Возрождение
Шрифт:
— Ваши вожди ответили отказом?
— Именно. Тогда ша-де-синн заявили, что отныне мы считаемся защитниками их жертв. Вожди лишь посмеялись и подтвердили, что да, законы чести и в самом деле требуют, чтобы хозяева становились на защиту тех, кому предоставили кров. Как оказалось, для охотников понятие «защитник» означало нечто иное.
— Мне это знакомо.
— Охотники ушли, и воины аррауков смеялись им вслед. Но ша-де-синн вернулись. И не одни. К тому же теперь они считали вррагами весь наш народ, не делая различий ни для женщин, ни для детей, ни для немощных стариков. Мы выводили в поле латный строй — но охотники владели сильной магией, и ни наши бойцы, ни наши саами, овладевшие дарами беглецов, не могли противостоять им. Мы направляли лазутчиков, умеющих бесшумно пробраться в самое сердце вражеского
Дверь снова отворилась и в комнату вошёл стражник, бережно неся небольшую шкатулку, искусно вырезанную из розового камня. Поставив ношу на стол, он вдруг наклонился, коснувшись шкатулки лбом и, пятясь, словно повернуться к этому предмету было бы святотатством, вышел.
— Две наших крепости пали, их гарнизоны были выррезаны до последнего бойца, там же погибли и трое суаши, волею случая попавшие в кольцо осады. Мой народ славит имена этих крепостей, Каэр Урранг и Каэр Дирт. Мой народ славит и имена тех, кто погиб, но не склонил головы перед врагом.
Фаррел ощутил, как по коже пробежал холодок. Рассказ старого друга подходил к тому месту, ради которого и был начат. Пока что интересными были разве что отдельные детали… Тактика ша-де-синн не отличалась оригинальностью ни в этом мире, ни в каком-либо другом. Убить суаши — вот единственная цель их деятельности, и всё было посвящено этой задаче. Вожди, имеющие право говорить от имени народа, пожелали встать на защиту обречённых — что ж, это их выбор. Более всего Фаррел опасался, что земляне, волей или неволей, могут оказаться в положении таких вот защитников. И тогда последствия могут быть непредсказуемы. Ша-де-синн, проявляя завидное упрямство в части преследования жертв, в выборе способов охоты были, как правило, достаточно гибкими. Развязать на Земле ядерную войну лишь для того, чтобы раз и навсегда покончить с расползающимся по планете геномом суаши, вполне может быть ими сочтено как приемлемое решение. Более того, скорее всего когда-нибудь именно так и случится… охотники уже должны были понять, что отлавливать возрождённых по одному — затея, обречённая в итоге на провал.
— Мы спрятали оставшихся суаши в Каэр Торе, самой сильной крепости, за чьи стены ни разу за всю её историю не ступала нога захватчика. Увы, охотникам не потребовалось много времени на то, чтобы узнать, где скрываются их жертвы. Каэр Тор был осаждён. Ша-де-синн заявили, что снимут осаду и навсегда уйдут из Арракса, если им позволят войти в крепость и выполнить свой долг.
— И вы пошли на сделку, — в голосе Фаррела не прозвучало ни капли осуждения.
— Да, — глухо сказал Урмас. — Вождь, чьё имя навсегда вычеркнуто из книг, откуда родители берут славные имена детям, прриказал воинам открыть ворота и держать мечи в ножнах.
Он открыл шкатулку. На бархате, выстилающем её дно, лежал предмет, в котором Оррин без особого удивления опознал один из магических инструментов, широко распространённых на родине суаши. Устройство, позволяющее сохранять и воспроизводить изображение, было в чём-то схоже с видеокамерой, но работало напрямую с мозгом человека, не нуждаясь в экранах.
— Эту вещь мы называем Глазом Тора. Ты ведь знаешь, как им воспользоваться?
— Знаю.
Оррин бережно взял древний прибор и прижал его к виску. В то же мгновение каменные стены, стол, заставленный остывшей едой, светящиеся шары — всё исчезло, сменившись совсем иной картиной.
Похоже, Глаз был установлен над воротами так, чтобы обозревать не слишком широкий двор крепости.
Повсюду толпились аррауки — одни в пластинчатой броне, другие в лёгких кольчугах, а иные и просто в обычной одежде. Мечи в ножнах, увесистые топоры на длинных рукоятях укрыты чехлами, арбалеты, способные с сотни шагов проломить толстую нагрудную пластину доспеха, разряжены. Глаза всех собравшихся смотрят вниз, буравя каменные плиты, выстилающие крепостной двор.
В дальнем от ворот углу шестиугольной площади неподвижными изваяниями застыли люди… вернее, суаши, которых от людей и не отличишь без генного анализа.
Наверное, человек в подобной ситуации обязательно что-нибудь сказал бы. Например «Что ж, вы долго бегали от нас, но всему приходит конец и теперь вы умрёте». Или, если короче, «Вот мы и встретились снова». Может быть, совсем коротко «Вот и всё». Так устроен человек, что, потратив время и силы на преследование, ему просто необходимо хоть на мгновение продемонстрировать торжество победителя. Не силой, поскольку в этом уже никто не сомневается, а на словах. Дать ощутить обречённость… может, вызвать попытку вымолить пощаду.
Ша-де-синн не замедлили шага. Просто в один миг выскользнули из ножен белые, словно отлитые из молочного стекла, клинки, синхронно взлетели вверх… и опустились. Фонтаном ударила первая кровь, пятная серые шестигранные плиты — а мечи взлетали и рушились снова и снова. Падали женщины, дети… Никто — в том числе и мужчины суаши, не пытался оказать сопротивления. Они были неважными воинами — для этих ролей существовали специально созданные слуги, рефлексы которых многократно превосходили средний уровень, а навыки владения оружием закладывались прямо на этапе конструирования. И магами они, зачастую, были более чем средними… нет, если вести речь о тонком манипулировании магическими потоками, позволяющими управлять геномом, подчинять себе метрику пространства, управлять развитием живых организмов или совершать иные «чудеса» из области высшего знания, то в этом деле равных суаши не было. Но там, где требовалось ударить грубой силой, обрушить на противника потоки огня, льда, ветвящихся молний, призрачной, но от этого не менее смертельной, каменной шрапнели — там суаши пасовали. Они могли создать чрезвычайно опасных слуг-магов, но сами редко достигали в боевой магии сколько-нибудь значительных высот. Они могли сконструировать химер, внушающих ужас одним своим внешним видом, но, привыкнув полагаться на слуг, не могли защитить себя сами. А в этот раз и не пытались — просто стояли и ждали смерти.
Всё было кончено очень быстро. Последний раз взмахнув мечами — уже не удара ради, а чтобы стряхнуть с белых лезвий потёки крови, убийцы так же синхронно развернулись и двинулись к выходу из крепости. Оррин видел, как стискиваются пальцы аррауков на рукоятях мечей и топоров — но ни одно лезвие так и не увидело свет. Он знал причину — приказ кланового вождя для воинов рода священен. Тот же Урмас — пожелай он, и все бойцы Каэр Тора лягут костьми, пытаясь защитить Фаррела и его спутницу. Пожелай иного — и сколь бы сильны ни были симпатии аррауков к всаднику, в прошлом дравшемуся с ними плечом к плечу на этих стенах, его поднимут на мечи в мгновение ока. Может, потому эльфам и людям так и не удалось взять ни одной горной крепости — эльфы по натуре законченные эгоисты, люди склонны действовать в порыве чувств, иногда за пределами и логики, и целесообразности.
— Вы выполнили условия договора, — тихо сказал Оррин, бережно опуская древний прибор в бархатное ложе шкатулки. — И они ушли?
— Ушли. Да, друг, они соблюли все договорённости. Не прошло и пары дней, как ша-де-синн исчезли из нашего мира. Но кое-что они оставили.
Догадаться, о чём шла речь, было нетрудно.
— Память.
— Верно. Вождь, чьим именем никогда не назовут ребёнка, покончил с собой на третий день, когда убедился, что захватчики исчезли. Он счёл, что его жертва была не напрасной, и я не могу сказать, что многие из тех, кого в тот день не было в Каэр Торе, считали иначе. Нам — ты понимаешь, что я говорю о моём клане — не предъявляли обвинений. Нас не упрекали в тррусости. Нельзя упрекнуть в чём-либо арраука, выполнившего однозначный приказ вождя клана. Нам не плевали в спину… но мы, каждый, чувствуем эти плевки до сих пор. С этим чувством рождаются наши дети, с ним родился и я. Тот, кто стал новым клановым вождем, совершил ранее немыслимое — он обратился ко всему клану с вопрросом, что делать и как жить дальше. И мы — вернее, наши предки, но я не отделяю себя от тех, кто в те давние времена сам выбрал для себя кару, не пощадив и грядущие поколения — решили, что более недостойны ходить по земле Арракса и дышать его воздухом. Место, где клан выменял жизнь за честь, перестало быть нашим домом.