Шрифт:
Эрвин Лазар
Возвращайся скорей, Микка-Мяу!
Да, что ни говори, а греть живот на солнышке — одна из самых больших радостей на свете. Солнце никого не обделяет. Светит
Что-то в этом роде шевелилось в голове коня Серафима — шевелилось вяло и медленно: мысли лень было скакать по такой жаре, слишком томящей и нагоняющей сон. Но какая-никакая, пусть даже едва заметная и медлительная, как улитка, мысль есть мысль. А мысли, считал конь Серафим, нельзя дать пропасть зря. «Выскажу», — решил он. И сказал:
— Солнце никого не обделяет.
На всех остальных — заслуженного артиста цирка льва Зигфрида Брукнера, неудержимо мыслящего зайца Аромо, медведя Бум-Бу-Бума, который, как всем известно, умеет говорить только «бум-бу-бум», и самого доброго великана в мире Лайоша Урода, — на всех них эта фраза не произвела ни малейшего впечатления. По той простой причине, что они ее, скорее всего, и не уразумели толком. Конь Серафим, правда, пробормотал:
— Ну и что?
А вот кошка Ватикоти — совсем иное дело. Она сразу навострила уши и не поленилась даже приподняться.
— Что ты сказал? — спросила она, прищурившись.
— Я сказал, что солнце никого не обделяет. Оно одинаково светит на всех, — пояснил конь Серафим.
Ватикоти села.
— Как раз об этом я и думала, — сказала она.
— Ну все, теперь не дадут спокойно позагорать, — проворчал лев Зигфрид Брукнер, — их светлость изволили думать.
Все недовольно заворочались: похоже, опять начинался спор.
Кошка Ватикоти продолжила, не обращая на них внимания.
— Нет правды на свете, — сказала она патетически, — и само солнце несправедливо!
Тут уже приподнялся конь Серафим.
— То есть как несправедливо, — негодующе воскликнул он, — если оно одинаково светит и на тебя, и на меня! И на всех.
— А вот и не одинаково! — возразила Ватикоти. — У тебя, например, живот больше, чем у меня, по крайней мере в десять раз. А это значит, что тебе солнечных лучей достается в десять раз больше, чем мне.
— О господи, — простонал лев Зигфрид Брукнер, — это ужасно! Каких только дикостей вы не выдумываете, чтобы поспорить!
— Это интересно, — медленно произнес самый добрый великан в мире Лайош Урод, — похоже, Ватикоти и в самом деле права.
Тут уже не выдержал Аромо.
— Конечно, — сказал неудержимо мыслящий заяц, — тому, кто в десять раз больше, достается в десять раз больше солнечных лучей. Но града и холодного ветра ему тоже достается в десять раз больше.
Лайош Урод нахмурился. Мысль Аромо сбила его с толку.
— Вот Микка-Мяу придет, он и решит, кто прав, — сказал Лайош. — Уж он-то знает.
Да, но кота Микки-Мяу не было дома. Рано утром он ушел в город по какому-то срочному делу. Да и причем тут Микка-Мяу! Тут… странное дело… Что-то залязгало, задребезжало
— Слышите, — сказал конь Серафим, — в небе гремит.
Все удивленно посмотрели на него. Почему в небе? На небе ни облачка, высоко-высоко светит солнце.
Но звуки все не прекращались: бум-бум!
— А, — заблестели глаза у кошки Ватикоти, — это, наверное, с арбузового дерева падают арбузы.
Звучало и в самом деле похоже. Падающие арбузы, должно быть, производили именно такие звуки. Но только, конечно, очень большие арбузы. И падающие с очень высокого арбузового дерева. Но — арбузовое дерево? Кто видел арбузовое дерево? Конь Серафим сморщил нос.
— Арбузовое дерево, — пробормотал он, — ну конечно, оно растет рядом с тыквенным деревом, да?
Все усмехнулись, и лишь лицо великана Лайоша Урода выражало невинную радость.
— Ой, как интересно! Ватикоти, а где это арбузовое дерево? Мне так хочется арбуза!
Между тем шум все не прекращался. Что-то все стучало, что-то все гудело! Но приятели словно оглохли — знай хихикают да похохатывают!
— Надо же, арбузовое дерево! — хлопал себя по животу Зигфрид Брукнер.
Заяц Аромо посмотрел на Лайоша Урода снисходительно-сочувственно:
— Арбуза захотел, бедняжка! С арбузового дерева!
Конь Серафим, усмехаясь, качал головой:
— Эх, милый Лайош, не сильно же ты умен, раз таким небылицам веришь. Арбузовых деревьев не бывает, разве что у Ватикоти в голове.
Неудержимо мыслящий Аромо весело ухмыльнулся:
— Там арбузовому дереву места вполне хватит.
Кошка Ватикоти мрачно наморщила лоб и угрюмо посмотрела на Аромо:
— Одну минуточку! Ну-ка повтори еще раз, Аромо!
— Что?
— То, что ты сейчас говорил о моей голове и об арбузовом дереве.
— Я сказал, что в твоей голове вполне хватит места для арбузового дерева.
«Да он надо мной явно издевается!» — подумала Ватикоти. Морщины у нее на лбу стали еще глубже.
— Иными словами… ты имеешь в виду… Ага, поняла… Ты хочешь сказать, что голова у меня пустая.
Все дружно захохотали. Лишь заяц Аромо притворился серьезным и удивленным.
— Я?! — широко раскрыл он глаза. — Я сказал всего-навсего, что в твоей голове есть место для арбузового дерева. Ни более ни менее. А как ты там поняла, это уж твое дело. Насчет пустой головы не я сказал. Это ты сама сказала.
Кошка Ватикоти, совсем сбитая с толку, разозлилась:
— Ты всегда говоришь не то, что думаешь. Иной раз неделю можно голову ломать над твоими словами.
Но тут звон, гуд и стук стали вдруг слышны где-то совсем близко. Все на мгновение затаили дыхание. Конь Серафим испуганно завертел головой.
— Нет, это все-таки в небе гремит, сомнений быть не может, — сказал он.
— В голове у тебя гремит! — осмелела кошка Ватикоти.
— Бочку какую-то катят, — вставил лев Зигфрид Брукнер.