Возвращение домой
Шрифт:
— Мэдди, нет! Да ты что? Я же люблю тебя.
— И ты на самом деле ждешь, что я этому поверю после твоего почти откровенного признания, что я старая ведьма? И гожусь только на роли матерей и вдовствующих маркиз? Старых сушеных дур! Ладно, если так считаешь — убирайся отсюда.
— Мэдди, дорогая, ты же на самом деле не хочешь этого!
— Черта с два — не хочу! Да будь я проклята, если стану терпеть тебя у себя под носом. — Она постучала себя по груди длинным красным ногтем. — Никто ниоткуда не может выкинуть Мэделин Кэтчем. Никто! Слышишь меня? Я могу выкинуть кого угодно отсюда. Так что проваливай!
Лоуренс смотрел на нее, точно громом пораженный. Он понимал: сейчас в Мэделин вопиют ее гордость и патологический страх старения, именно это заставляло расстаться с предыдущими мужьями. Она боялась, что чувства к ней увядают по мере увядания ее красоты, и предпочитала уходить первой.
Сейчас то же самое она пыталась проделать с ним. Душа Лоуренса болела за нее, а страх и боль стиснули сердце.
— Мэдди, дорогая, но ты же не хочешь… Ну разреши мне…
— Я сказала — убирайся! Вон отсюда!
— Ну Мэдди…
— Вон! — Она схватила вазу и швырнула в него. Лоуренс нагнулся, ваза, ударившись о стену, разбилась у него за спиной. — Убирайся из моего дома! Ты мне не нужен. — Схватив статуэтку, она пустила ее следом за вазой. — Я сама достану деньги! Уходи. Уходи, черт бы тебя побрал! — Она схватила тяжелое хрустальное блюдо и бросила его. Мэдди швыряла все, что попадало под руку.
Лоуренс отступил к двери, уворачиваясь от обстрела. Никогда раньше он не видел жену в таком состоянии. Бесполезно было взывать к разуму. Единственное, что можно сделать, — дать ей время успокоиться.
— Хорошо, хорошо. Я ухожу, — сказал он, поднимая руки, защищаясь от очередного снаряда. — Но нам надо поговорить, М…
— Вон отсюда!
Он увернулся и выскочил за дверь, когда китайская лампа вдребезги разбилась о стену.
После того как входная дверь дома закрылась, Мэделин швырнула еще три предмета, выпуская пар, но услышав, как «БМВ» Лоуренса взревел и тронулся, бросилась ничком на диван и залилась слезами.
Она громко рыдала, в горле что-то булькало. Мэдди плакала по маленькой девочке, которая время от времени воскресала в ней. Плакала по беззаботной юности, когда она потрясла весь Голливуд, ублажая свою мать. По женщине, которая никогда не чувствовала себя любимой, а была только талантливой, гордой и красивой, из-за чего ее терпели. Она плакала по увядающей красоте.
Но еще не успел окончательно пройти первый приступ горя, как Мэдди пришла в себя и села. Да о чем она думает? От слез покраснеют глаза, кожа станет дряблой; и, негодуя на себя, Мэдди потерла щеки тыльной стороной руки, еще несколько раз шмыгнула носом, потом подошла к столу, вынула из коробки бумажный носовой платок, несколько раз высморкалась, вытерла глаза и заставила себя сосредоточиться.
— Хорошо. Итак, Лоуренс ушел. Удачно избавилась, — словно защищаясь, пробормотала она, стараясь подавить боль, возникшую при этой мысли, и еще раз шмыгнула носом. — Нет никакого толку жалеть себя. Ты всегда знала, что в конце концов так и случится.
Она принялась ходить по комнате, пытаясь забыть о Лоуренсе и сосредоточиться на чем-то другом. Ну, например, как достать деньги. Или еще лучше — найти кого-то, кто вложил бы их в фильм с ней в главной роли.
Но кто? Она предлагала свой проект почти всем продюсерам в городе.
Всем, кроме одного. Мэделин остановилась и посмотрела на телефон. Постучала ногтем по подбородку. Она еще не говорила с Гарри Уисфелдом. Иногда он демонстрировал готовность помочь. За определенные… услуги.
Мэделин вздрогнула. Гарри был самым большим развратником в Голливуде. Ходили слухи, что он спал почти со всеми красивыми актрисами в городе, начиная от звезд и кончая исполнительницами крошечных эпизодических ролей. Ходили слухи, будто он вел список побед, давая каждой женщине оценку.
До сих пор Мэделин умело избегала его, но не по соображениям морали и уж тем более не из-за угрызений совести. Мэделин любила секс и сама хорошо погуливала не только в промежутках между браками, но и во время. Ради собственного удовольствия. Правда, пока она никогда не продавала секс за деньги или за профессиональные услуги.
В кинобизнес Мэделин ввела мать, когда дочь была еще ребенком. А когда Мэдди подросла, она уже стала звездой и ей не нужны были мужчины вроде Гарри. Кроме того, он совершенно отвратительный. Толстый, старый, волосатый, как горилла. Только на голове не было волос. От одной мысли — заниматься с ним сексом — все внутри Мэдди переворачивалось.
Но сейчас она оказалась в отчаянном положении. Ей надо получить эту роль. Непременно. Ради нее она готова на все.
Чтобы не передумать, Мэделин побежала к столу, нашла домашний телефон Гарри в своей книге, схватила трубку и набрала номер. Постукивая пальцами по столу, стала ждать ответа.
— Да? Уисфелд слушает.
Мэделин крепче сжала трубку и заговорила воркующим голосом.
— Гарри? Это Мэделин Кэтчем. Как ты, дорогой? Хорошо. Хорошо. Слушай, Гарри, у меня есть одно дело, о котором я хотела бы с тобой поговорить. Я подумала, может, мы смогли бы сегодня встретиться?
После бурных и неискренних приветствий, которыми они обменялись, Гарри Уисфелд молча выслушал предложение Мэделин. Он просто сидел, сложив пухлые пальцы домиком под подбородком, и смотрел на нее, как гурман на новое лакомство.
Они расположились в очень мягких креслах в бунгало, позади дома Гарри на Беверли-Хиллз, которое он не без остроумия называл своим офисом. На самом деле именно здесь он занимался со всеми любовью, прямо под носом у жены.
Когда Мэделин закончила, он наклонился и похлопал ее по руке. Она вынуждена была удержаться и не отдернуть ее.
— Мэдди, дорогая, должен сказать, на меня это произвело впечатление. Как ты проницательна — сразу увидеть потенциал этой книги и купить права на экранизацию. Да любой глава студии сейчас не отказался бы заполучить их.