Возмущение Ислама

Шелли Перси Биши

И утренний уж близится огонь; Занес я руку над вождем ужасным, Вдруг вижу, мчится черный адский конь, Несется он под Ангелом прекрасным, Меч огненный у Ангела того". "Ты смеешь говорить со мной, несчастный? — Воскликнул Деспот. — Привязать его На дыбе; пусть за этот бред напрасный Терзается; получит плату тот, Кто женщину найдет и приведет.

11

И если у него есть враг заклятый, Он может сжечь его. — Вперед! Скорей!" И вот копыт послышались раскаты, То конница помчалась средь полей, За нею потянулася пехота, Как облако, до отдаленных гор. Пять суток

не сомкнула глаз дремота, И кровь лилась, заполнила простор, И в день шестой у города сгустилась, И на седьмой резня остановилась.

12

Мир — на полях, в селениях пустых, Средь жалких, изуродованных мертвых. Мир — в городе, на улицах немых, Погостом неоглядным распростертых; Лишь там и сям безумной жертвы крик, Которую влачат к терзаньям пытки, И близкие? бледнеют, — вдруг язык Кричащего отметит в длинном свитке Кого-нибудь еще; во мгле дворца — Мир, пиршество и песни без конца.

13

День ото дня, как огненное око, Над оскверненной смертию Землей Катилось Солнце жгучее с востока, Колосьев редких вырощая строй; Оно, как факел Осени, горело, В лазури зной стоячий тяготел, Безветрием лазурь отяжелела, Объят был жаждой воздух, — и из тел Всю выпил влажность, этот пар гниенья Был скор, незримо было испаренье.

14

К зверям пришла Чума, пришла Беда, Они вдыхали воздух зараженный, Их запах крови заманил сюда, Они пришли толпой многомильонной Вослед толпе враждующих людей, Себя сполна им трупы в пищу дали; Они теперь, как полчища теней, Свирепые и тощие, блуждали, В глазах зеленых странный был недуг, К ним смерть являлась в судорогах, вдруг.

15

В отравных реках рыбы умирали, И в чаще птицы гибли без следа; Род насекомых вымер; и стонали Последние исчахшие стада, Животные, глядя друг другу в лица, Кончались; а вкруг Города, всю ночь, Гиен худых рыдала вереница, Как дети, — точно им прося помочь, — И многие из матерей с тоскою Дрожали, болью тронуты такою.

16

Средь минаретов, легких, как мечты, Эфиопийских коршунов чернели Ряды: вдруг коршун падал с высоты, И люди, вздрогнув, с ужасом бледнели. В тех знаках слишком ясной весть была, Что быть беде. И паника настала. Предчувствие пугающего зла, Во всех сердцах прикосновенье жала: Неизреченный и тошнотный яд Распространялся быстро, точно взгляд.

17

С исходом года наступает холод, Венок листов срывая каждый день; Так вихрем к этим странным людям Голод Примчался, их орды сдавила Тень, И воздух застонал от новой пытки; У Смуты порожденья нет страшней, Хотя она рождает их в избытке, Питая тени тысячью грудей, Чуму, Резню, Ложь Мысли, Бич Заботы, Без век глаза их, чуток мрак дремоты.

18

Есть нечего, хлеб вытоптан в полях: Стада погибли все; гнилые рыбы Лежали на зловонных берегах; Глубины вод, озер и рек изгибы — Без пищи; на поверхности ветров Нет тени крыльев птиц, как в дни былые; Пространстеа виноградников, садов, Все Осени амбары золотые Сгорели; каждый маленький кусок — Вес золота; дух Скряги изнемог.

19

Нет хлеба — на базарах продавали Все гнусности, вплоть до кусков людских, При виде их у многих застывали От страха лица; в кладовых своих Взяв золота, скупец звенел им звонко; И дева, став от голода смелей, Себя продать хотела б; и ребенка, Влекомая слепой нуждой своей, Мать приносила, снова возвращалась, Его кормила грудью и кончалась.

20

На род людской низвергся синий Мор. "О, если б сталь, что так еще недавно Здесь кровь лила, вновь ослепила взор! Когда б землетрясенье полноправно Взыграло, иль взметнулся б Океан! Напрасный вопль. Безумный строй несется Средь улиц, каждый пыткой обуян, И каждый воет, и горит, и жмется, Или, под властью сумасшедших снов, Сидят на свежих грудах мертвецов.

21

Теперь не голод был, а ужас жажды. Гнилою кучей тяжких темных тел Набит был, как котел, колодец каждый И мглой зеленой по утрам блестел. К ним все же притекали мириады, Чтобы залить огонь горячих мук Гниющей влагой мерзостной услады; Без мыслей, без стыда они вокруг Толклись, нагие, возрастов различных, В багровых язвах, в ранах необычных.

22

Теперь была не жажда, дикий бред, Пред многими везде их образ тощий Шел рядом, от него спасенья нет, — Двойник упорный, полный тайной мощи, — И убивали жалкие себя, Чтобы уйти от привиденья сразу; Иные ж гибли, но, других губя, Распространяли радостно заразу; Иные рвали волосы, крича: "Мы дождались небесного меча!"

23

Порой живой был спрятан между мертвых. На площади, где водоем большой, Средь трупов, пирамидой распростертых, Крошившихся и принимавших зной, Был слышен вздох задавленный, о жизни; И было странно видеть красоту. Лежащую на этой гнусной тризне, Как бы во сне хранящую — мечту; Под золотом волос, как изваянье, Иной был в смерти — вне ее влиянья.

24

В дворец Тирана Голод не входил, — Он пировал с покорною толпою Ханжей и стражей. Призрак их щадил, И не было Нужды: не так с Чумою, На все она свою роняет тень. Дай Голоду поесть, и он смеется, Проходит мимо, как минувший день; Но Волк-Чума за много миль несется, Крылат и жаден, вечно сам не свой, Не будет сыт он жалкой требухой.

25

Так на пиру в дворце, средь безрассудства, Закованный в блестящую броню Или полураздетый для распутства, Вдруг преданный заразному огню, Смолкал на полуслове воин сильный, — Ночь новая в его входила взор, Вниз головой он падал в мрак могильный, Или сидел, застыв, глядя в упор, Иль выкликал, в припадке исступленья, Провидец ада, тьмы и угнетенья.

26

Смутились и Владыки, и Жрецы; Они в своих обманах были смелы, И вот, по недосмотру, их стрельцы Спустили в них же гибельные стрелы: Приюта нет, а смерть идет, близка, И провожатый был слепец слепому; И шли, и шли по улицам войска, По направленью к Капищу большому, И каждый в той процессии слепой Напрасно умоляет Идол свой.

27

Они кричали: "Боже, мы надменно Презрели поклонение тебе, Мы думали, что будем неизменно, Смеясь, противоборствовать судьбе: Но мы теперь полны стыдом и страхом, Будь милостив, о, мощный Царь Небес, Мы прах, и мы хотим смешаться с прахом, Дерзнули мы не знать твоих чудес, Но отпусти нам наши прегрешенья, Твоим рабам не дай уничтоженья.