Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Не удивляйся, а поезжай! – сказал Готтфрид.
– Что ж, давай.
Мы поехали.
Собор находился в старой части города, на открытой площади, вокруг которой стояли дома священнослужителей. Я остановился у главного портала.
– Дальше, – сказал Готтфрид. – Объезжай кругом.
Он попросил меня остановиться у входа с обратной стороны и вышел.
– Ну, дай тебе Бог! – сказал я. – Ты, кажется, хочешь исповедаться.
– Пойдем-ка со мной, – ответил он.
Я рассмеялся:
– Только не сегодня. Утром я уже помолился. Мне этого хватит на весь день.
– Не
С любопытством я последовал за ним. Мы вошли через маленькую дверь и очутились в крытой монастырской галерее. Длинные ряды арок, покоившихся на серых гранитных колоннах, окаймляли садик, образуя большой прямоугольник. В середине возвышался выветрившийся крест с распятым Христом. По сторонам были каменные барельефы, изображавшие муки крестного пути. Перед каждым барельефом стояла старая скамья для молящихся. Запущенный сад разросся буйным цветением.
Готтфрид показал мне несколько огромных кустов белых и красных роз:
– Вот смотри! Узнаешь?
Я остановился в изумлении.
– Конечно, узнаю, – сказал я. – Значит, здесь ты снимал свой урожай, старый церковный ворюга!
За неделю до того Пат переехала к фрау Залевски, и однажды вечером Ленц прислал ей с Юппом огромный букет роз. Цветов было так много, что Юппу пришлось внести их в два приема. Я ломал себе голову, гадая, где Готтфрид мог их раздобыть. Я знал его принцип – никогда не покупать цветы. В городском парке я таких роз не видел.
– Это идея! – сказал я одобрительно. – До этого нужно было додуматься!
Готтфрид ухмыльнулся:
– Не сад, а настоящая золотая жила!
Он торжественно положил мне руку на плечо:
– Беру тебя в долю! Думаю, теперь тебе это пригодится!
– Почему именно теперь? – спросил я.
– Потому что городской парк довольно сильно опустел. А ведь он был твоим единственным источником, не так ли?
Я кивнул.
– Кроме того, – продолжал Готтфрид, – ты теперь вступаешь в период, когда проявляется разница между буржуа и кавалером. Чем дольше буржуа живет с женщиной, тем он менее внимателен к ней. Кавалер, напротив, все более внимателен. – Он сделал широкий жест рукой. – А с таким садом ты можешь быть совершенно потрясающим кавалером.
Я рассмеялся.
– Все это хорошо, Готтфрид, – сказал я. – Ну а если я попадусь? Отсюда очень плохо удирать, а набожные люди скажут, что я оскверняю священное место.
– Мой дорогой мальчик, – ответил Ленц, – ты здесь видишь кого-нибудь? После войны люди стали ходить на политические собрания, а не в церковь.
Это было верно.
– А как быть с пасторами? – спросил я.
– Им до цветов дела нет, иначе сад был бы ухожен лучше. А Господь Бог будет только рад, что ты доставляешь кому-то удовольствие. Ведь он не вредный.
– Ты прав! – Я смотрел на огромные, старые кусты. – На ближайшие недели я обеспечен!
– Дольше. Тебе повезло. Это очень устойчивый, долго цветущий сорт роз. Дотянешь минимум до сентября. А потом пойдут астры и хризантемы. Пойдем, покажу где.
Мы пошли по саду. Розы пахли одуряюще. Как гудящее облако, с цветка на цветок перелетали рои пчел.
– Посмотри
– Нет, братец мой, – ответил Ленц. – Голову даю на отрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… – Он прищурил глаза. – А мы вот не знаем…
Я повел плечами:
– А может быть, знаем? Хоть маленький отрезок пути, но знаем. Насколько это возможно. А ты разве нет?
– Нет. Да и знать не хочу. Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.
Я посмотрел на башню собора. Шелковисто-зеленым силуэтом высилась она на фоне голубого неба, бесконечно старая и спокойная. Вокруг нее вились ласточки.
– Как здесь тихо, – сказал я.
Ленц кивнул:
– Да, старик, тут, собственно, и начинаешь понимать, что тебе не хватало только одного, чтобы стать хорошим человеком, – времени. Верно я говорю?
– Времени и покоя, – ответил я. – Покоя тоже не хватало.
Он рассмеялся:
– Слишком поздно! Теперь дело дошло уже до того, что покой стал бы невыносим. А поэтому пошли! Опять окунемся в грохот!
Я отвез Готтфрида и возвращался на стоянку. По пути я проехал мимо кладбища. Я знал, что Пат лежит в своем шезлонге на балконе, и дал несколько гудков. Но она не показалась, и я поехал дальше. Зато вскоре я увидел фрау Хассе. В развевающейся пелерине из шелковой тафты она проплыла вдоль улицы и скрылась за углом. Я поехал за ней, чтобы спросить, не могу ли я подвезти ее куда-нибудь. Но у перекрестка заметил, как она села в стоявший за поворотом лимузин, довольно потрепанный «мерседес» выпуска двадцать третьего года. Машина тут же тронулась. За рулем сидел мужчина с носом, похожим на утиный клюв. На нем был пестрый клетчатый костюм. Довольно долго я смотрел вслед удаляющемуся лимузину. Так вот что получается, когда женщина непрерывно сидит дома в одиночестве. Размышляя об этом, я приехал на стоянку и пристроился в хвост другим такси.
Солнце накалило крышу. Машины очень медленно подвигались вперед. Меня охватила дремота, и я старался уснуть. Но образ фрау Хассе не переставал меня тревожить. Правда, у нас все было по-другому, но ведь, в конце концов, Пат тоже сидела весь день дома одна.
Я сошел на тротуар и направился вперед, к машине Густава.
– На, выпей, – предложил он мне, протягивая термос. – Великолепный холодный напиток! Собственное изобретение – кофе со льдом. Держится в таком виде часами, при любой жаре. Знай, что Густав – практичный человек!
Я выпил стаканчик холодного кофе.
– Уж если ты такой практичный, – сказал я, – расскажи мне, чем можно занять женщину, когда она подолгу сидит одна.
– Да ведь это так просто! – Густав посмотрел на меня с видом превосходства. – Ты, право, чудак, Роберт! Нужен ребенок или собака! Нашел проблему! Задал бы мне вопрос потруднее.
– Собака! – повторил я удивленно. – Конечно же, черт возьми, нужна собака! Верно говоришь! С собакой никогда не будешь одинок!
Я предложил ему сигарету.