Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
От разочарования она просто готова была расплакаться, как обычная женщина. Но вспомнив, что она всё ещё в костюме мужчины, сдержалась.
Какая была прекрасная сказка!
Или всё же… Не совсем сказка?
Секунды ей было довольно, чтобы взять себя в руки. Что это с ней случилось? Где её трезвый аналитический ум? Ничего нельзя принимать на веру. Нужно всё проверять!
Вот ночью, когда её никто не будет видеть, она и попробует!
Просто нужно немного подождать – до ночи. Ерунда. Она подождёт! О, она – подождет!
Пьер и Мария
Это оказался старый грязный пергамент, и в него был завёрнут маленький флакончик из темно-зеленого стекла. Выкрутив туго притёртую пробку, Катарина понюхала. Нет, жидкость, которая оказалась внутри, ничем не пахла. Это – точно не тот волшебный эликсир, что унёс её на Посвящение и Шабаш. А впрочем – был ли сам шабаш…
Ну хорошо. Oна снова заткнула пробку поплотней, и спрятала пузырёк в потайной карман – к звёздочкам. Стекло толстое, и не должно разбиться. Да и вылиться не сможет – пробка очень тугая.
Разгладив получше пергамент, на одной из сторон она нашла-таки послание.
Впрочем, многословностью оно не грешило: «Противоядие. Начать принимать сегодня.
Одна капля в стакане воды. Завтра – две. На третий день – три. И так далее, пока не опустеет.»
Вот это да! Вот за это – спасибо. Если это действительно оно, то честь и хвала Марте!
Она, даже исчезнув из её жизни, держит слово. Катарина уже твёрдо знала, что будет следовать инструкции. Ведь жить стоит. Жизнь, она очень стоящая и интересная штука!
И за магические слова она теперь была спокойна – сработают.
Конечно, они обсудили и противоядие, и бегство Марты. Но так как Катарина кое о чём умолчала, её друзья никак не могли взять в толк, что произошло с гадалкой. Они, постояв немного, двинулись, уже не торопясь, назад.
В гостиницу вернулись через оружейную лавку при большой кузнице, практически на окраине города. Её обнаружила Катарина по густым клубам дыма и звону молотов.
Кузница уже вовсю работала – огромный задний двор был весь завален углём, дровами, сырьём и металлическими полуфабрикатами. Здесь же гудели мехами три подмастерья с красными и потными лицами, голые по пояс, изо всех сил раздувавшие огромную, словно настоящая домна, печь. Подбегавшие к ней время от времени другие подмастерья то совали, то забирали раскалённые заготовки, которые обрабатывали мастера постарше, стоявшие у наковален, вооружённые молотами, и покрикивающие недовольно на нерадивых. Ковали здесь всё: от гвоздей до кольчуг и кирас. Впрочем, виднелись и вполне мирные плуги и бороны…
Как объяснил Пьер, цеховые правила гильдии кузнецов, да и любых других профессий, ставят всех мастеров, имеющих патент на свою профессию, и право ставить личное клеймо на свои изделия, в одинаковые условия: не больше, чем определённое количество подмастерьев строго определённого возраста. Работа – от стольки-то – до стольки-то. Печей – столько-то, и не больше. Инструменты – такие-то, и никаких других…
И так далее – ограничений типа профсоюзных, имелось очень много. Чтоб,
Однако она не могла не признать разумность и преимущества такой организации работ. Особенно в вопросах качества. И стандартных (ну, всё же, более-менее) цен.
Они купили ещё несколько стрел, пару хороших стилетов. Катарина, покопавшись под грудой в углу, подобрала себе ещё один хорошо сбалансированный кинжал для метания. Кольчуги оказались тяжеловаты и сильно полнили фигуры – пришлось отказаться от мысли нарядить Пьера и Марию в эти бронежилеты средневековья, спрятав их под одеждой. Расплатился Пьер – была его очередь.
Пооткрывались лавки и лотки с продуктами.
Домой они опять вернулись с массой вкусной еды: кое-что предстояло взять с собой, а кое-что предназначалось к съедению на месте. Им они и полакомились в гостинице, заказав вина и устроив себе второй завтрак, уже с паштетами и салатами.
После еды Катарина, чувствовавшая, несмотря на вроде бы нереальность своего сна, необъяснимую усталость, прилегла поспать, Пьер же, решив потренировать ногу, да и осмотреть город, не торопясь отправился снова на рынок, уже вовсю бурливший людским гомоном и толчеёй.
Мария осталась с Катариной, и, хотя спать не легла, сидела тихо, что-то заботливо подправляя в их одежде с помощью иголки с ниткой. Катарина смело проспала три часа.
Все послеобеденное время посвятили сборам. Нога Пьера, хоть и побаливала при хождении, особенно долгом, особых проблем не создавала. Опухоль прошла, повышенной температуры не наблюдалось, и рубцы выглядели хорошо зажившими, хоть ещё и свежими. Нет, эти братья – спасибо им! – определённо знали своё дело!..
После дневного сна Катарина выпила одну каплю противоядия в стакане воды.
Вкуса она не ощутила. Хотя где-то через час почувствовала нечто вроде легкого головокружения… Ладно, терпимо.
Мысли продолжали вращаться вокруг реальности сна. Дождаться глубокой ночи, чтобы повторить опыт, было тяжеловато. Да и червячок сомнения погрызывал…
Возможно, конечно, что всё это именно сон, вызванный сильным стрессом от воздействия на неё впавшей в транс гадалки, которая просто высказала вслух то, что подсознательно Катарина знала, чувствовала и сама. Но боялась и стыдилась самой себе в этом признаться… Комплекс «омужичившейся» женщины?..
И вот теперь во сне её собственное, заглушаемое до сих пор подсознание взбунтовалось, и высказало всё, что до этого Катарина отказывалась принять и признать… Или… Это её женская суть начала, наконец, пробуждаться и требовать: «Ну-ка, ты, вояка – подвинься! Пришла Я – Женщина!»
Ох. Как она может, и сможет ли принять и признать такие вещи и мысли, как будет жить с ними? Разве она не ведёт себя и не чувствует, как женщина? Ну, хорошо, будем честней хоть перед самой собой – не всегда, далеко не всегда.