Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
Они с Пьером переглянулись. Он, судя по глазам, тоже всё понял, и молча перекрестился. Она, подумав, последовала его примеру.
– Постойте на страже, а я проверю. – тихо произнёс он.
Она вышла обратно в прихожую, не в силах удержать дрожь, но продолжая чутко прислушиваться. Фонарь остался у Пьера, за плотно закрытой дверью – она убедилась, что так почти не слышно звуков. Она знала, что здесь Пьер её не увидит, и превратила голову в кошачью – слух обострился до невероятных пределов.
Но в страшном и мрачном подземельи царила полная тишина – никто и ничто
Запах сырой земли, плесени и гнили, теперь буквально наполнял ее ноздри: она еле сдерживала позывы рвоты. Однако имелся и ещё некий запах…
Чужой.
И он здесь – один.
Его острый, неприятно пахнущий пот всё ещё ощущался здесь, в коридоре.
Она подумала, не проще ли будет выследить мерзавца по следам… Но понимала, что тогда не избежать проблем с объяснениями. Нет, пусть все пока идет так, как идет!
Она отключила эмоции, чтобы они с напарником не пострадали от её невнимательности, и просто стояла и слушала. Жёлтые глаза пантеры в темноте, наверное, ярко светились…
Примерно через полчаса мучительное ожидание закончилось. Услышав, что он подошел, и дверь открывается, она быстро вернула голову в нормальное состояние. Вышел Пьер, с фонарём и весь перепачканный в липкой глине. Подрагивающие руки сказали ей всё.
Они помолчали, глядя друг на друга, затем он медленно покивал, опустив глаза.
– Да, судя по всему, это она. Женщина лет сорока. Задушена удавкой. Перед этим её пытали. – не в силах говорить, он запнулся. Но продолжил, – Кости на ногах раздроблены в месиво, ногтей на руках нет. Кроме этого ожоги по всему телу. – он, приподняв капюшон, сплюнул, – Не знаю, изнасилована ли она. Разобраться уже невозможно, но одежды никакой нет. На дне ямы сплошная вода с торфом: лицо, да и тело, сохранились хорошо. Думаю, барон сможет её опознать.
Катарина взяла у него из рук фонарь. Вошла в комнату и сняла маску. Отошла в угол. Её вырвало.
Опираясь на полусгнившие стеллажи она постояла минуты три, тяжело и громко дыша. Пьер, оказавшись тактичным, остался за дверью.
Мрачно выругавшись и прочтя про себя молитву о Душе усопшей, она сходила за лопатой и закопала остатки своего обеда, плотно утрамбовав землю. Следов не осталось.
Отнеся лопату на место, она убедилась, что Пьер уже привёл всё в первоначальный вид, и ничто не выдаёт эксгумации тела несчастной, и заодно выяснила, что от их тапочек не остаётся следов. Снова надев капюшон, она вышла и закрыла за собой дверь. Запах рвоты, конечно, может выдать их присутствие, но она надеялась, что через пару часов он рассосётся. Пьер молча ждал, контролируя коридоры.
– Ты молодец. Следов нет. Идём, проверим последний коридор. – её шёпот был как никогда равнодушен, но вряд ли она могла его этим обмануть.
Теперь они двигались быстро,
Но этого не произошло.
Пройдя последние тридцать метров, они обнаружили, что туннель круто, на девяносто градусов, повернул, и ещё метров через пятьдесят привёл их в последнюю комнату. В её дальнем углу стояла довольно длинная и новая лестница, уходящая в пятиметровый, когда-то обшитый дубовыми досками, колодец. Он оканчивался небольшим, полого поднимающимся лазом, вроде лисьей норы, и в торце его имелся люк.
На крышке люка снаружи оказался свежий дёрн и ветки, а располагался он в овраге, густо заросшем молодыми деревцами и папоротником. Несколько старых упавших деревьев скрывали в тени дно оврага и место выхода лаза. Если не знать – никогда не найдёшь…
Пьер осмотрел местность первым. Катарина, даже не вылезая наружу, поняла, где они находятся. Заходящее солнце делало неухоженный бурелом ещё неприглядней.
Они спустились, приведя люк в первоначальное положение, и проверили, чтобы не осталось следов на мягкой глине норы. Отходя от лестницы, она сказала:
– Я рада, что эта сволочь, похоже, не из домочадцев барона. И я сама хочу рассчитаться с ней… Или с ним. План меняется. Возьмём живьём. Сегодня ночью. И ещё…
Не будем пока говорить Марии о… Она не сможет сдержаться. Согласен?
Пьер только кивнул.
43
Тщательно проверяя, чтобы не оставить после себя следов и улик, и не давая себе труда исследовать другие ответвления лабиринта, они вернулись в свою комнату. Постучали, как было условлено, в стену. Окликнули. Открыли дверь и вышли. О страшной находке никому, кроме барона, да и то, только после разборки с ночным гостем, условились не говорить.
Вкратце рассказали Марии о подземельях и выходе на поверхность.
На всю экспедицию ушло меньше трёх часов. Ещё даже не совсем стемнело. Всю перепачканную спецодежду повесили сохнуть в комнате Пьера, в стенном шкафу. Так как выстирать её незаметно не представлялось пока возможным, решили просто дать грязи засохнуть, и затем счистить её и вытряхнуть.
До ужина Катарина ещё успела полежать в постели, в халате, тщательно изображая лёгкую мигрень для пришедшей Электры, а про себя ещё и ещё проигрывая детали будущей операции.
Уснуть, конечно, не удалось, несмотря на то, что предыдущей ночью она спала не больше трёх часов. Тут уж не помогла ни гимнастика йогов, ни упражнения восточных медиков. Гнев плохой советчик – гнева она не испытывала, так же, как и мстительной радости от предвкушения расплаты с негодяем. Или негодяями. Конечно, мысли всё время возвращались к несчастной замученной и оклеветанной женщине – её судьбу никто не должен повторить. Они с Пьером и Марией позаботятся об этом.
Пьер с Марией провели всё это время в комнате Марии, о чём-то тихо разговаривая, и наблюдая через открытую дверь за потайной дверью – на случай, если бы (вот было бы оригинально!) Катарина сама проглядела её открытие.