Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
Бар был переполнен. Пат поздоровалась с несколькими посетителями. Я заметил среди них итальянца. Мы сели за освободившийся столик.
– Что ты выпьешь?
– Коктейль с ромом. Мы его всегда пили в баре. Ты знаешь рецепт?
– Это очень просто, – сказал я девушке, обслуживавшей нас. – Портвейн пополам с ямайским ромом.
– Две порции, – попросила Пат. – И один коктейль «Специаль».
Девушка принесла два «Порто-Ронко» и розоватый напиток.
– Это для меня, – сказала Пат и пододвинула нам рюмки. – Салют!
Она поставила свой бокал, не отпив ни капли, затем оглянулась,
– Как хорошо! – сказала она.
– Что ты заказала? – спросил я и отведал подозрительную розовую жидкость. Это был малиновый сок с лимоном без всякого алкоголя. – Очень вкусно, – сказал я.
Пат посмотрела на меня.
– Утоляет жажду, – добавил я.
Она рассмеялась:
– Закажите-ка еще один «Порто-Ронко». Но для себя. Мне не подадут.
Я подозвал девушку.
– Один «Порто-Ронко» и один «Специаль», – сказал я. Я заметил, что за столиками пили довольно много коктейля «Специаль».
– Сегодня мне можно, Робби, правда? – сказала Пат. – Только сегодня! Как в старое время. Верно, Кестер?
– «Специаль» неплох, – ответил я и выпил второй бокал.
– Я ненавижу его! Бедный Робби, из-за меня ты должен пить эту бурду!
– Я свое наверстаю!
Пат рассмеялась:
– Потом за ужином я выпью еще чего-нибудь. Красного вина.
Мы заказали еще несколько «Порто-Ронко» и перешли в столовую. Пат была великолепна. Ее лицо сияло. Мы сели за один из маленьких столиков, стоявших у окон. Было тепло. Внизу раскинулась деревня с улицами, посеребренными снегом.
– Где Хельга Гутман? – спросил я.
– Уехала, – сказала Пат после недолгого молчания.
– Уехала? Так рано?
– Да, – сказала Пат, и я понял, что она имела в виду.
Девушка принесла темно-красное вино. Кестер налил полные бокалы. Все столики были уже заняты. Повсюду сидели люди и болтали. Пат коснулась моей руки.
– Любимый, – сказала она очень тихо и неясно. – Я просто больше не могла!
Из кабинета главного врача я направился в холл, где меня ждал Кестер. Мы вышли из санатория и сели на скамью против входа.
– Все плохо, Отто, – сказал я. – Хуже, чем я опасался.
Мимо прошла шумная группа лыжников. Среди них было несколько большеротых и белозубых женщин с загорелыми лицами, смазанными кремом. Они кричали друг другу, что нагуляли волчий аппетит. Мы подождали, пока они не прошли.
– Вот такие твари, конечно, живут, – сказал я. – Живут и здоровы, как мало кто. Кровь с молоком! До чего же тошно!
– Ты говорил с главным врачом? – спросил Кестер.
– Да. Он мне все объяснил, но, знаешь, как-то очень заумно, со всякими оговорками. Но в итоге я понял, что ее состояние ухудшилось. Правда, он утверждает, будто дело пошло на лад.
– То есть как это?
– Он утверждает, что, останься она там, внизу, ее положение уже давным-давно было бы совершенно безнадежно. Здесь же, мол, процесс замедлился. Это он и называет улучшением.
Кестер разгребал каблуками слежавшийся снег. Потом повернулся ко мне лицом.
– Значит, он все-таки на что-то надеется?
– Врач всегда должен надеяться – такая уж у него профессия. Но я надеюсь
Перед нашей скамьей остановилась какая-то старая женщина в стоптанных галошах. У нее было синюшное лицо с запавшими щеками и потухшие, словно слепые, глаза цвета грифельной доски. Вокруг шеи она обмотала старомодное боа из перьев. Медленно подняв лорнет, она с минуту разглядывала нас. Потом зашаркала дальше.
– Вот так уродина! Привидение да и только!
– Что он еще сказал? – спросил Кестер.
– Объяснил вероятную историю ее болезни. Сказал, что имел много пациентов в том же возрасте. Он считает все это последствием войны. Недоедание в решающие годы развития организма. А мне плевать на эти объяснения. Пат должна выздороветь, и все! – Я посмотрел на Кестера. – Конечно, врач мне сказал, что на своем веку видел немало чудесных исцелений. Как раз при туберкулезе бывает так, что процесс вдруг останавливается, происходит инкапсуляция и человек выздоравливает, иногда даже, казалось бы, в совершенно безнадежных случаях. То же говорил мне и Жаффе. Но я в чудеса не верю.
Кестер ничего не ответил. Мы продолжали сидеть рядом и молчали. Да и о чем было говорить? Оба мы пережили слишком много тяжелого, и утешения нам и в самом деле были ни к чему.
– Только бы она не догадалась, – сказал наконец Кестер.
– Это, конечно, не нужно, – ответил я.
Так мы и сидели до прихода Пат. Я ни о чем не думал. Даже не испытывал чувства отчаяния, а просто отупел, стал каким-то неживым.
– А вот и она, – сказал Кестер.
– Да, она, – сказал я и встал.
– Алло! – Пат подошла к нам, помахивая рукой. Она чуть пошатывалась. – Я немного пьяна. Наверно, от солнца. Стоит мне полежать на солнце, и я давай качаться, как старый моряк.
Я внимательно посмотрел на нее, и все сразу изменилось. Я поверил в чудо – она была здесь, живая. Она стояла здесь и смеялась, и рядом с этим все остальное было не важно.
– Что это у вас за рожицы сегодня? – спросила она.
– Да городские у нас рожицы. Сюда они не вписываются, – сказал Кестер. – Все никак не привыкнем к солнцу.
Она засмеялась:
– Сегодня у меня отличный день. Бестемпературный. Мне разрешили выйти. Давайте пойдем в деревню и выпьем по аперитиву.
– Конечно, пойдем.
– Пошли!
– А не прокатиться ли нам в санях? – спросил Кестер.
– Я вполне смогу дойти пешком, – сказала Пат.
– Это ясно, – сказал Кестер. – Только я никогда еще не садился в такую штуку. Хочется попробовать.
Мы подозвали санного извозчика и по спиральной дороге спустились вниз, в деревню. Мы остановились перед кафе с небольшой террасой, залитой солнечным светом. Здесь было полно народу. Некоторых посетителей я узнал – они мне запомнились по санаторию. Был тут и Антонио – итальянец из бара. Он подошел к нашему столику и поклонился Пат. Рассказал, что прошлой ночью какие-то весельчаки выкатили кровать с лежавшим на ней пациентом из его комнаты и втолкнули в палату одной уже совсем ветхой старушки учительницы.