах незапятнанного дня Огней кроваво-красных воспаленье, Взметнувшися,

коснулось до меня; Окутано свирепым током дыма, Оно плеснуло с шумом, как прилив, Свистя и трепеща неукротимо; И сквозь его пылающий разрыв Увидел я, как будто из тумана, Что пал ребенок наземь, близ Тирана.

17

И это смерть? Костер исчез от глаз, Нет Деспота, Чумы, толпы несчетной; Огонь, что был так яростен, погас; Я слышал звуки песни беззаботной, Подобной тем, что в юности поют, Когда нежна любовь с отрадой цельной, И ласки для души — живой приют; Она росла усладой колыбельной, Она плыла, меняясь каждый миг, И дух ее к моей душе приник.

18

Я был разбужен ласковой рукою, Коснувшейся меня; передо мной Сидела Цитна: светлою водою Блистал затон, манивший глубиной; На берегу, в сияниях приветных, Росли, склоняясь, нежные цветы, Был странен лик коронок звездоцветных, Безвестные деревья с высоты Глядели вглубь, цветы их, нежно-юны, В зеркальной влаге были точно луны.

19

Кругом вздымался склон зеленых гор, С пещерами, с душистыми лесами, Идущими в блистательный простор; Там, где вода встречалась с берегами, Лесное эхо с откликами струй Вело переговоры; из расщелин Волна стремила влажный поцелуй В мир трав, который ласков был и зелен, И возникала меж холмов река, Быстра, стрелообразна, глубока.

20

Меж тем как мы глядели с изумленьем, Приблизилась воздушная ладья, Она плыла, влекомая теченьем, И ветер пел, волну под ней струя; Ребенок с серебристыми крылами На ней сидел и так прекрасен был, Что тень, как от созвездий, над волнами Ронял он с этих нежно-томных крыл; И, ветру подчиняясь, эти крылья Бег лодки направляли без усилья.

21

Была из перламутра та ладья, Она плыла, внутри лучом играя: И были заостренными края, Она была — как будто молодая Луна, когда, превыше темных гор, Над соснами горит поток заката, Но багрянец и золотой узор Бледнеют, даль земная мглой объята, И грань Земли приемлет поздний свет, Отлив лучей отхлынул, солнца нет.

22

Ладья у наших ног остановилась, И Цитна повернулася ко мне, Сиянье слез в ее глазах светилось, Восторг внезапный был в их глубине; "Так это Рай, — она сказала нежно, — Не сон, мы — вместе, здесь передо мной Мое дитя, и счастие безбрежно; Когда моей измученной душой Безумие владело, как могила, Ко мне малютка эта приходила".

23

К пленительному Призраку она С рыданьем упоения прильнула, Нежней, чем этот нежный образ Сна, Ее земная красота блеснула, И чудилось, что воздух задрожал И заалел от светлого блаженства, Согрелся и теплом ее дышал; Вся — нега, вся — виденье совершенства, Она дитя волной своих волос Закрыла, сердце с сердцем здесь сошлось.

24

Тогда тот Серафим голубоглазый Заговорил, приблизившись ко мне, И искрились в его зрачках алмазы: "Я вся была как будто бы во сне С тех пор, когда мы встретились впервые; Меня очаровав мечтой своей, Ты дал узнать мне грезы золотые, Твой образ я соединяла с ней; И встретились в блаженный миг мы снова, Изъяты от страдания земного.