Возраст не помеха
Шрифт:
– Хорошо работают ребята, – покачал я уважительно головой.
– Ну так, не только в Германии учат хорошо. А вообще, мы, один черт, покажем Гитлеру, где раки зимуют! – молодой лейтеха решил показать мне, что он тут не для мебели, а тоже важная персона. Что ж, я и не против. Меня сейчас больше волнует другое. Если меня отправят дальше по этапу, так сказать, помочь я уже не смогу ничем. Поэтому, пока я здесь, буду «петь соловьем», вдруг поможет…
– Андрейченко, если я не вернусь до вечера, накормишь его, и это, ложку дай, понял? – особист отдал распоряжения часовому возле входа.
И с тем
Сидеть и ничего не делать было хреново. Как убедить наших, что меня нужно вообще отпустить? Да-да, смешно звучит. Смешно, но так нужно, очень нужно. Вернувшись в часть, я мог бы узнать гораздо больше. Точнее, не вызывая подозрений у немцев, я смог бы и дальше сливать информацию нашим. Нереально? Да уж, за год жизни в Германии я понял одну вещь: немцы однозначно не дураки. Но ситуация такова, что я на самом деле могу попробовать. Если я вернусь не позднее завтрашнего вечера, думаю, подозрений вообще никаких не будет. Конечно, рассчитывать на такое со стопроцентной вероятностью не стоит, но все же… Задание у меня простое: перейти к русским под видом местного жителя и, узнав, где и кто дислоцируется, свалить назад. То есть я должен делать для немцев то, что хочу делать для своих. А свои мне – Красная армия.
– Вот что, парень, – прервал мои мысли неожиданно вернувшийся батальонный комиссар, – мне приказано переправить тебя на левый берег.
– Раз приказано, то что вы можете поделать, но мне жаль, – погрустнел я.
– Твои слова мы приняли к сведению, батальон кипит от работы, не бойся, пытать тебя не станут. Если мы отобьем атаку противника, да еще и накостыляем ему, хоть немного, это будет в твою пользу. Тут такая работа закипела, и командование обещало поддержать, так что думай о хорошем.
– Да не боюсь я пыток, – грустно сказал я, – боялся бы, вообще бы не пришел. Дело в другом. Я правда хочу принести пользу, причем я могу именно это делать. Товарищ комиссар, разрешите? – Особист кивнул. – Рискните один раз, для вас хуже не будет, я сделаю так, что вы ничего не потеряете даже в случае неудачи. Вы отпускаете меня, а вечером бьете немца у большого оврага, что у вас был на карте западнее ваших позиций. Да-да, именно, – я увидел, как комиссар качал головой, собираясь что-то сказать, – я заманю их сюда, а вы устроите им котел. Заминировать выход из оврага, а с двух сторон ударить, когда втянутся. Почему я так уверен? Вы забыли, зачем я здесь? Я сумею убедить немцев, что позиции вашего батальона можно обойти именно в этом месте, но есть одно условие… – я замолк, а особист продолжал внимательно смотреть мне в глаза. – Вы должны уничтожить их полностью, только так я снова смогу оказаться у вас, иначе меня раскроют, и все, погубим хорошую возможность.
– Месть за родных? Почему так стараешься, рискуешь? – чуть прищурил глаз особист.
– Скорее, как бы ни пафосно это звучало, месть за страну. За убитых женщин и детей, за сожженные села и деревни, мальчишек и девчонок, над которыми издеваются прямо сейчас. Да, я не был на фронте, только приехал, но вы и представить не можете, ЧТО там с нами делают!
– Эх, парень, могу, я ведь от границы до сюда дошел. Я милиционером в Гродно служил, много чего видел, – грустно заметил комиссар. – Это сейчас я батальонный
Он мне душу, что ли, изливает?
– Товарищ комиссар, а что на том берегу, допросы понятно, а что дальше?
– Извини, не могу сказать. Перебежчики и раньше бывали, да и часто. Но вот таких, как ты, пока не видел. Тебя можно использовать, иметь глаза и уши в расположении немецких войск. Мало того что ты подготовлен как хороший осназовец, так еще и личные данные у тебя, что нельзя не воспользоваться.
– Какие данные? – чуть удивился я.
– Возраст, парень, возраст. Тебе проще всего внедриться к врагу, только…
– Вы думаете, что поэтому меня сюда и прислали? Правильно, именно поэтому. Но кто мешает меня использовать в другую сторону?
– Убедишь кого следует, может, и получится что-то.
– А вас, значит, я не убедил?
– Как раз наоборот. Только, доложив по команде, услышал в ответ не совсем приятное. Дескать, меня пацан переиграл, во как! – В откровенности ему не откажешь, даже странно, что так легко обо всем говорит.
– Ну, если там люди вменяемые, то почему бы и нет, это я о том, смогу ли убедить.
– Там выше звания, старше должности, люди суровые и недоверчивые. Это мы здесь, на передке, ждем чуда и можем поверить во многое, а нельзя, братец, нельзя. Слишком много предателей было, да и еще будет. Я с тобой откровенно, но не заблуждайся. Все равно, сделали бы на тебя запрос с того берега или нет, назад к фрицам я бы тебя не отпустил. До полной проверки уж точно.
– Я понял вас. Постараюсь сделать все возможное, чтобы быть полезным. Если для этого нужно пройти через пытки и допросы, я готов…
Не знал тогда товарищ батальонный комиссар, как я был близок к истине. Уже через несколько часов я предстал пред светлы очи очередного допрашивающего. С порога понял, что легко не будет. Нет, бить не били, но и смотреть, как те три командира, на меня тоже не глядели. А те мужики в городе смотрели сначала как на ребенка, а позже как на равного, может, поэтому и начали слушать. Главное, дали возможность сказать, а я уж постарался сделать все остальное. Тут же, в особом отделе армии, церемониться не стали. Слушали ответы, задавая короткие и четкие вопросы, пресекали все попытки что-то объяснить. Они не хотели слышать лишнего, только ответы на конкретные вопросы. Никого не интересовали мои мысли, знания и догадки, люди отбывают свой номер и делают свою работу. Печально.
Новым следователем для меня стал худой и маленький мужичок, в чистой и даже отглаженной форме, со знаками различия батальонного комиссара. Новый был полной противоположностью комиссару на передовой, как по внешнему виду, так и содержимому. Резкий, с неприятным взглядом и такой же резкой и желчной речью, что меня начало крутить уже в первые минуты. Страшно не было, было немного обидно. Вопросы сыпались разные, но почти все сходились на одном:
– Сколько времени ты на фронте, сколько наших людей погубил своей службой на врага.