Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
Добившись кивка в ответ, она присела за широкой спинкой кровати, и снова стала сильной и красивой. Только теперь её здорово нервировал запах палёной шерсти. Её шерсти. Правда, боли она уже не испытывала. Возможно, она инстинктивно пожелала, и… Уже почти всё зажило!
Затем она, вспрыгнув без труда на стол, влетела и в темноту люка, быстро исчезнув из глаз всё ещё привязанного старика. Спрыгнув наземь, она галопом направилась в город.
Где находятся казармы, они узнали ещё накануне.
Уже перед ними она решила, что вид сенбернара
Так она и предстала перед дежурившими рядовыми. Глухо и солидно гавкая, она крутилась между ними и дорогой, по которой предлагала пойти за собой – то убегая на несколько шагов, то возвращаясь. И приветливо махала при этом хвостом.
Это последнее давалось труднее всего.
Всё равно её труды пропадали даром, пока один из караульных не разбудил дежурного офицера. Тот, спросонья хоть и обругал «придурка», однако быстро понял, чего от него хочет необычная собака, и отдал краткую команду. За ней пошли человек семь в полном вооружении, и во главе с ефрейтором.
Доведя их до окна, и даже став на задние лапы, она поскулила, и ещё помахала хвостом. Затем в окно заглянул и ефрейтор. Произнеся «Матерь Божья!», и ещё другие слова, он приказал ломать дверь.
После этого Катарина очень технично скрылась в ночи, предоставив бравым воинам самим разобраться с двумя трупами и золотом в погребах. За первым же сараем она превратилась снова в кошку – быть псом ей не понравилось. Словно в сказке: на неё уже напрыгали блохи, и чесать задней лапой за ухом оказалось выше её возможностей.
Зато запахи так стали словно сильней – похоже, не зря люди используют для поисков чего-либо всё-таки именно собачек…
До гостиницы она добралась галопом. Внимательно оглядевшись, вскочила на сарай, а с его крыши – на крышу дома у их окна. В себя она превратилась на этой же крыше. Потом аккуратно замоталась в плащ, и, осмотревшись вновь севшим человеческим зрением, осторожно влезла в окно. Всё, вроде, спокойно.
Она положила плащ на место и влезла в рубашку. Шрам всё ещё побаливал, когда она зацепила его материей. Лёжа на спине, Катарина, произнося мысленно волшебную фразу, попробовала представить на его месте здоровую кожу, как бы вылезающую изнутри – словно выворачиваемая перчатка… Прекрасно. Вроде, получилось.
Ладно, завтра на свету проверим: не осталось ли шрама. А сейчас – спать.
33
Утром шрамов не оказалось – только еле заметная светлая полоса на животе. Просто потрясающе. Вот уж спасибо, так спасибо!
Выспалась она тоже неплохо. Думать о том, что привело её ко вчерашнему приключению, не хотелось. Противно вспоминать, как ей пришлось поступить вчера с трактирщицей-душегубкой, и несчастным стариком, чтобы обеспечить себе алиби.
И ещё она опасалась за рассудок последнего: если он не придержит язык, трибунал Святой Инквизиции точно развяжет ему рот… В любом случае им нужно
Пока Мария ходила вниз заказывать завтрак, и ждала их там, Пьер, довольно долго переминавшийся и странно поглядывавший на неё, вздыхал.
– Ладно, спрашивай, – буркнула она, поняв, что он точно что-то слышал, или видел.
– Ваша милость, покорнейше простите… Сказать вам хотел… Только одно – не ходите вы, пожалуйста, ночью – одна. Да ещё без одежды. Люди здесь чужие. Могут что-нибудь не то подумать…
Она невольно фыркнула: можно подумать, если бы она выкинула такое в родной Франции – они бы поняли её правильно и подумали – то!..
Почесав затылок, она рассмеялась:
– Ладно. Спасибо за добрый совет. Пожалуйста: не говори няне. Я больше не буду!
Теперь настала очередь Пьера фыркнуть, почесать затылок и усмехнуться:
– Да, как же! Вы и в три года такое обещали – толку-то!..
Они двинулись в путь, сразу как позавтракали – благо, собрались на всякий случай накануне. Слухов о ночном происшествии ей удалось избежать: ни няня, ни Пьер ничего не узнали. Ну правильно: пока ведётся следствие, представители Закона вовсе не заинтересованы, чтобы по Добропорядочному и Солидному Городу ползли порочащие слухи…
Дальше двигались без приключений – Катарина вела себя прилично, больше ничего не проверяла, и новых тел не осваивала.
Всего поездка по Швейцарии заняла у них недели две с небольшим. Запомнилась она в основном прекрасной суровой природой и мерзкой – пасмурной и ветреной – погодой.
На перевалах не спасали даже тёплые плащи, хотя лето формально ещё не кончилось. Горы в белых снежно-ледниковых шапках гордо стояли в своём первозданном величии, равнодушные к копошащимся внизу людишкам – какая им разница, копошатся они в четырнадцатом веке, или в двадцать первом, или…
Быстрые холодные реки несли к равнинам кристально-чистую воду. Зелёные холмы и редкие ровные участки долин обязательно включали в интерьер белых (это – теоретически. А на самом деле – грязно-белых) овец.
Красочные восходы и закаты, суровые скалы и обрывы чем-то напоминали ей Кавказ. Но люди – люди оказалмсь другими. Вели себя совсем не так, как развращённые туризмом и социалистической идеологией кавказцы. Нет, они были тоже независимы и горды… Но как-то по-другому.
Может, меньше было рисовки и демонстративного презрения к другим людям.
В общем-то, Катарине не пришлось особенно много общаться с местными жителями: те были заняты собой, своими стадами, своими делами и своей борьбой за независимость, вмешиваться в которые она не имела никакого желания. Так что разговаривали они только в гостиницах и трактирах, а на остальных просто смотрели с высоты седла, проезжая мимо. Языковой барьер, хоть и стал куда меньше, всё же не способствовал «задушевному» общению. Вот когда она оценила то преимущество, что было у неё в Понтуазе…