Возвращение Ибадуллы
Шрифт:
Ослы жевали зерно. Иногда они все вдруг прерывали работу челюстей, точно сговорившись. Стало темно, наступила ночь.
Ибадулла закрывал глаза и видел неровную желтую землю, ей не было конца. Когда мертвая земля надоедала, он открывал глаза и смотрел в темноту. Утомленный, он осторожно перевернулся на бок и увидел сон.
Жена, обнимая малюток сыновей, смотрела на него. Ее глаза, большие-большие, были близки. Она говорила, но что — он не мог понять и томился старой тоской. Нет, их больше нет, это он знал даже во сне. Был и отец, такой же, как в годы, когда они вместе рыли кяризы. Потом пришла Фатима, одетая, как жены богатых афганцев. Она топала обутой в сандалию ножкой и сердилась,
V
Когда Ибадулла очнулся, свет уже пробивался из входа и из трещин в своде. Теббад утих.
Ослы изо всех сил натягивали веревки, которыми они были привязаны к железному колу, и топтались, сбившись в кучу.
Ибадулла слышал около своей щеки слабое шуршанье и ощущал особый, тонкий и вместе с тем тяжелый знакомый запах. Не вставая, он повернул голову.
Между ним и Ефимовым была толстая змея. Кобра не боялась запаха овечьей кошмы, она свернулась рядом крутой спиралью, из середины которой торчала серочерная голова с длинным, дрожащим языком. Кобра напряженно поводила головой из стороны в сторону. Как только Ибадулла пошевелился, голова змеи выставилась выше и ее шея начала расширяться в плоский овальный мешок.
Лежа на левом боку, Ибадулла выбросил правую руку и схватил змею за шею под самой головой, как это делали индусы — укротители змей, которых ему случалось много раз видеть в Кабуле, Алигархе, Пешавере…
Ослы шарахнулись в сторону. Ибадулла сжал горло кобры, вскочил и выбежал наружу.
Хвост кобры жгучим ударом хлестнул человека по лицу, и она обвилась вокруг руки. Ибадулла чувствовал страшную силу, с которой змея давила его руку и рвалась и сам давил всей силой мускулов, откидывая голову как можно дальше, чтобы избежать ударов хвоста и предохранить глаза.
Змея ослабела сразу. Распустив кольца, охватившие руку Ибадуллы до плеча, она обвисла, касаясь земли. Из ее разинутой пасти на пальцы вылилась скользкая жидкость. Под пальцами осталось мягкое, бессильное тело…
Ибадулла слышал, как Ефимов откашливался; он проснулся и сейчас выйдет. Ибадулла размахнулся, далеко отбросил мертвую змею и присел, оттирая руки пылью.
Ефимов уже был за его спиной и спросил:
— Что случилось, почему вы так вскочили?
— Ослы беспокоились, я пошел взглянуть, — ответил Ибадулла. — Но ничего нет.
Он поднялся на ноги. Ефимов достал портсигар и, как всегда, предложил Ибадулле, и, как всегда, Ибадулла отказался.
В нескольких местах на берегу озера теснились джейраны, прибежавшие на утренний водопой. Издали они казались совсем маленькими, но все же можно было рассмотреть, как они поднимали и опускали головы. В стороне стоял остророгий козел, сторож и защитник слабых.
Солнце выкатилось из-за горизонта. Из неизмеримой высоты неба упал орел. Он промчался косым полетом над водой, но козел успел подать сигнал тревоги, джейраны прянули и исчезли с волшебной быстротой. Орел поднимался ввысь, и люди провожали его глазами.
— И все-таки он возьмет свое, здесь негде укрыться, — заметил Ефимов.
— Может быть, — ответил Ибадулла, — если козел даст.
— Он дерется с орлами?
— Люди говорят, бывает; козел защищает самок и козлят. И побеждает.
VI
Вчера теббад помешал рассмотреть заброшенное поселение. Сегодня исследователи могли убедиться, что здесь был некогда настоящий город. Заселенное место начиналось вдали от теперешнего озера и охватывало полукружием котловину, сохранившую на своем дне немного воды. Можно было угадать
Почему был покинут город? Был ли он уничтожен монголами, или погиб в эпоху феодальных схваток? Вслед за изыскателями придут археологи, определят эпоху, восстановят историю. Однако местность подсказывала, что город был оставлен из-за исчезновения воды. Совершенно очевидно, что в прошлое время вся котловина наполнялась водой, образуя не слишком глубокое, но обширное озеро. Наверное, это был запас воды, пополняемый зимами и питаемый водой из канала.
На берегу Фатима наткнулась на выглядывавший из земли кусок серого мрамора, носившего следы обработки. Путешественники откопали массивную толстую плиту. На ней была высечена арабскими буквами какая-то надпись. Судя по положению надписи, мраморная плита в свое время стояла вертикально.
— Первый раз в жизни жалею, что не знаю старого письма, — с досадой сказала Фатима. — Придется срисовать, а это труднее, чем чертить… я наверняка наделаю ошибок.
— Не нужно, — сказал Ибадулла, — я попробую перевести и запишу все без ошибки.
Тщательно оттирая поверхность доски, он читал:
В триста сорок втором году хиджры,
Вскоре после покорения индусов воинами ислама,
Махмудом Газневи и Мохаммедом Гхори,
Был наказан нечистый город,
Да славится единый
И да будет забыто имя города.
В нем жили ложные мусульмане,
Принявшие ислам для вида.
Мы не могли заставить их отказаться
От ложной веры, да погибнет она.
Они творили намаз под мечом над головой,
Но тут же отказывались от единого.
Иные же не имели никакой веры, проклятые,
Что удивительно и невероятно.
Мы поливали улицы кровью
И мостили головами,
Но тщетно.
Тогда бог потряс землю.
Вечный скрыл реку.
Он послал пустыню.
И сделал их поля пустыней.
Кто не умер, лишился родины и ушел.
Ушел, проклятый, молчит и прячется.
Никто да не принимает его,
Иначе тоже навлечет на себя гнев
Милостивого и милосердного.
Да будет это примером для других.
Повелитель Нах-шеба Сулейман-эд-дин-Хан
приказал написать для памяти людей.
Окончив чтение, Ибадулла устало поднялся. Он испытывал горькое разочарование.
— Вот и разгадка! — вскричал Ефимов. — Землетрясение, именно землетрясение уничтожило реку. Она была, это не ошибка, и она питала не только этот несчастный город, но наполняла обследованное нами русло, кормила много других поселений.
— Так, значит, больше не будет воды? — спросил Ибадулла.
— Почему? Будет! — возразил Ефимов. Указывая на плиту с жестокой надписью, он с увлечением продолжал: — Злобный и темный невежда написал, что бог отнял воду. Мы сильнее его бога, мы сумеем достать воду!
Глава четвертая
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
I
Солнце неподвижно висело в небе и томило природу сухим белым жаром. Все живое пряталось, одни муравьи не страдали от зноя. Не таясь в своих глубоких норках, они вереницами тянулись по собственным большим дорогам, заботливо торопясь туда и обратно с целями, которые не так просто разгадать и самому терпеливому наблюдателю.
На твердом поле аэродрома было много муравьев, они не мешали самолетам, а сами привыкли мириться со случайным разрушением своих подземных гнезд. Им почему-то нравилось жить на аэродроме, и на нем было больше муравьев, чем в полупустыне, окружающей летное поле.