Возвращение лорда Гленрейвена

Бэрбор Энн

– Миссис Кастерс, – твердо повторил старик, – возьмите лампу и подержите ее, чтобы нам было лучше видно.

Клавдия поторопилась сделать то, что велел ей Джона, и, когда лампа осветила конюшню, Дженни выгнулась, попытавшись приподняться, и была остановлена только Джоной, который навалился на нее всем телом.

Еще никогда Джем не чувствовал себя таким беспомощным. Боже, что он здесь делает? У него возникло непреодолимое желание убежать из конюшни, но когда он повернулся, чтобы сказать об этом старику, то встретился глазами с Клавдией. В их

янтарной глубине он увидел одновременно страх за Дженни, мольбу о помощи и презрение к его беспомощности. Вздохнув, он набрал воздуху и попытался улыбнуться, чтобы успокоить ее. Помолившись про себя Богу, который раньше, правда, никогда не внимал его молитвам, он нагнулся, чтобы приступить к делу.

Подавив еще один приступ паники, он отодвинул родильный мешок в сторону и просунул руки в темный, пульсирующий проход.

– Ищи ногу, – сказал Джона, и было видно, как напряглись жилы на его шее, с каким трудом он удерживал напуганную кобылу.

– Что?

– Ищи ногу, – ответил Джона, стиснув зубы. – Дети родятся головой вперед, а жеребцы – ногами. Ты нащупаешь сначала одну ногу, а потом голову. Толкни голову назад, пока не нащупаешь вторую переднюю ногу. И тогда потихоньку тяни на себя.

Джем глотнул воздуху:

– Хорошо.

Он сел по-другому, чтобы лучше чувствовать форму того, что находилось в скользкой утробе Дженни, и, к своему удивлению, вскоре на ощупь начал определять форму маленького жеребенка, который пытался изо всех сил выбраться наружу. Прошло некоторое время, и вдруг что-то твердое и острое ткнулось в его руку. Копытце. Он провел рукой по совсем нежной маленькой конечности. Да, это была передняя нога. А вот и маленькая лошадиная голова, а дальше должно быть плечо. А где же вторая нога? Ах, вот она! Она была так выгнута, что Джем никак не мог дотянуться до второго копытца.

Он подал сигнал Джоне и очень осторожно начал толкать голову жеребенка по направлению к матке. Наконец он смог достать вторую ногу. Он начал выпрямлять ее, как вдруг громкий крик Джона остановил его.

– У нее опять начинаются схватки! Если ты потянешь сейчас, то можешь сломать ему ногу.

Джем прекратил свои попытки, и в следующее мгновение мышцы Дженни сжались настолько сильно, что он даже вскрикнул от боли. Ему казалось, что схватки продолжались целую вечность и что его кости тоже хрустят, когда, наконец, все прекратилось. Он с раздражением обнаружил, что голова жеребенка опять спустилась вниз и оказалась около той ноги, которая находилась в нормальном положении.

Понимая, что после следующих схваток кобыла может вытолкнуть голову жеребенка наружу и тем самым сломать ему вторую ногу, Джем опять быстро отодвинул голову жеребенка как можно дальше вглубь. Не мешкая, он начал выпрямлять вторую ногу. Господи, они были тонкие, как прутики, и их можно было сломать одним неловким движением. Он осторожно передвинул голову жеребенка так, чтобы она покоилась между двумя передними ногами.

Несмотря на то, что Дженни ржала от боли, Джем продолжал медленно

тянуть, пока передние ноги жеребенка не вылезли наружу. Клавдия облегченно вздохнула, и Джем с радостью посмотрел на нее.

Вскоре появился нос жеребенка, и Дженни заметно успокоилась. Джона на секунду отпустил ее голову и, взяв тряпку, вытер голову жеребенка. Он подержал ладонь перед носом малыша и кивнул Клавдии, давая понять, что тот дышит нормально. Дженни напряглась в последний раз, и маленькое угловатое тельце тут же вывалилось на солому. Клавдия глубоко и шумно вздохнула.

«Вот оно, наше маленькое сокровище», – подумала она, в то время как Джона прислонился спиной к стене конюшни и, устало вздохнув, сказал:

– У вас появился еще один жеребец, миссис Кастерс.

Она увидела, как Дженни последним усилием извергла из себя плаценту и с трудом встала на ноги. Кобыла все еще дрожала, но страха в ее глазах уже не было. Жеребенок, приложив огромные усилия, тоже поднялся, покачиваясь на своих тонких, как соломинки, ногах, и оборвал пуповину, которая связывала его с жизнью долгие одиннадцать месяцев. Он был черный как ночь, и когда он подошел к своей матери, то напомнил Клавдии бесформенную чернильную кляксу.

– Посмотрите, – громко засмеялась она, когда жеребенок решил, что первое, что он должен сделать в жизни – это пообедать.

И хотя Дженни попыталась отстраниться от маленького рта, который обследовал ее брюхо, жеребенок быстро нашел то, что искал, и в конюшне раздались звуки жадного посасывания.

А невольные акушеры громко и облегченно засмеялись.

– Нам повезло, что вы вовремя появились, мой госпо… я хотел сказать, приятель. – На морщинистом лице Джоны появилась широкая улыбка. – Нам было бы трудно справиться вдвоем.

Клавдия с просветленным лицом протянула Джему обе руки и лишь тогда спохватилась:

– Это точно… Дженуари, – сказала она, пытаясь, чтобы это звучало покровительственно. – Примите мою благодарность за вашу помощь. – Она больше не могла сдерживать улыбку. – Вы сделали гораздо больше, чем рядовой дворецкий.

Джему хотелось взять ее лицо в свои ладони и поцеловать эти улыбающиеся губы. Вместо этого он лишь поклонился.

– Мне кажется, что первая обязанность любого дворецкого заключается в том, что он должен предлагать свои услуги хозяину всегда и везде, когда это потребуется, – серьезно сказал он, массируя ноющие руки. Клавдия была абсолютно сражена блеском его неотразимых глаз.

– Как вы собираетесь назвать малыша? – спросил Джона.

– Я еще не думала об этом. Это же первый жеребенок у Дженни и Ворлока. Может быть, назвать его Номер Один? Нет, – не соглашаясь с собой, сказала она, покачав головой, – это слишком прозаично. Может быть, Премьер? Или, – добавила она смеясь, – Первый и лучший, О Господи, несу какую-то чушь! Я думаю, – мягко предложил Джем, наблюдая исходившее от нее сияние, – вы могли бы назвать его Гордость Клавдии.

– Что верно – то верно! – воскликнул Джона.