Возрождение
Шрифт:
— Крепость осталась без воды?
Арраук изобразил обиду.
— Ты что ж, думаешь, что мы не позаботились о колодцах? — хмыкнул он, окидывая всадника изумлённым взглядом. — Под нами, всего в полусотне локтей, водоносные горизонты. Если Каэр Тор обложат, мы осаждающим воду прродавать сможем. По медяку за бочку. Озолотимся.
— Печально…
Урмас встал и, обогнув стол, положил руку другу на плечо.
— Это сильно нарушает твои планы?
— Скажем, это заставляет их пересмотреть, — поморщился Оррин. — Лио меня устраивал куда больше, чем любой другой путь из Элланы, который я смог бы отыскать.
— Развилка… — понимающе хмыкнул арраук.
Всадник лишь кивнул. Многочисленные острова Лио изобиловали ручьями, речушками и прочими водными артериями, сосудами и капиллярами. Преследователю нелегко будет определить, куда именно сунулись беглецы. Жаль, что эта дорога теперь закрыта.
— Мы пробовали пустить по пересохшему пути воду, — сообщил
И не могло выйти. Тень «привратника», хотя и кажется неотъемлемой частью мира, на самом деле с ним ничего общего не имеет. Тот дуб на Земле, что являлся тенью эльфийского мэллона, можно срубить — это будет просто дерево, пригодное хоть на доски, хоть на дрова. А тень останется, просто будет невидима, и если точно знать место, то использовать кору-ключ можно просто помахав ею в воздухе. А вот если срубить сам мэллорн, хоть и думать о подобном святотатстве неприятно, то исчезнет и его тень, и сколько не тыкай в дуб ключом, ничего не произойдет.
Фаррел встал, подошёл к узкой прорези то ли окна, то ли — что более вероятно — бойницы. За ужином и беседой время летело незаметно и сейчас небо уже сбросило звёздчатое покрывало, пылая алыми красками рассвета.
— Что думаешь делать дальше?
Он пожал плечами. Что сказать старому другу? Попросить убежища в крепости, запереться за каменными стенами и принять бой, если предчувствия не обман и ша-де-синн явится к Каэр Тору — один, с компанией себе подобных или с армией эльфов и людей? В искренности Урмаса он не сомневался ни на мгновение, если арраук сказал, что готов принять бой, значит, так и есть. И сейчас могущественного тана (а контролировать три горных крепости и, по меньшей мере, шесть тысяч отменно обученных воинов — не признак ли могущества) ничуть не беспокоило осознание того, что бессмертный охотник, если поднапряжётся и не пожалеет времени, сумеет одолеть горных воителей и в одиночку. Долг чести — людям есть чему поучиться у аррауков. Да и суашини, если на то пошло. Оррин не обманывал себя — его личная преданность делу и стремление любой ценой защитить возрождённого есть не более чем следствие полученного в незапамятные времена приказа. И счастье, что тот приказ был отдан в достаточно мягких формулировках, оставляя исполнителям свободу манёвра. Ему хотелось бы думать, что он искренне привязан к Лене и желает защитить её просто потому, что она — девчонка, толком не начавшая жить. Но… но он понимал, что возникни необходимость — пожертвует ею, не раздумывая, ради исполнения воли давно почившего хозяина. Несмотря на всё её обаяние молодости.
Крепость — не выход. Имей он уверенность, что от вставшего на след охотника удастся отбиться — да, пожалуй, готовность аррауков к самопожертвованию вполне можно было бы использовать. Она и сейчас пригодится — не убить ша-де-синн, так хоть задержать на какое-то время. Но лишних жертв лучше избежать.
— Дальше я думаю немного поспать, — наконец сообщил он. — С ног валюсь.
— Это вино, — авторитетно уверил его Урмас. — Коваррная штука, голова соображает, а ноги отнимаются. Комнату тебе приготовили, а девчонка твоя спать будет долго, от сонного-то отвара. Да оно и славно. Как говорят у нас, сон прриносит мудрые мысли.
— Это у всех говорят, — хмыкнул Оррин, — что у людей, что у суаши. Слова разные, суть одна.
Поспать ему не дали.
Суашини могут обходиться без сна долго. На четвёртые или пятые сутки накопившаяся усталость начнёт оказывать влияние на скорость реакции, но и тогда воин-суашини останется отменным бойцом, в сравнении с которым сколь угодно хорошо обученный человек будет выглядеть черепахой. Но если речь идет о по-настоящему серьёзном противнике, лучше встречаться с ним как следует отдохнувшим. За прошедшие века Оррин, в иных местах известный как Фрейр, приучил себя не выделяться — спал как все, каждую ночь, если не происходило чего-нибудь экстраординарного, ел регулярно. И сейчас приобретённая привычка вышла боком — глаза слипались, тело казалось ватным, а в голове билось одно-единственное желание — зажмуриться и провалиться в сон ещё часика на два. А лучше — на все пять.
Увы, воин в массивных доспехах — интересно, зачем аррауки таскают на себе весь этот металл, находясь в относительной безопасности цитадели — нарочито шумно топтался у дверного проёма. Потрясти гостя за плечо вроде бы как и невежливо, но создать ему условия, с мирным сном несовместимые, можно и без подобных жестов. Для усиления эффекта стражник демонстративно громко выдал, обращаясь к невидимому собеседнику:
— Уважаемый гость скорро проснётся, Гаррта, тащи таз для омовения!
И сказано это было отнюдь не шёпотом. Оррин поморщился — вроде и не так уж много вчера выпил — хотя чаши у гостеприимного Урмаса ничего общего с напёрстками не имели, но в прошлом приходилось вливать в себя и побольше, и покрепче. Видать, винцо-то и в самом деле коварное, пусть и кажется слабеньким.
— Гость уже проснулся, —
Воин то ли намёка не понял, то ли пропустил его мимо ушей. Аррауки — народ сложный. С одной стороны, вроде бы как и мирный — за весь период их пребывания на Эллане, насколько Оррину было известно, ни разу обитатели горных крепостей не выступали в качестве агрессора. В глобальном смысле, мелкие пограничные стычки не в счёт. С другой стороны, каждый арраук лет с десяти уже считался «младшим воином» и при этом никого не интересовало, какого ребёнок пола. Младший — значит, не в бой идти, но помогать старшим всем, чем можно. Не кашу готовить, этим занимались в свою очередь все, и сам Урмас, бывало, вставал к котлу или к вертелу, хотя его от подобных занятий освобождала традиция. А вот крутить, по указаниям мастера, механизмы наведения баллист и катапульт [66] , подносить бойцам стрелы, оттаскивать в укрытие раненых, а то и поработать с арбалетом у специальных, ниже обычного расположенных бойниц — это для младших являлось делом привычным. Лет с пятнадцати «младший» становился «запасным» воином. В схватку их по-прежнему не пускали, берегли — но, чтобы служба не казалась мёдом, тренировали столь напряжённо, что Оррин поражался — как молодёжь не сбежит куда-нибудь от подобных издевательств. Достаточно сказать, что в интервале от пятнадцати до двадцати лет доспехи юношам и девушкам разрешалось снимать лишь для омовения. Девушек в «запасные» определяли уже по желанию — аррауки понимали, что продолжение рода в условиях, так сказать, враждебного окружения есть задача первостепенной важности. Поэтому лет в шестнадцать все местные особы женского пола — на взгляд человека неопытного, отличавшиеся от мужчин лишь более длинными волосами и относительно мелкими клыками — оказывались замужем, а то и становились матерями.
66
Поскольку существует определенная путаница в терминологии, здесь под термином «баллиста» понимается машина, оснащенная лапой-ковшом и способная метать снаряды (камни, щебень и т. п.) по баллистической (навесной) траектории, а под термином «катапульта» — машина, способная метать длинномерные снаряды (дротики, в том числе по нескольку сразу) или небольшие камни по настильной траектории.
Лозунг «мужчина может иметь столько жён, сколько способен прокормить» здесь не прижился. Сыты, обуты и одеты были все, и примерно в одной и той же степени. И голодали — если таковое случалось, тоже все. Кусок мяса в миске сотника ничем не превосходил тот, что доставался немощному старику, одинокой женщине (редко, но встречались и такие) или заурядному «запасному» юноше. Добыча, взятая в бою или полученная в качестве выкупа за пленников от проигравшей стороны (сами аррауки проигравшими становились крайне редко) считалась собственностью общины. Золото и серебро шло на закупку продовольствия и иных необходимых в быту вещей, редкое оружие распределялось по жребию среди тех, кто выражал желание им обладать, а, скажем, драгоценности… К ним аррауки относились с полнейшим равнодушием, а вот кое-кто из благородных тэнов захлебнулся бы слюной от зависти при одном лишь случайном взгляде на содержимое сундуков в сокровищнице крепости.
Суарры, возглавлявшие род, имели право отдавать обязательные к исполнению приказы в вопросах, касавшихся рода в целом, но при распределении материальных благ особыми привилегиями не пользовались — разве что в части размера отводимых им помещений.
По этой причине, мужчины не имели возможности привлечь внимание женщин богатством. Оставалась слава. Не обязательно слава воина — искусные мастера часто пользовались у юных арракчи [67] ничуть не меньшим успехом, чем прошедшие десятки битв ветераны. Детей следует рожать от лучших — а потому две, три или более жён являлись не символом богатства, а символом доблести, мастерства или мудрости.
67
Арраук — термин, применяемый и к мужчине-воину (от десяти лет), и к девушке — «младшей» (десять-пятнадцать лет), и к представителю рода вообще, когда речь не идёт о половой принадлежности. Арракчи — женщина в возрасте от пятнадцати лет. Арраш и Аррани — ребёнок до десяти лет, соответственно мальчик и девочка.
Каэр Тор, как и другие крепости горного племени, представлял собой самый настоящий военный лагерь, где, в случае необходимости, за оружие мог взяться практически каждый. В этом Оррину довелось убедиться в своё прошлое посещение цитадели, когда на стены вместе с Урмасом вышли и три его жены. На вопрос всадника, не стоит ли отправить женщин в безопасное место, одна из арракчи сухо ответила, что место жены воина — рядом с супругом, на пиру ли, в бою или на погребальном костре.
Она погибла на следующий день, приняв эльфийскую стрелу в смотровую прорезь шлема. В тот раз победа далась арраукам нелегко.